Там в прибрежных водах живут усоногие рачки, действительно похожие на крошечных утят, почему и получили название морских уточек. Рачки в определенный период жизни любят цепляться к случайно упавшим в воду ветвям. Это совпадает с моментом массового прилета с Севера молодых полярных гусей. Остальное дорисовала фантазия и религиозное мировоззрение.
А немецкий путешественник Адам Олеарий писал в своих путевых заметках: «Рассказывали нам также, что там, за Самарой, между реками Волгой и Доном, растет редкий вид дыни или, скорее, тыквы, которая величиной и родом похожа на обыкновенные дыни, наружностью же походит как бы на ягненка, имея весьма ясно очерченные члены его, и русские поэтому называют ее „баранец“. Бывалый путешественник даже уверяет, что он лично видел растительного ягненка, который питался окружающей его травой, а местные жители жаловались ему на волков, которые „до него большие охотники…“».
Идея первичного самозарождения прочно засела в головах даже самых образованных людей. Революционные открытия Коперника, Галилея и Ньютона, объяснившие законы движения небесных тел, лишившие Землю ее положения исключительности и фактически до основания разрушившие старую геоцентрическую систему мира (одну из основ фундамента религиозного мировоззрения), не смогли пошатнуть веру в самозарождение.
В этой обстановке иногда случались почти анекдотические происшествия. Например, ученый XVII века Ван-Гельмонт, мастер точного эксперимента, один из тех, кто повернул средневековую алхимию к химии наших дней, успешно вырастил ивовое дерево из семени в горшке, в который добавлял только воду. И вот этот большой ученый, со скрупулезной точностью изучавший все этапы постепенного развития растения, продолжал считать неоспоримой возможностью самозарождения живых существ. Он даже сам их «выращивал». Сохранился ван-гельмонтовский рецепт получения мышей из пшеничных зерен. По его представлениям, «зарождающим началом» могут служить человеческие испарения. Поэтому в горшок с зерном он рекомендовал класть грязную, старую рубаху, и через несколько недель испарения рубахи, перемешиваясь с испарениями зерна, породят мышей. Мыши действительно, к великой радости ученого, всегда находили это вполне уютное для них гнездышко.
В одной книге всего не расскажешь. Мы вынуждены пройти мимо напряженной и противоречивой, порой трагической борьбы идей вокруг проблемы самозарождения жизни. В общем, до второй половины прошлого века ряд ученых продолжали верить в самозарождение.
Интересен каприз случайности: в 1859 году Ч. Дарвин опубликовал свою гениальную работу «Происхождение видов» … и почти одновременно французский ученый Ф. Пуше в огромном —700-страничном! — труде взялся «на современном теоретическом уровне» доказать возможность самопроизвольного зарождения микроорганизмов. Пуше авторитетно уверял, что органические частички трупов, распадаясь под влиянием процессов брожения и гниения, через некоторое время снова соединяются, образуя новые живые существа. Таинственная способность соединять «осколки трупов» якобы принадлежит первоначально заложенной в них специальной «жизненной силе». Между живой и неживой материей существует непроходимая пропасть, ибо последняя не одушевлена сверхъестественной жизненной силой.
Свои доказательства Пуше обосновал многочисленными опытами. И толстенный том в кожаном переплете, и сотни опытов, и безапелляционность тона — все это произвело на современников должное впечатление. Французская Академия наук решила раз и навсегда покончить с «проклятым вопросом» и назначила премию тому, кто доказательными опытами прольет свет на проблему первичного зарождения живых существ.
Сторонники Пуше твердо верили в успех. Ведь недаром их кумир носил имя — Феликс (в переводе на русский — счастливый). Ему действительно везло. Только что от той же Французской Академии он получил 10 тысяч франков за свое сочинение об оплодотворении у млекопитающих. Но новой премии Феликс Пуше не дождался. Ее вскоре с триумфом получил другой французский ученый — Луи Пастер.
Работы Л. Пастера можно без преувеличения назвать начинающими новую эпоху в ряде наук. Выводы и методы доказательств Пастера поражают своей ясностью. Все можно свести к простой мысли: микроорганизмы могут находиться как на поверхности тел, так и в воздухе. То и другое может быть стерилизовано, то есть надежно очищено. При этом всегда, в любых условиях и при всякой продолжительности опыта, самозарождение жизни не происходит.
Интеллигенция, просто грамотные люди — были потрясены. Стало ясным — самозарождение жизни, в которое верили веками, невозможно! Это открытие сравнимо с тем научно-революционным потрясением, которое несколько позже перенесла физика. Оказавшись перед обломками научных истин, ученые потеряли веру в надежность объективных знаний, и лишь некоторые продолжали упорно искать научные факты для объяснения загадки жизни. Обратите внимание, что уже тогда высказывались предположения, что жизнь на Земле никогда не зарождалась, а была занесена из космоса. Конечно, речь идет о самой элементарной жизни.
С новой силой распространяется витализм (от латинского слова «vitalis» — жизненный) — идеалистическое учение о сущности жизни, которое объясняет специфику живых организмов присутствием в них особой нематериальной и непознаваемой человеческим разумом «жизненной силы». Той силы, в которую верил Пуше.
По словам Э. Геккеля, «сколь различны ни были отдельные представления о ее сущности, особенно же о ее связи с „душою“, однако они все согласно признавали, что „жизненная сила“ существенным образом отлична и независима от физико-химических сил обыкновенной „материи“…».
Интересно, что это идеалистическое учение, которое пышно расцвело еще в середине XVIII века и было принято богословами с распростертыми объятиями, родилось как определенная реакция или, скорее, своеобразное «дополнение» к механизму, отстаивавшему ложный принцип сведения любых сложных и своеобразных форм движения материи к более простым, в частности, сущности жизни к механическим или физико-химическим процессам.
Уже в первой половине XVII столетия знаменитый французский философ, математик, физик и физиолог Рене Декарт высказал мысль, что организм человека, так же как и прочих животных, есть сложная машина и что движения ее происходят по тем же законам механики, которые действуют и в искусственных машинах, созданных человеком для той или другой цели. Это учение развил Дж. Борелли, опубликовав в 1660 году труд, в котором все движения живого организма свел к чисто физическим законам и на этой основе создал механическую теорию, объяснявшую движения конечностей людей и животных. Его современник Сильвий дополняет картину, представляя все явления пищеварения и дыхания как чисто химические процессы.
В то время церковники страшно ополчились на сторонников механицизма. Они стремились найти любые слабые стороны в их учении. А таких слабых мест было более чем предостаточно. Жизнь, конечно, не сводится к низшим формам движения материи. Пока люди не догадывались о многих тонкостях строения живых организмов, их могли удовлетворять примитивные схемы, объясняющие функции живого с помощью движения механических рычагов и шестеренок или переливания жидкостей в трубках и баночках. «Гидравлика была хороша для сердца и крови, — писал английский ученый Дж. Бернал, — однако оказалась бесполезной для мозга».
Сложное, характерное для живого, не удавалось объяснить простым движением материальных частиц. Увидеть наличие совершенно других закономерностей, действующих в живой материи, было «не по плечу» большинству ученых.
Священнослужители радовались возрождению витализма, наступившему после работ Луи Пастера. Их радость была понятной. Старый механический подход к живому (а значит, и к человеку) при всех его недостатках не оставлял места для бога. Правда, механицизм, отрицающий качественное многообразие мира и принцип саморазвития материи, в конечном итоге также открывает двери для проникновения всевышних сил. Последовательно мыслящий сторонник механицизма, каким бы ярым он ни был атеистом, вынужден, в частности, признать идею «первотолчка». Но сторонники механицизма обычно не доводили свои рассуждения до логического конца. У них все было просто: каждый процесс живого объясним, все можно свести в конце концов к простому.