1

С каждым днем становилось все холоднее. По утрам травы были, будто сахарной пудрой, припорошены октябрьской изморозью. Редкие солнечные дни уже не могли прогреть озябшую, потерявшую тепло землю. Нередко сутками моросили мелкие холодные дожди. Все живое в природе готовилось к зиме, к длительному сиу и отдыху.

А люди, казалось, не обращали внимания на времена года и по-прежнему были заняты одним — войной. Они сражались без устали, днем и ночью, непрерывно, ожесточенно, самозабвенно, и каждое новое сражение, бой были похожи чем-то на предыдущие, с той лишь разницей, что и них участвовало больше или меньше людей и тех смертоносных средств, которые они применяли друг против друга.

В Сталинграде в первые недели октября продолжались незатихающие бои с переменным успехом для обеих сторон. И порою казалось, что с каждым новым днем они ослабевают, и вот-вот придет, наконец, спокойный день без единого выстрела, и над городом воцарится долгожданная тишина.

Но все это было только внешним, ошибочным признаком того, что ждал, о чем думал каждый воевавший. Нет, война не устала, не угомонилась и не собиралась на отдых. Скрытые от всеобщего видения, ее злые резервы копились, набирали новую силу, как дремлющий дымящийся вулкан, готовый вот-вот разразиться огнем, грохотом и смертью.

6-я армия Паулюса, ведя отвлекающие бои на всех участках фронта, скрытно перегруппировывалась. Отовсюду, где только можно, стягивались новые пехотные, танковые, инженерные и противотанковые подразделения и части.

Начальник штаба 6-й армии генерал-лейтенант Шмидт, пользуясь неограниченными полномочиями Паулюса в подготовке к решающей наступательной операции на Сталинград, в эти дни октября неистовствовал и был одержим одной целью — стянуть все, что было можно, на узкий участок, намечаемый армией для прорыва. Он, как зарвавшийся карточный игрок, вошел в азарт. То и дело докладывал Паулюсу:

— Господин генерал-полковник, танковая дивизия, сформированная из... — Он перечислял номера многих танковых полков и батальонов, которые удалось ему снять с других участков танкового корпуса генерала Мильдера, — составит теперь мощный клин из пятисот боевых машин. Этим бронированным топором мы сможем не только разрубить чуйковскую армию, но и изрубать ее на куски.

Паулюс, сидевший над картой Сталинграда, не успевал сообразить, куда ему нацелить главный удар, как Шмидт докладывал снова:

— Только что получено сообщение. Из Керчи, Миллерово и самой Германии переброшены к нам транспортными самолетами пять саперных батальонов. Они десантированы на аэродромы. Три батальона уже ждут ваших указаний, в состав каких дивизий они вольются. Два уже находятся на марше. К вечеру будут здесь.

С каждым докладом Шмидта Паулюс заметно оживлялся. У него появилась уверенность: теперь можно выполнить приказ фюрера. Русские не продержатся.

В тот же день Шмидт доложил о прибытии в армию еще двух свежих пехотных дивизий.

Но Паулюс, хотя и был доволен оперативностью своего начальника штаба, вынужден был его сдерживать. К нему посыпались одна за другой жалобы от командиров соединений, находящихся на Дону и в калмыцких степях.

— Господин генерал-полковник, но это же разбой среди белого дня. У меня из дивизии остался один полк, да и то неполного состава. Если русские предпримут даже частную контратаку на моем участке, я вынужден буду сдать свои позиция и спасаться бегством со штабом.

Вечером позвонил ему генерал Мильдер:

— Господин генерал-полковник, я возмущен и буду жаловаться на действия вашего начальника штаба. Нельзя же не считаться со мной как с командиром. Он буквально раздел меня донага и взял танковые подразделения с очень активных участков действий русских. Если они узнают об этом, я не удержу прежних позиций. И ко всему прочему он просто ограбил меня, забрал без разрешения мой резерв — танковый батальон. Это чудовищное самоуправство. Я не могу командовать, ибо не имею в своем распоряжении ничего, кроме собственных кулаков.

Паулюс почувствовал по отрывистому и резкому тону доклада Мильдера, что он взбешен до предела, и, чтобы поддержать авторитет своего начальника штаба и успокоить выведенного из терпения командира корпуса, прервал его:

— Господин генерал, пора бы знать, не Шмидт, а я командую армией. Это мои распоряжения. Я отвечаю за все свои действия перед фюрером и Германией. — Потом он сделал паузу. — Танковый батальон — ваш резерв — будет вам возвращен. Я прикажу Шмидту. — Паулюс позвонил тут же начальнику штаба и приказал вернуть батальон Мильдеру. И добавил: — По-моему, господин генерал-лейтенант, вы слишком увлеклись, выполняя мои приказы. Мы не можем так безрассудно оголять соединения армии, и особенно фланги.

Начальник штаба, выслушав упрек Паулюса в свой адрес, обиделся: «Стараешься изо всех сил и вместо похвалы получаешь пинки. Если бы не моя настойчивость и решительность, он бы сам не сумел взять у своих подчиненных ничего. Они бы, зная мягкотелость командующего, уговорили его, доказали, что не могут дать ему для наступательной операции не только какое либо подразделение, но даже одного солдата».

Тем же вечером Паулюсу позвонил командир авиационного корпуса генерал Фибиг:

— Мои броневые орлы готовы к действию, господин генерал-полковник. Вверенный мне корпус находится в полной боевой готовности. Жду вашего распоряжения. Мы придавим с воздуха, как прессом, русскую армию, сражающуюся в Сталинграде. Только что мне звонил господин рейхсмаршал Геринг. И я заверил, что оправдаем его надежды.

Поздно вечером, когда была закончена подготовка к наступлению, Паулюс вызвал к себе на командный пункт командиров корпусов. Мильдер, омраченный разговором с Паулюсом, сурово и холодно глядел в сторону Шмидта, который стоял рядом с командующим и бросал на Мильдера презрительные взгляды.

«Ничего, — думал Мильдер, — закончим благополучно операцию, я побываю на приеме у барона фон Вейхса и при удобном случае пожалуюсь ему, как этот выскочка-штабник помыкает боевыми, заслуженными командирами». Он знал, что Вейхс недолюбливал Шмидта.

— Господа генералы, — обратился к собравшимся Паулюс, — завтра мы с утра начинаем наше решающее наступление в Сталинграде. Судьба его в ваших руках. Я уверен в благополучном исходе. Мы сделали все зависящее от нас, чтобы удар нашей армии оказался последним и смертельным для русских войск. Фюрер приказал мне завершить сражение в Сталинграде и очистить от противника оставшиеся районы города до праздника большевиков — седьмого ноября. Мы выполним свято приказ фюрера. Хайль Гитлер!

Прощаясь с Мильдером, Паулюс, желая смягчить их натянутые отношения, сказал ему:

— Надеюсь, вы правильно поняли меня, господин генерал! В больших делах нельзя размениваться на мелочи. — Он едва улыбнулся краешком губ. — Остались последние усилия, господин Мильдер, поймите это. И мы будем праздновать нашу трудную, но славную победу. Желаю вам успеха.