Лицо чеха порозовело от волнения. Он понял, что хочет советский партизан. Дорога, хотя и шла уже по освобожденной земле, все же оставалась опасной. Но теперь и Фаустову, и чеху было ясно, что это единственный шанс спасти тяжело раненного начальника штаба. Молодой человек кивнул головой: конечно же, на мотоцикле он умеет ездить.

— Бери любой трофейный, что у фрицев взяли. Привези врача во что бы то ни стало. Когда вернешься?

— К вечеру… — чех заторопился к выходу.

Вошел Юрий, что-то хотел сказать капитану, но тот был поглощен своими мыслями. Он тяжело вздыхал, наконец, проговорил:

— Подумай только, Юрка, вместе семь месяцев шли, дрались с фашистами, голодали. Сейчас победа в наших руках, нужно радоваться, а вот пришло такое горе. Володя Кадлец… Товарищи погибли…

— Франтишека Прохазку убили… — отозвался Юрий.

Фаустов горестно качал головой, повторив несколько раз: «Франта, эх, Франта»…

— Ваня Гриценко, Шамардин Петр… Володя Городный… Всего девять человек погибли. Ранены Франтишек Потучек, вряд ли выживет Григорий Васильевич — врач, Ольдрих Мидерла… И нигде нет фельдшера Степана. Искали его по всем домам, в переулках, дворах — нигде нет.

Степан в это время полз по лощине, сцепив зубы от страшной боли. Невыносимым огнем пылали правая рука и живот. Он старался не терять сознания, но иногда все-таки проваливался в какую-то черную пустоту. Если бы не горело так в животе! Как же это получилось? Степан только помнит, что он гнался за тремя фрицами. Они убегали в страхе и панике. Потом вдруг из-за дерева встретили Степана огнем.

Хотелось пить. Сил, кажется, совсем не осталось — все сгорело в огне. Но Степан полз. Он понимал, что в этом движении — единственное его спасение.

Потом он потерял сознание. Иногда ему виделось лицо Ружены, милое, дорогое лицо. Она была заплакана, что-то неслышно шептала и вдруг куда-то исчезала. А тело Степана тащилось по камням, молодой траве…

— Стефан, драги Стефан, — плакала Ружена, и ее рыдания жгучей болью отдавались в руке, в животе. Фельдшер не понимал, был ли это бред или наяву.

Случилось так, что Ружена после вчерашнего вечернего свидания со Степаном отправилась домой через Самотин. Но едва она поднялась по тропе на вершину горы, как услышала со стороны Фришавы выстрелы. Бой разгорался, и женщина, испугавшись за судьбу своего любимого, бросилась назад.

Когда она добралась до села, бой уже прекратился. Она видела трупы немцев, брошенное оружие, видела знакомых и незнакомых жителей Фришавы, выходивших из домов после боя, но ее глаза искали только одного человека — Степана.

Она спросила какого-то партизана. Тот ответил:

— Исчез наш фельдшер. Никак не найдем…

Похолодело сердце у Ружены. Выбежала за село, обыскивала с отчаянием каждый кустик, каждую ямку. Миновал час, другой, но молодая женщина искала — она то заходила в село, чуть ли не каждый двор осматривала. С ужасом думала, что, может быть, в эти минуты Степан умирает и мысленно прощается с нею. Ей уже слышались стоны, под каждым кустом мерещилось недвижимое тело…

И вдруг из лощины — стон. Ружена кинулась туда.

Степан уже был в забытьи.

Снова, как когда-то, несколько месяцев назад, эта женщина едва волокла бессильное мужское тело. Она перекатывала его, поднимала за плечи, в изнеможении опускалась рядом со Степаном, плакала, затем снова тащила.

Наконец, она догадалась сбегать в село за партизанами.

Поздно вечером врач, которого привез чешский парень на мотоцикле из Брно, осмотрев Степана, коротко потребовал таз с водой, медикаменты и попросил двух партизан помочь ему ампутировать кисть руки раненого: началась гангрена.

Операция не принесла облегчения. Степан был без сознания. Ружена сидела рядом у изголовья, неотрывно смотрела в его безжизненное лицо и лишь иногда с мольбой и надеждой поднимала свои большие черные глаза на врача.

Утром Степан, не приходя в себя, скончался.

Через два дня хоронили погибших бойцов. Десять гробов стояли на деревенской площади, и все жители Фришавы пришли проститься с павшими героями. Весь отряд провожал в последний путь своих бойцов, которые так ждали победного дня и погибли именно в этот день, в день Победы.

Сбоку у одного гроба шла женщина в черном платке. Она не поднимала головы. И Фаустов в душе был рад этому: он не хотел встречаться с глазами, полными горя и тоски. Он думал:

«Нет, это похороны не только десяти человек. Сейчас мы хороним еще любовь, которая так и не успела расцвести»…

У могил раздался прощальный ружейный салют. Это были последние выстрелы, которыми отряд «Зарево» завершал свои боевые будни.