— Когда приведут белого вепря? Я хочу на него посмотреть, — просил он через каждые четверть часа.

Четверо слуг наконец ввели в зал здоровенного дикого кабана с белой шкурой, держа его за палку, прикрепленную к железному обручу на шее. Лейлис таких вепрей раньше никогда не видела и не представляла, как такого смогли поймать.

— Это называется вепрем? Больше похож на поросенка, — по привычке начал брюзжать Хэнред.

— Что означает ваше недовольство, лорд Хэнред? — Рейвин в первый раз слегка осадил старика.

— Только то, что я готов отправиться в лес, загнать и приволочь вепря в два раза больше этого, мой лорд!

— Сперва забейте этого, лорд Хэнред, — рассмеялся Рейвин.

Хэнред взял длинный нож с немного искривленным лезвием и одним ударом вогнал по самую рукоять в грудную клетку животного, минуту подержал, а когда кабан повалился на бок, тем же ножом отделил голову и отошел в сторону, вытирая руки. Тушу свежевали прямо на мраморном полу великого чертога, сдирали шкуру, а выпотрошенные внутренности кидали в ведро. Наблюдать за этими действиями было, мягко сказать, неприятно.

— Этот не очень большой, — пожаловался Крианс. — Я думал, будет больше. Нужно, чтобы каждому хватило по кусочку, но от этого, наверное, не хватит.

Огромное керамическое блюдо установили на три придвинутых друг к другу жаровни. Когда оно разогрелось и размазанный по поверхности жир расплавился и зашипел, на этом же блюде начали жарить кабанье мясо. Чтобы хватило каждому присутствующему, пришлось резать его на совсем крошечные кусочки. Лейлис тоже пришлось съесть один кусочек жесткого, истекающего соком и кровью мяса и запить дратхой.

Когда закончили и с этим ритуалом, лорд Рейвин все-таки пожалел жену.

— Матушка, леди Лейлис совсем устала, — сказал он матери. — И Крианс уже лег на лавку. Пусть они отдыхают, и вы тоже. Я посижу один, уже недолго осталось.

Леди Бертрада согласилась с ним и тихонько вывела Лейлис из зала.

Было странно после шума великого чертога, ярко освещенного огнями факелов и свечей, снова оказаться в полутемных продуваемых коридорах, в которых каждый шаг отдавался глухим эхом. И, несмотря на облегчение, что ей наконец-то разрешили покинуть пиршество, Лейлис ощутила некую досаду. Лорд Рейвин опять пренебрег ею, снова не сказал ни слова, просто отослал ее, когда сам счел нужным.

— Снимай плащ, только аккуратно, — велела леди Бертрада, когда они оказались в небольшом алькове. Лейлис расстегнула застежку в виде барса и подала женщине сложенный плащ.

— Лорд Рейвин недоволен мной? — осторожно спросила девушка, снимая расшитый жемчугом и лунными камнями пояс.

— С чего ты взяла? Если бы он был недоволен, ты бы точно узнала об этом, — сухо отозвалась леди Бертрада.

— Просто… он предпочел остаться с гостями, а не…

— Некоторые из этих людей наверняка не вернутся живыми домой. Тебе не кажется, что у нашей семьи есть обязательства перед теми, кто приехал сюда, прекрасно зная о риске?

— Простите меня, я не подумала об этом, — Лейлис смутилась, поняв, что нечаянно задела принятые на Севере правила этикета. Учитывая опасность путешествия через леса, северные лорды редко выбирались из своих замков. Свадьбы и похороны были практически единственными достойными предлогами для визитов.

— Не волнуйся, обязательства перед тобой тоже будут выполнены.

Может быть, если бы леди Бертрада улыбнулась или хотя бы посмотрела на невестку чуть приветливее, Лейлис решилась бы спросить о том, что ее волновало, но женщина развернулась и быстро вышла из алькова.

Лейлис думала, что ей отведут собственные покои, однако комната, в которую ее проводила служанка, судя по всему, принадлежала лорду Рейвину. Помещение было не очень большим, во всяком случае, хозяин Эстергхалла мог бы позволить себе и более просторные и роскошные покои. Темные каменные стены украшали тусклые потрепанные гобелены, изображающие сцены сражений и приступов — вероятно, подвигов и побед Эстерга Великого, пол был устлан коврами и звериными шкурами, вперемешку накиданными друг на друга. Под небольшим застекленным окном, забранным косой металлической решеткой, помещался массивный стол, как и вся остальная мебель изготовленный из черного дерева с серебряными деталями, а на нем — разложенный письменный прибор и несколько канделябров. В большом камине, украшенном рельефным орнаментом из переплетающихся линий, медленно и жарко горели поленья, распространяя по комнате тепло и запах смолы.

Лежа в постели под балдахином и кутаясь в плотное шерстяное покрывало, Лейлис никак не могла заставить себя перестать думать о всяких нелепых и неприятных вещах. Сначала она недоумевала, почему должна дожидаться мужа в его комнате, будто наложница, а не он должен приходить в ее спальню. Она привыкла, что супруги — конечно, если они благородного происхождения — проводят ночи каждый в своих покоях, а муж посещает спальню жены, когда сочтет это нужным. Во всяком случае, так делали ее дядя и леди Отта. Впрочем, это соображение занимало Лейлис недолго — если ее отвели в опочивальню лорда Рейвина, значит, так положено. А что ее муж, пожалуй, даже слишком щепетилен в вопросах обычаев и традиций, она уже имела немало возможностей убедиться.

В том, как лорд Эстергар смотрел на нее, Лейлис даже несмотря на свою неопытность в общении с мужчинами без труда угадывала вожделение, однако ни в доме ее дяди, ни в дороге, ни в Верге Рейвин ни разу не позволил себе ни одной вольности, даже ни разу прямо не обратился к ней, соблюдая принятые на Севере правила этикета. Вот только теперь они женаты, и он имеет полное право сделать с ней то, что ему так долго хотелось. Днем, во время церемонии, Лейлис еще как-то держалась, а теперь ее почти лихорадило от страха. Конечно, Рейвин ни разу не был по отношению к ней груб или жесток, но они еще ни разу не оставались наедине, и предположить, как он себя поведет, девушка не могла. Эстергар был слишком закрытым и холодным человеком, и Лейлис совершенно не понимала его и не могла знать, что скрывается за его сдержанностью с оттенком высокомерия. Можно ли рассчитывать, что он проявит снисхождение к своей юной жене?

Лейлис знала, что хмель делает мужчин грубыми и вспыльчивыми, и боялась, что лорд Рейвин придет в спальню сильно опьяневшим. Во время свадебного пира он пил, как и все мужчины, вино и дратху. Правда, когда Лейлис уходила из зала, выглядел еще вполне трезвым и его голос звучал негромко и спокойно, как обычно, но ближе к концу торжества большинство гостей были уже изрядно пьяны, и вряд ли лорд Эстергар сидит сейчас с ними и цедит разбавленное водичкой вино. Может быть, если он будет слишком пьян, он ничего ей не сделает… Или, может быть, не придет вовсе…

Шилла не зря предлагала разузнать, есть ли у лорда Рейвина любовница. Раньше Лейлис это просто не приходило в голову: ведь если он хочет жениться, значит, у него не должно быть женщины. Но сейчас это рассуждение показалось ей нелепым и наивным — люди благородного происхождения женятся совсем по другим соображениям, и этот брак тому примером. Нет, конечно, это все глупости — лорд Эстергар не пренебрежет законной супругой в первую брачную ночь, не нанесет ей такое оскорбление. «Выполнит обязательства», как сказала леди Бертрада.

Лейлис слишком волновалась, и мысли метались и путались в голове. Интересно, сколько еще будет продолжаться торжество в великом чертоге? Она пожалела, что в спальне не оставили вина или хотя бы дратхи — выпей она полкубка, было бы легче… А что, собственно, ее ждет? Лейлис очень смутно представляла себе, что происходит между мужчиной и женщиной. Ей не с кем было об этом поговорить — мать умерла, старшие сестры были далеко, а у леди Отты она ни за что не стала бы спрашивать о чем-то подобном. В книгах, которые Лейлис читала, были наставления и поучения для жен, в которых говорилось, естественно, что мужа нужно слушаться, угождать ему, быть ему опорой… по сути, книги повторяли то, что и так содержалось в принесенных ею брачных обетах.

Лейлис слезла с постели и пошла босиком в угол комнаты, где поставили сундук с ее вещами. Она достала футляр с молитвенными статуэтками, собираясь попросить совета у Ноэраты — самого почитаемого в Долине женского божества. Ноэрата была одновременно богиней-покровительницей брака и блуда, а так же красоты, любви, природы, деторождения и еще много чего, ее традиционно изображали в виде обнаженной девушки с длинными волосами и пышной грудью. Парадоксально, но именно с этой светлой и доброй богиней был связан обычай приносить в жертву детей, закапывая их заживо на свежевспаханной ниве. Лейлис поставила фигурку на крышку сундука и опустилась на колени, на лохматую медвежью шкуру. Но едва начав произносить слова молитвы, девушка заметила, что статуэтка Ноэраты абсолютно черная, как будто сделана из агата, а не полупрозрачного кварца. Лейлис поднесла ее ближе к камину, чтобы рассмотреть получше, и поняла, что это не игра света — статуэтка действительно почернела и даже не отражала на себе блики огня. Лейлис даже на всякий случай вытерла ладонь о ткань белой сорочки, будто ожидая, что на ней окажется сажа. В волнении она достала две другие статуэтки и осмотрела их со всех сторон. У Баэля на месте одного глаза вместо маленького изумруда темнел провал, и камушка нигде не было, а халцедоновый Аввирон весь был покрыт трещинами и небольшими шершавыми сколами. Все три статуэтки были совершенно холодными на ощупь. Лейлис убрала фигурки в футляр, закрыла сундук и вернулась в постель.