5

Маленькую комнатку, где теперь жили Аленцовы, кто бы к ним ни заглядывал, называли райским уголком. Аленцова уютно ее обставила. Все здесь располагало к любви, добрым делам и отдыху. «Ты у меня не жена, а клад, посланный мне самим богом», — говорил он. Везде и всюду они были только вместе. И соседи по утрам, когда они уходили на службу, с завистью глядели, как он нежно поддерживал ее под локоть, нес сумку и не сводил с нее счастливых глаз. А вечером встречал. «Вон жених и невеста пошли, — шептались соседки. — Ты гляди, гляди, как он за ней ухаживает. Ну, такую красавицу каждый будет на руках носить. Она — и женщина, и врачиха хорошая. Любят ее в нашем госпитале все. Умная, добрая».

Капитан Аленцов, выписавшись из госпиталя, прошел военно-врачебную комиссию, где ему предлагали уволиться по состоянию здоровья. Но он не хотел. Главный врач Корсаков — председатель комиссии — по просьбе Нины Александровны комиссовал ее мужа по статье ограниченно-годного второй степени и через знакомых в округе помог ему определиться служить на курсы командиров, преподавать огневое дело.

Буйно-радостными, будто весеннее половодье, пролетели первые недели жизни Аленцовых. И она постепенно раскаивалась и корила себя в душе, что была несправедлива к нему. Чем-то эти дни напоминали ей первые недели их знакомства. Он был так ласков с ней и нежно-предупредителен, что она потянулась к нему с открытой душой, решив простить ему прежние издевательства и постоянную ревность. «Но как же быть с Михаилом?» — мучил ее вопрос. И она решила, не обманывая ни его, ни себя, написать обо всем, что случилось. Написать всю правду об их новых хороших семейных отношениях, о том, что Саша неузнаваемо переменился, что она всем довольна в жизни и счастлива. Заканчивая письмо Канашову, она просила его простить ее. И дописала: «Значит, не судьба, Михаил, нам быть с тобой вместе». Но когда она написала, ее вдруг охватил какой-то страх за него. Ведь она знала, что он ее любит, страдает не меньше ее и к тому же сейчас находится на фронте. Не слишком ли это жестоко? «Я наношу ему удар в спину из-за угла, по-бандитски. За что? За то, что он меня любит?» День она мучилась, не решаясь послать письмо, обдумывая, как ей лучше поступить. Но не могла ничего придумать. Он по-прежнему оставался для нее любимым человеком. Но и скрывать нечего. Писать правду. Да, так лучше. И в самые лучшие минуты жизни с мужем она была сердцем с Канашовым, любила его, а к Саше испытывала только уважение, которое, если и будет так продолжаться их жизнь, перейдет в привычку, да и только.

Аленцова честно рассказала мужу все об их отношениях с Канашовым, стараясь не утаивать ничего. Рассказала о Бурунове и о своем начальнике — главном враче Корсакове. Когда она ему «каялась в грехах», как в шутку сказал он ей, Сашу интересовал только один вопрос: сожительствовала она или нет? Ее коробило от этих вопросов, но раз уж она пошла на откровенность, то честно говорила обо всем. С Канашовым она не сожительствовала. Что касается остальных, то, кроме хороших дружеских отношений, у нее с ними ничего не было.

Рассказывая обо всем, что интересовало его, она мучительно переживала, краснела, как девушка, и задавала себе один вопрос: «А надо ли мне об этом ему говорить? Какое это имеет отношение к новой для нас, так хорошо начавшейся жизни, без подозрений, обвинений, ревности? Саша пережил столько за войну, искалечен, едва с трудом вернулся к жизни». Она была на фронте и тоже дважды тяжело ранена. Оба плакали, когда она рассказывала о гибели детей в первые дни войны. И, спрашивая себя сотни раз, мучаясь и стыдясь, стыдясь и сомневаясь, правильно ли она сделала и имела ли она право на любовь к Канашову, она все же решила быть искренней и честно рассказать все, как было. Он слушал ее с напряженным вниманием, вытирая с лица выступивший пот. Она видела, что он не верит ни тому, что она рассказывает о прошлом, ни тому, что происходит в их жизни в настоящем. «Зачем, зачем я говорю ему все это?» Но, пересиливая и переубеждая себя, отвечала на все его вопросы. Они были и унизительными, и пошлыми, с холодком недоверия и подозрительности, звучали как официальные, судебные. Будто это шел разговор не в семье, а на допросе. Он сказал подчеркнуто резко, зло кривя губы: «Не верю. Впрочем, какое это имеет значение».

Ее больно кольнуло в сердце. Но когда он к тому же добавил, щурясь презрительно: «Знаю я тебя, ангела», у нее потемнело в глазах, будто он ударил ее по лицу, наотмашь, больно, а главное — обидно, ни за что. Она заплакала, встала и собралась уходить. Он удержал ее. Стал целовать, просить прошения. И клялся, что больше никогда не вспомнит о прошлом, никогда ни о чем не будет спрашивать.

— На этом поставили крест, Ниночка, родная ты моя! Забудем и начнем жизнь сначала. Будем считать, что мы с тобой только встретились и вот поженились. У нас будут дети. Кончится война, поедем ко мне на родину. Я хочу быть лесником. Выучусь, построим себе домик. И будем жить-поживать и добра наживать. Как в сказке.

Ей хотелось возразить против многих обывательских его желаний. И жизнь свою она не представляла счастливой только в мещанском уюте. Но чему возражать, когда идет война и все так неопределенно. И снова семейная жизнь их потекла спокойно. Он провожал и встречал ее, целовал и ласкал. На первую получку накупил аляповатых, безвкусных платьев, модные туфли. Но, чтобы не обижать его, она благодарила и поспешила переделать все у портнихи.

Написанное Канашову письмо лежало у нее в сумке, а она все не решалась его посылать. И может быть, и не послала бы, если бы не случай. В госпиталь пришло письмо от Бурунова. Вернувшись с работы (в этот вечер муж не встречал ее, так как был на собрании), она написала Бурунову ответ и оставила письмо и ответ на столе, а сама отправилась в магазин. Когда вернулась, тут и началось:

— До каких пор ты будешь путаться с этими кобелями?

И дальше отборные площадные оскорбления. И сразу перед ней всплыли прежние, довоенные годы, сцены ревности, унижения. Это был он, прежний, довоенный. Письмо Бурунова было не более как товарищеским. И если уже по этому поводу затевать такой скандал, то как же жить дальше?

Она, зная, что он читал, прочла ему вслух письмо и ее ответ. Ничего нет в этих письмах, что могло бы служить поводом к скандалу и ссоре.

— Ты меня не проведешь, — кричал он. — Я понимаю его намеки. «Хорошо, если бы вы были здесь». Заскучал? И ты, я вижу, о своих фронтовых кобелях скучаешь.

— Саша, Саша, — молила она, — но зачем оскорблять честных людей?

— Знаю я их. Знаю и тебя. Ты скрываешь от меня, а сама только и думаешь о своем Канашове. И переписку тайную ведешь. Я докопаюсь еще до тебя, я разоблачу твои шашни. И с Корсаковым разберусь, почему это он тебя пригрел, и с пижоном этим Кротовым. Чего я его видел у вашего госпиталя? Хотел ему морду набить. Набью. И твоему старому хрычу начальнику не поздоровится. Переломаю ноги, будет знать, как таскаться. Да и сама хороша. Говорили мне сестры, как с ранеными кокетничаешь.

Он сыпал, сыпал на нее обвинения, оскорбления, и она сидела подавленная, убитая, растерянная. Ей не хотелось ему возражать, доказывать. Делать это — значит оправдываться. А она была ни в чем не виновата. Все его обвинения построены на песке — плод больной фантазии.

К вечеру «буря», громыхавшая в их маленькой комнате, стихла, но впервые она для Аленцовой стала чужой и неуютной. Он опять клялся, целовал, обещал, что жизнь будет светлой, счастливой. И она снова ему поверила. Дала слово, что не будет поддерживать никакой переписки ни с кем. Прочла ему письмо к Канашову и на другой день отправила. Несколько раз подходила и отходила она от почтового ящика, никак не решаясь опустить. Теперь она знала, что все, что написала в нем, — ложь. Мужа она любит, семейная жизнь у них — идиллия. В действительности было все наоборот: ни любви, ни семейной жизни. Снова он настаивает иметь ребенка. Зачем? К чему ребенок, если она его не любит? Бросить службу — единственное место, где она чувствует себя человеком, где ее все уважают, где у нее наметились успехи в сложных операциях. Но, верная своему слову, она послала это письмо, надеясь, что так будет лучше. Зачем она будет мучить любимого человека, обнадеживать, обманывать, если она живет с законным мужем? «Такой хороший человек, как Михаил, еще повстречает достойную женщину, и пусть хоть он будет счастливым, если нам «не судьба» быть вместе».