4

Последние минуты перед рассветом тянулись томительно. Небо плотно заволокло тяжелыми черными тучами, и, может, поэтому с трудом пробивался рассвет.

Тишина. Такая редкая, непривычная тишина в Сталинграде, что от нее можно оглохнуть. Лейтенант Еж скрупулезно осматривал каждого бойца. Сейчас главная задача — не спугнуть противника, подойти как можно ближе к его позициям.

И вдруг эту пугливую тишину раннего утра нарушил тонкий голосок ребенка из ближних развалин дома:

— Ма-а-а-ма! Ма-а-а-ма!

Все замерли. Бойцы настороженно подняли головы.

— Ма-а-а-ма! Ма-а-а-ма! — тянул, будто вырывал из груди сердце, детский голосок. Он звал, просил, захлебываясь в бессилии и в слезах, самого близкого и родного человека, который есть у каждого рожденного на земле.

«Что же это могло быть? Откуда там взялся ребенок? Где его мать? Или немцы какую подлость придумали?»

Лейтенант Еж сжал кулаки, будто собрался биться на кулачки, и нахмурился: «Вот тебе и внезапность. Пропало все к черту: подготовка планы. Но при чем же здесь ребенок?» К Ежу подошел заместитель сержант Шванков:

— Что будем делать, товарищ лейтенант?

— Надо спасать ребенка.

— Но как?

Рядом с ними стоял Владыко. Его передали на воспитание Ежу, а он, зная его трусливый характер, решил держать при себе связным, подносчиком боеприпасов: все на глазах будет.

— Разрешите мне, товарищ лейтенант?

Разорвись здесь граната, Еж не вздрогнул бы, как от этих спокойных, с дрожью в голосе слов Владыко.

— Я постараюсь найти ребенка.

Он стоял растерянный, часто моргал, в короткой, выше колен, шинелишке, похожей на юбочку, без оружия.

— Как же без оружия-то? — кивнул Еж в сторону немцев. — А вдруг засада там? Схватят.

Владыко помотал головой.

— Разрешите?

— Валяй, — согласился Еж.

И когда Владыко собрался бежать, сержант Шванков схватил его за борт шинели и сунул две гранаты Ф-1 — «черепашки», как их называли бойцы.

— Боевое задание, чертова ты кукла. К немцам идешь. Они не сделают скидки на то, что ты божий человек, баптист.

А среди развалин зданий, пустых, сожженных коробок метался зовущий, жалобный детский голосок:

— Ма-а-а-ма! Ма-а-а-ма!

Владыко бежал какими-то замысловатыми скачками. Он будто прыгал из стороны в сторону, то скрываясь, то снова показываясь. Но его, видно, заметил немецкий дежурный наблюдатель. Из окна четвертого этажа ударяла хлесткая, звонкая очередь. Все увидели, как Владыко ткнулся в землю лицом и замер.

— Убит, — пронесся глуховатый ропот по рядам бойцов.

Еж смотрел в бинокль.

— Не шевелится. Убили. — Еж хотел уже послать другого бойца, и увидел, как медленно, неуверенно пополз Владыко.

Земля пахнет холодом осенних цветов, сыростью и горьковатой кирпичной пылью. Владыко полз вдоль основания разрушенной стены, с короткими остановками, вытирал рукавом щиплющий глаза, едкий, соленый пот. Изредка он ухмылялся своему открытию и в душе был благодарен за солдатскую науку лейтенанту. Он даже страшился этих слов «мертвое пространство». В военном деле это означало место, недоступное для огня противника. И ему было радостно думать, что это «мертвое пространство» уберегает его от пуль немцев.

Владыко разглядывал каждый разбитый дом, кучу битого кирпича и камня, каждый бугорок, каждый камень. Все они для него подозрительны.

Немец снова оживился. Хлесткая очередь подняла рядом с Владыко несколько фонтанчиков из песка и пыли. Смерть будто предупреждала его: «Уходи, пока не поздно». Но Владыко полз. В ушах у него звенит молящий, пискливый, хрупкий голосок ребенка.

— Ма-а-а-ма! Ма-а-а-ма!

Теперь он уже различал надрывное всхлипывание. Во рту сухо. Страшно, а что, если там немцы в засаде? Владыко лег на бок, ощупал ребристые, холодные, лимонообразные гранаты. «А что толку? Я не умею с ними обращаться». Впервые пожалел, что не учился, отказывался.

Еж не отрывал глаз от бинокля. Пулеметчикам, прикрывающим Владыко, на всякий случай он подал рукой сигнал: «Приготовиться».

Владыко дополз. В развалинах среди битого кирпича лежала лицом вниз женщина. Растрепавшиеся волосы закрыли лицо. На спине старенького, вылинявшего пиджака рваные дыры от пуль. «Будь он проклят на веки веков, тот неизвестный убийца, рука которого поднялась на эту ни в чем не повинную женщину-мать. Что он думал, когда стрелял в нее, беззащитную? Неужели у этого садиста-убийцы тоже есть мать?»

Владыко вскочил от этих рвущих сердце мыслей и, не укрываясь, бросился в подвал. Когда Владыко выбежал оттуда с ребенком, обнимавшим его за шею, ему навстречу из за угла кинулся немец.

У Ежа аж сердце похолодело, и он чуть было не крикнул: «Огонь», но стрелять было нельзя. Можно поразить обоих.

Владыко вынул лимонку и бросил в немца. Фашист шмыгнул снова за угол, а он, прижимая к груди ребенка, бежал к позициям штурмовой группы.

Его окружили бойцы, смотрели восхищенными глазами, будто он спас сейчас от смерти их родное дитя, а он гладил прижавшегося к нему лохматого, чумазого мальчугана, и на глазах его блестели слезы.

Лейтенант Еж подошел к нему, обнял:

— Хороший ты человек, Владыко. Настоящий солдат из тебя получится. Перевяжите ему руку.

И тут только все заметили, что из рукава шинели медленно капает кровь, а у плеча рваная дыра.

Приближался рассвет. «Пора начинать». Волга дохнула зябким холодком, и степной заволжский ветерок на позиции натянул туман.

Лейтенант Еж подал долгожданную команду: «Вперед!». И будто пятнистые ящерицы, в маскхалатах, поползли вперед разведчики и саперы, а бойцы атакующей группы по одному исчезали в норе. Труднее приходилось артиллеристам. Маленькая с виду пушчонка-«сорокапятка», а в ней более полутора тонн. И снаряды — что не ящик — пуд. Но артиллеристы — смышленый народ. Лямки пристроили, по паре с каждой стороны, запряглись по-бурлацки и тянут. А чтобы не гремели станины, обвязали тряпьем. Рядом с одним из орудий шел, пригибаясь, лейтенант Еж.

— Туман нам что бог в помощь, да как бы не сбиться с направления. Тут, как говорят, делай то, что враг почитает за невозможное.

Он шел торопливо, делал короткие остановки, прислушивался. Вот слева забарабанила автоматная очередь. Немцы ли обнаружили, или часовой для успокоения на всякий случай дал. И вскоре справа и слева над головой проносится свистящий поток. И вот раскололи предрассветную тишину первые громыхающие близкие взрывы. Еж и его бойцы знают: наш артналет обозначал для них сигнал сосредоточиваться на исходной позиции для броска в атаку. Сейчас группа закрепления поднимет шум и стрельбу слева. Это — ложная атака на здание с юга, а наступающая группа одним броском должна ворваться с востока в дом. Еж поторапливал артиллеристов. Они уже подготовили орудия к бою. Их задача: как только обнаружится любая огневая точка врага, подавить ее с первых выстрелов прямой наводкой. Слева поднялась стрельба. «Начали», — догадался Еж и поднял группу в атаку. И тотчас же рядом с ним ударила тяжелая очередь из крупнокалиберного. Ёж упал и сполз в воронку. Артиллеристы выжидают. Туман мешает им увидеть, откуда стрелял крупнокалиберный. Еж помогает им. Он дал короткую очередь и отполз в сторону. Немец тут же послал ответную. И не успел он замолкнуть, как загремел звонкий, оглушающий выстрел «сорокапятки», и еще спустя минуту-две — второй. Вражеский пулемет замолк. Наши бойцы бросились в атаку. Слышно, как с хрустом лопаются гранаты, осколки, как град, колотят стену дома, и сразу одновременно несколько взрывов потрясают воздух. И тут из дома в ответ бьют хлесткие автоматные очереди немцев. Лейтенант Еж подполз уже близко. Видна стена дома. Проломы окон и входы замурованы. «Значит, в лоб их не возьмешь, — сообразил Еж. — Поглядим с севера». И передал команду атакующим по цепи обходить здание справа. Он посылает саперов проделать проходы в минных полях. Пять-десять минут — и мины обезврежены. Теперь путь свободен. Группа атакующих ворвалась справа вместе с Ежом. «Надо очищать подвал». Летят гранаты и глухо рвутся в подвале. Подбежали отставшие бойцы. Стена в подвале проломана на всю ширину здания. «Чтобы проникнуть во вторую половину подвала, надо спуститься в первую, а она простреливается немцами из глубины», — решил Еж. И снова неожиданность: немцы замуровали все проходы в здание, оставив лишь лазы к огневым позициям через подвал. Как туда проберешься? А дом, оказывается, разделен пополам глухой стеной, а за стеной — противник. «Вот тебе изучение объекта, — думает Еж. — Кто мог предположить, что немцы подбросят нам здесь такие неожиданные сюрпризы?» Но раздумывать некогда. Немцы почувствовали, что произошла заминка, и усилили огонь. Еж быстро сообразил, что делать дальше. Он послал связного к минометчикам и приказал бить по второй половине здания, отгороженного глухой стеной. Крыши-то нет. Немцам там не усидеть. Обязательно уйдут в подвал. Он вызвал группу закрепления и приказал ей кирками и взрывчаткой проделать проломы в замурованных стенах и проемах окон. Здание обложили со всех сторон, а ход сообщения в тыл подорвали. А чтобы немцы не подбросили подкрепление, выдвинули вперед танк.