ГДЕ ТВОЙ СЫН?

На третий день грохот подкатился к селу. По улице проскочила подвода, к ней была приторочена маленькая пушка. Красноармейцы полосовали кнутами запыхавшихся лошадей и оглядывались назад. Спиридон, стоявший у ворот, проводил подводу долгим тоскливым взглядом. Вдруг он даже присел от неожиданности. Из своего двора в конце улицы торопливо вышел Савка («Откуда он взялся? Неужели дома, гад, прятался?»). На вытянутых руках он держал вышитый рушник. На нем лежал белый каравай. И откуда он такой откопал? Большой, с подрумяненной коркой… Немцы были еще далеко, а Савка уже сгибался в поклоне и так, согнутый, семенил по улице с непокрытой головой.

Спиридон метнулся, чтобы догнать Савку, выбить у него из рук каравай, но тут же вспомнил, что Сашко поехал на хутор с председателем сельсовета. «Они могут не заметить, что немцы уже близко, и попадутся… Надо предупредить».

Сашка и председателя сельсовета Спиридон встретил на полпути от хутора до села. Они сидели на телеге, груженной мешками с зерном — собирали для фронта, — и, понукая коротконогую лошадку, встревоженно поглядывали на запад.

— Сашко! — еще издали закричал Спиридон. — Они уже под селом! Савка вышел с хлебом и солью!

— Что? — Сашко вскочил с телеги и побежал навстречу брату. — С хлебом и солью? Ух, подлец! Я ему сейчас…

Сашко бежал не оборачиваясь. Спиридон на ходу оглянулся: председатель, бросив подводу, бежал вслед. Догнал Сашка, схватил его за ворот.

— Ты что? — закричал сердито. — Смерти захотел? Быстрее в лес!

Сашко так рванулся — ворот остался в руках председателя. Шустрый Спиридон едва поспевал за братом.

Они вбежали во двор, когда облако пыли заволокло село. Сашко кинулся в хату и через мгновенье выскочил с наганом в руке… За ним выбежал отец. Схватил Сашка обеими руками за бока. Сашко резко дернулся, но не вырвался. Мотнул головой, побелевшими от гнева глазами посмотрел на отца. Ни один мускул не дрогнул на лице отца. Привычным, ровным голосом он сказал:

— Сынок, он уже далеко… Вот-вот встретит немцев. Поздно… Заскочи в хату, возьми торбу — мать кое-что приготовила — и беги…

Брат уже исчез за колодцем, словно растворился в зелени огородов, а в ушах Спиридона звенели его слова: «Они еще заплачут у нас кровавыми слезами! Мы с ними за все рассчитаемся!»

Отец вздохнул и ушел в хату, а Спиридон побежал к воротам.

По улице с грохотом двигались танки. Никаких примет, что в них есть люди. Казалось, они сами катятся, сотрясая землю, уродливые, неуклюжие.

— Кинд, вынес вассер, — вдруг послышался молодой веселый голос.

Спиридон вздрогнул. Рядом вынырнул из пыли солдат — белокурый, запыленный, только зубы белеют. Зелено-серая пилотка сбита набекрень, оружие небрежно повесил через плечо. Позади него показались еще солдаты — человек десять. Они громко переговаривались, с любопытством глазели по сторонам, заглядывали через плетни.

Солдат терпеливо ждал, не переставая улыбаться. Спиридон все понял — они в школе немного изучали немецкий. Просит воды… Воды врагу? Ни за что! И он стремглав бросился от ворот, вскочил в цветник, буйно разросшийся возле погреба, и прилег там…

Немец пожал плечами, незлобиво бросил: «Совсем дикой кинд» — и побрел дальше.

Понурый Спиридон выбрался из цветника и пошел в хату.

В хате вся семья была в сборе, кроме двух братьев… Все молчали, словно воды в рот набрали. Отец сидел за столом, сложив перед собой заскорузлые руки. Мать съежилась на полатях, по ней было заметно, что у нее нет больше слез плакать. Иван глядел в окно, и на его лбу прорезались две тоненькие морщины…

Отец взглянул на Спиридона и сказал, обращаясь ко всем:

— Вот и пришли немцы…

На следующий день к ним во двор вошли Савка Розак, Микола Ханюк, с ними трое немцев. Спиридон, который неподалеку пас корову на мураве, быстро погнал ее домой.

Навстречу «гостям» вышел отец, хмуро спросил:

— Что вас к нам привело?

Говоря эти слова, он смотрел на немцев, словно Савки и Миколы не было здесь. Савка насупил брови, сверкнул злыми глазами. А как только повернулся к немцам, тут же заулыбался, словно его калачом одарили.

— Вот господа, значит, желают повидаться с твоим сыном-комсомольцем.

Спиридон никогда не видел вечно нахмуренного неторопливого Савку таким проворно-услужливым, разговорчивым. У него даже голос стал тоньше…

— Комсомол? — посмотрел на отца немец со шрамом на щеке. — И недоверчиво повторил: — Он есть комсомол?

— Нет, нет! — засуетился Савка. — Сын его, зон, или как там по-вашему…

Немец понял, хмуро оглядел отца с ног до головы:

— Во ист дайн зонн?[1]

Отец пожал плечами, не понимаю, мол. Савка, стараясь точно передать тон немца, сказал:

— Они требуют, чтобы ты немедленно сказал, где твой сын, иначе голову оторвут…

Отец развел руками:

— Нет его. Куда-то ушел.

— Ушел? А если найдем?

Отец посторонился:

— Ищите. Можете у меня за пазухой посмотреть…

Спиридон оставил корову за воротами, а сам прошмыгнул во двор. Глаза его остановились на Миколе. С какой стати он здесь?

Немцы разошлись по двору. Тот, что со шрамом, заглянул в сарай, брезгливо поморщился, поманил пальцем Савку. Савка угодливо кивнул головой, повернулся к Миколе и, подражая немцу, поманил его. Вскоре из сарая полетело сено, дрова, испуганно закудахтала курица. Белокурый немец, тот, что просил воды, проворно обернулся, в его руке дернулся автомат. Та-та-та, — раздалась очередь. Курица упала. Белокурый деловито пощупал ее и спрятал в свой ранец.

Они искали везде — на чердаках, в хате, в сарае, в огороде. Савка и Микола не поленились даже навоз перековырять за сараем. Немцы забрали еще двух кур, не успевших спрятаться в зарослях огорода, мамины рушники, вышитые красными и черными нитками, и пошли к воротам.

Спустя несколько дней опять зашел Савка.

Задрав бороду, подошел к отцу, хлопотавшему возле сарая.

— Ты еще в хате со своими выродками? Удивляюсь… Чтобы через три дня и духу вашего здесь не было. Видали, занял хоромы… В сарае ваше место… И чтобы мне сына привел. А то… Боюсь, с немцами разговор будет коротким.

Отец так посмотрел на Савку, что тот попятился и скрылся за воротами. Отец плюнул ему вслед.

Свет не зажигали; от огня, полыхавшего в печи, по хате метались красные отблески. Мать хлопотала возле печи. Подавленная, расстроенная. Спиридону хочется подойти к ней, сказать что-нибудь в утешение. Но что скажешь? И он молча сидит на полатях, обняв Грицика, уже посапывающего носом.

Со двора вошел отец, поставил на лавку керосиновый фонарь, сел.

— Поди-ка сюда, мать. И вы, сыновья, подходите. Будем совет держать.

Спиридон осторожно уложил Грицика в постель, подошел к отцу.

— Думал я тут, прикидывал — и вижу: надо нам уносить ноги из села.

— Как это уходить? — встрепенулась мать. — А если Сашко придет? Он даже не будет знать, где нас искать!..

— Ты права, — тяжело вздохнул отец. — Но дома нам оставаться никак нельзя. Савка не успокоится, пока не отправит всех нас на тот свет. Да еще Миколу взял к себе в помощники. Комсомольца. Куда они смотрели, когда принимали его в комсомол?.. Ну, а Сашко… Дочка же наша Катерина останется здесь с детьми и мужем. Сообщим ей потом, где мы…