Чья-то тень кралась по лагерю. Судя по очертаниям — свой — матрос. Слесарь решил было продолжать дорогу, но осекся. Подумал: случись что-либо с машинами, вновь всплывут старые подозрения, и его ночное путешествие будет ложно истолковано. Он припал к земле.
Тень продвигалась в направлении, где хранились костюмы. Подобравшись очень близко, тень с минуту постояла около них. Никаких движений не было видно — и так же бесшумно вернулась, скрывшись за ближайшими палатками. Слесарь не мог разглядеть, в какую палатку тень исчезла. Он не рискнул двинуться и вернулся к себе.
Генрих, с которым он жил, проснулся, что-то спросонок спросил и, повернувшись на другой бок, продолжал спать.
Слесарь не знал, как ему быть. Рассказать — это было опасно — подозрение могло упасть на него же; молчать — но он не знал, что делала тень у костюмов.
На следующий день Аконт под водой прошел с Орлом и Генрихом к алмазным россыпям и обследовал дно. Остаток дня он провел в беседе с геологом и Максом, делясь с ними своими планами и соображениями, из которых, по размаху фантазии, одно не уступало другому.
Слесарь успокоился — никаких несчастий с костюмами не было. Вечером решено было познакомить отряд со всеми материалами.
Уже давно не собирались у костров: обычно спать ложились с солнцем и вставали до него.
Зажгли костры, уселись. Прошло ровно два месяца со времени такого же собрания. Как и тогда, всходила полная луна и серебрила поверхность воды.
Аконт начал свой рассказ. Так как золотой отряд только понаслышке знал о работах алмазного, Аконт подробно рассказал обо всех проделанных изысканиях, обо всех догадках и предположениях и начал излагать план бурения дна водоема.
Луна всходила все выше — и, когда Аконт начал высказывать свое предположение — пираты, тени прошлого, снова начали садиться за круглый белый стол — чем дальше шел рассказ, тем больше становилось их число.
Отряд уже не мог слушать. Суеверный ужас охватил всех. Шевельнулась нелепая мысль о мести со стороны пиратов. Никто, конечно, вслух не высказал — было стыдно, но верили в это.
Минута была опасная, Макс это чувствовал, но он сам не мог придумать объяснения этому миражу.
Он выстрелил. Послышался шум; всполошилась стая птиц, закачались деревья, а с ними закачались и пираты. Сотни пернатых взлетели на воздух, а с ними исчезли и лица из седых кудрей, вившихся подобно медузам. Остались лишь одни кудри, которые медленно раскачивались и начинали таять.
Макс хохотал до упаду; к нему присоединился Аконт — остальные молчали. Пиратов уже не было. Как просто все объяснялось! Это была игра лунного света, отражение от плотной атмосферы — род миража. Стол — была сама луна, кудри — кроны деревьев, а лица — были птицы, проводившие на кронах свой сон.
Больше ни о чем не говорили — все молча разошлись. Было и спокойно и как-то нехорошо, точно оборвалось что-то там, внутри — точно с этой страшной сказкой было полнее, а теперь образовалась пустота.
На следующее утро Аконт спустился на дно раньше обычного. Он хотел все обмерить и установить место раскопок. Его поражал звук, с каким бурав проходил в новую породу. Аконт с уверенностью мог сказать, что бурав уходил не в воду, но и не в пустоту — что-то очень мягкое, точно подушка, чувствовалось с той стороны.
Сегодня Аконт все это хотел проверить. Он, как обычно, спустился на дно и начал свои работы.
Сегодня вода показалась более влажной, чем обычно, — дыхание труднее. Воздух по составу не был таким чистым, как всегда. «Вероятно, нездоровится», — подумал он. Вода стала еще мокрее, а сознание мутилось, охватывала какая-то дрема.
Он открыл краны, чтобы пустить газ в простенок, но простенок не наполнялся. Сигнал, сигнал о несчастье — никакого ответа. Он начинал терять сознание… последние усилия, он срывает с ног груз, отталкивается — и все куда-то исчезает…
Наверху на плоту, где была штаб-квартира Аконта, никак не могли понять долгого молчания Аконта. Обычно он давал сигнал каждые пять минут — а теперь и сигнала нет, а главное, никакого ответа на вызов.
Потянули провод, он был свободен. Еще и еще — он не сопротивлялся. Началась лихорадочная намотка провода — никто уже не сомневался, что случилось несчастье. Провод наматывался так, точно не был ни к чему прикреплен. Работа шла с фантастической быстротой — наконец, провод натянулся и пошел туже, все туже, туже и … оборвался.
Слесарь, дежуривший в этот день на плоту, заметил в воде какой-то блеск и как был, не раздеваясь, нырнул. Прошла минута томительного ожидания; вторая — точно мир остановился… появились пузыри. Все погибло! Лица посерели, создалось траурное настроение — еще минута — и на поверхности появился слесарь; левой рукой он держал Аконта. Никто не помнит, как их втащили на плот. С Аконта сняли шлем. Он был весь синий и не дышал.
Доктора! Но доктор уже был на месте. С берега видели все происходившее на плоту и, хоть не было сказано ни слова — катастрофа для всех была ясна.
Сердце! Ухом прильнул к груди. Тише! Чуть-чуть… Немедленно за кофеином и шприцем! Первый шприц несколько согнал синеву с лица. Потягивание за язык вернуло дыхание — Аконт был спасен, но в сознание он не приходил.
С невероятной бережностью его доставили на берег.
Макс тотчас забрал костюм. Вместе с капитаном они приступили к осмотру, ежеминутно выбегая, чтобы справиться о состоянии Аконта. Он приходил в себя. Жизни не угрожала опасность.
Работы прекратились. Генрих и Орел были вызваны из-под воды.
Осмотр костюма не оставил никаких сомнений — предательство было налицо. Надрезы были сделаны в самых опасных местах, а сигнальный провод был перерезан. Это могли сделать только опытные руки.
Тотчас были арестованы Орел, Генрих и слесарь. Икар оказал нечеловеческое сопротивление при аресте Орла — он бросался на матросов — и отступал только под угрозой оружия.
Все арестованные были белее гипса. Слесарь дрожал мелкой дрожью.
В его пользу говорило спасение Аконта. Но предательство и раскаяние — они так близки друг другу, — и снова всплыли все старые подозрения.
Генрих — это было маловероятно — но все же, и он, бледный, как полотно, стоял среди арестованных.
Оставался Орел. По его лицу, такому же бледному, как и у остальных, ничего нельзя было узнать.
Первым допросили Генриха. Он начал кое-что припоминать по задаваемым вопросам. Да, Аконт этого костюма вчера не надевал, он был на нем третьего дня. Да, оба лежали вместе. Он припоминает, что проснувшись ночью, увидел входящего слесаря. Опять слесарь — снова он в центре подозрения.
Вторым был допрошен слесарь. Он чистосердечно рассказал все, что было в роковую ночь — свои мысли, переживания и свои подозрения.
Орел, допрошенный последним, упорно отрицал какое-либо участие. Он спал всю ночь и не выходил. Кто свидетели? Один лишь Икар, с которым в палатке жил Орел — но Икара допрашивать было бесцельно.
Весть о предательстве облетела весь отряд и вызвала невероятный взрыв возмущения. К палатке, где были арестованные, понемногу подошли все, бросая работу. Пришлось подумать о защите арестованных.
Макс вышел, объяснил, приказал разойтись и продолжать работу. Отряд на миг застыл в нерешимости, а затем медленно стали расходиться.
Макс приказал принести к нему все вещи арестованных, самих арестованных обыскать.
Матрос, принесший вещи, отвел Макса в сторону и что то ему шепнул на ухо.
Макс отступил, пристально посмотрел на принесшего и сказал «Ты сошел с ума», после чего предложил капитану произвести тщательный осмотр принесенных вещей.
Осмотр приходил к концу. Внимание капитана остановилось на перочинном ножике — но перочинные ножи были у всех.
— Очевидно, надо будет осмотреть вещи на арестованных, — сказал Макс, обшаривая куртки каждого в последний раз, и вскрикнул от боли. В матроске Орла был зашит какой-то острый предмет.
Это оказался стилетик, очень короткий и необычайно острый. Конец стилета свободно вошел и точно соответствовал форме отверстия в костюме Аконта.
Не было сомнений — предатель был Орел. Его вызвали, показали стилет. Он весь затрясся… и сознался… сознался во всем… он был виной взрыва на яхте, он ударил Генриха, он открыл двери, украв ключ у слесаря для того, чтобы отвести от себя подозрение, он открыл кран; но в причинах, побудивших его, он не сознавался.