«Он такой же, — думает она, — смущается, как красная девица. Скромница — ни слова о себе и службе. Моему начальнику майору под шестьдесят, а он-то в двадцать майор. Я-то все у него выведаю, все узнаю».

Они падают оба в сухую траву и радуются, как дети, и смеются, и глядят, глядят друг на друга счастливые. И кажется, нет ничего: ни войны, ни опасности — ничего, а только над головой бездонная синь неба, шуршащий шорох леса, пшеничный запах волос Наташи, губы, пахнущие парным молоком, и ее частое прерывистое дыхание.

* * *

Миронов вернулся в полк, доложил Грылеву о выполнении задания, передал пополнение. Вот теперь бы и за работу, соскучился он там в ожиданиях, а приехал, из рук все валится. Мысли невольно возвращаются к Наташе. И не верится, что была эта встреча. Будто сон, и сердце болит, и весь он там с нею. Коротко счастье влюбленных.

«Неужели мне больше не придется встретиться с Наташей?». И от этой мысли становится так невыносимо тяжело и больно, навертываются слезы. Какая глупость: расписка о браке. Чего стоят эти штампы и печати? Ровным счетом ни гроша. Можно иметь их, состоять даже несколько раз в официальных браках и ни разу не быть по-настоящему, по-человечески счастливым. «Саша, — сказала она, — ответь мне честно. Ты не будешь меня презирать?» — «За что?» — спросил он. «Ты можешь любить дезертира?» Он не понял ее: «Какого дезертира?» Она пояснила: «Хочу уехать с тобой». Никто из них еще ни разу в жизни ничем не нарушил друг перед другом собственной чести, но в эту минуту Миронов впервые заколебался. Он почувствовал, что она готова совершить этот преступный шаг во имя их любви. И он не мог его оценивать как прихоть или бесшабашность. И все это не так уж сложно. Она уедет с ним — и вот пришло их счастье, к которому они стремились оба столько трудных лет. Они долго молчали. А потом... Потом Наташа поехала с ним. И вот, казалось, они вместе, счастливые, любящие друг друга, они достигли того, к чему стремились. Но вместо светлой радости их обоих охватило грустное раздумье и чувство какой-то непонятной неловкости, будто оба они сделали очень скверное в жизни. Они ехали, сидели вместе, но почему-то стыдились глядеть в глаза друг другу.

— Не надо нам так начинать нашу совместную жизнь. Это ужасно, — сказала Наташа. — Если мы будем с тобой всю жизнь друг перед другом честными, мы сохраним нашу любовь. Вот я подружилась так близко с Аленцовой, знаешь, врач нашей дивизии. Я очень привязалась к этой женщине. Она была для меня старшей подругой. Я знаю, ее любит отец. И она его будто любила. Но вот я услышала от одного, другого, что она поддалась на ухаживание Бурунова. И я возненавидела ее. Она это поняла и даже ушла из дивизии. Не будем и мы, Сашок, ты мой Мирончик, начинать нашу жизнь так.

И он с полпути отвез Наташу в часть, где она служит. Ей попадет, конечно, за «самоволку». Накажут, но теперь у него к ней, да и у нее к нему, родилось еще более сильное и светлое чувство.