Она могла, и, возможно, должна была заклеймить меня за такую дерзость. Вместо этого графиня спокойно ответила:

— О, у меня не было недостатка в предложениях, капитан. Титул, даже лишённый земель и не признанный королём, привлекает особый тип мужчин, как мотылька пламя. Макдональд из Гленверрана, родич моего почившего мужа, просит моей руки ежегодно на Рождество, но этот человек никогда не был знаком с мылом. Даже Кэмпбелл из Гленранноха сватался ко мне, как только вернулся с войны.

Это было неожиданно. Графиня перехватила мой удивлённый взгляд и продолжила:

— Его жена–немка умерла много лет назад. А сын, как говорят, предпочитает роскошь Амстердама заботам землевладельца. Генерал влачит уединённое существование. Но свадьба между кланами Макдональд и Кэмпбелл, даже если невеста Макдональд только по праву замужества, что ж, капитан, это сродни свадьбе между Францией и Англией, только с меньшими шансами на успех. — Она посмотрела на море вокруг. — И потом, мне кажется, я отпугиваю мужчин. Думаю, большинство считает, что я слишком откровенна в своих речах. Общий недостаток моей семьи и моего народа. Но меня вполне устраивают одиночество и компания сына.

Она спросила о моих планах на будущее, и оказалось, что я не в силах ответить с какой–либо долей уверенности.

— Я полагаю, что как наследник, должен осторожно строить планы… — я запнулся. — Все они зависят, вернее сказать, все они рассчитаны…

— На то, что ваш брат не умрёт? А он может умереть, Мэтью Квинтон?

— Чарльз — то есть, граф — был ранен на войне…

— Ах. Как говорят циники у меня на родине, капитан, мы все умираем, даже младенцы на руках. Вопрос лишь в том, сколько времени на это уходит. Возможно, время вашего брата уже пришло?

Я был поражён её намёком. Не грубостью слов. Я слышал достаточно прямых речей от шлюх при дворе в Уайтхолле, и Частити Баркок в Рейвенсдене умела говорить просто, как обычная торговка, расписывая, что ей хотелось бы сделать с достопочтенным Мэтью. Но такое ложное, ошибочное предположение…

— Я не желаю смерти своему брату, миледи. Я не хочу быть графом!

— Ох, Мэтью. Бедный, несчастный Мэтью, — улыбнулась она, изогнув бровь. — Я не желала быть титулованной графиней Коннахт, но так вышло, что мой отец умер. Я не хотела быть хозяйкой Ардверрана, но так вышло, что умер мой муж. — Странное выражение, которое я не смог объяснить, промелькнуло на её лице. — Иногда зимой, когда день отличается от ночи только тем, что тучи становятся чуть светлее на несколько часов, мне больше нечего делать, кроме как читать. Недавно мне попалась гадкая лживая книга, где утверждалось, что жизнь — это вещь одинокая, бедная, грязная, грубая и короткая. Я много думала об этой фразе, Мэтью. Одинокая, бедная, грязная, грубая и короткая. Правдивость её привела меня сюда, и кто знает, куда занесёт она вас?

Наша лодка двигалась вдоль пустынного берега. То тут, то там сиротливо стояли башня в руинах или хижина. Миледи молчала, глядя на озарённые солнцем земли за береговой полосой. Наконец, указала на них тонкой рукой.

— Потерянные земли Макдональдов, капитан, — сказала она. — Всё вокруг, куда ни глянь, принадлежало когда–то клану моего мужа. Владения Ардверранов простирались почти до самого Кинтайра. Теперь они собственность Кэмпбеллов. Вон там, к северу, — земля Гленранноха, вся она — на прежней территории Макдональдов. Всё, что лежит к югу и к востоку — в руках Кэмпбелла из Аргайла, несмотря на то, что сам Аргайл мёртв. Скажите мне, капитан Квинтон, вы знакомы с королём, не так ли? Я слышала, ваш брат — его старый друг. — Я согласился, и она продолжила: — Тогда объясните мне, капитан. Макдональды, и мой муж в их числе, сражались за этого короля. Лорд Аргайл издевался над ним и предал его, и король вполне оправданно насадил его голову на пику Эдинбургского замка. Так не будет ли справедливым теперь отдать земли предателя, Кэмпбелла из Аргайла, верным королю Макдональдам, которым они и принадлежали по праву с незапамятных времён? — Она посмотрела мне прямо в глаза с непроницаемым видом. — Где же ваш король со своим правосудием, капитан Квинтон?

Я молчал, крепко задумавшись над ответом. Честь требовала от меня защищать короля, моего монарха и друга моего брата. И тем не менее, в её словах было много истины — я уже не раз со дня Реставрации слышал подобные доводы. Многие кавалеры ринулись домой из изгнания, только чтобы узнать, что их земли давно попали в руки перекупщиков или военных, и, возможно, проданы ещё раз совершенно невинным и полноправным новым владельцам. Что же делать королю? Умиротворить верных соратников и объявить недействительным любой передел земель с момента казни его монаршего отца? Это почти наверняка станет поводом для начала новой гражданской войны под крики обделённых. Или подтвердить права нынешних хозяев, тем самым наградив людей, десятилетиями яростно воевавших с короной, и оставив ни с чем тех, кто так преданно служил ей?

По своему обыкновению, король выбрал тот же путь, каким всегда пользовался в подобных случаях, если выбор перед ним был сродни Сцилле и Харибде.

Он не сделал ничего.

Вернувшимся кавалерам и занявшим их территорию круглоголовым пришлось самим по мере возможностей договариваться о решении, и многие семьи вынуждены были снова платить за землю, столетиями принадлежавшую им. И хотя даже в худшие времена моя мать как–то сумела сохранить почти всё имение Квинтонов в целости, она волей–неволей продала кое–что из менее важных владений в Хантингдоншире старому корыстному законнику, члену парламента с Чансери–лэйн. Он до сих пор остаётся их счастливым обладателем.

Я начал неуклюже объяснять леди Макдональд тернистые затруднения на пути короля, но ей это быстро надоело.

— Достаточно, капитан. Вы подтверждаете то, что мне и так известно. Земли Аргайла не будут возвращены истинным владельцам, а перейдут к его никчёмному сыну Лорну, пусть на нём и лежит обвинение в измене. И если не к Лорну, то, несомненно, к Гленранноху. Да, уверена, генерал с радостью вновь расширит свои границы, как он уже не раз делал за счёт Макдональдов. Зачем давать такую мощь в руки генерала Кэмпбелла, обделяя при этом моего сына? Гленраннох ничем не доказал верности нашему королю и состоит в родстве с такими знаменитыми предателями!

Её щёки горели страстью, но она гордо не склоняла головы. Я сказал, что разделяю её мнение о генерале, и когда она обернулась к берегу, коснувшись моего лица огненно–рыжими волосами, я вновь увидел себя суровым рыцарем в доспехах, побеждающим врагов попавшей в беду дамы.

Мгновение казалось, что наша прогулка окончится на этой печальной и горькой ноте, но я давно заметил, что любую мать, даже мою собственную, можно благополучно увести от трудной темы, задав вопрос о сыне — и это наблюдение подтвердилось. Стоило мне заговорить о юном сэре Иэне Макдональде Ардверранском, как лицо миледи просияло. Она начала длинное обсуждение всевозможных болезней, перенесённых им в детстве, его настроений и достоинств, и своих надежд на его будущее.

— Он станет великим человеком, Мэтью, — воскликнула она, гордо сверкая очами. — Он превзойдёт своего отца. Может быть, под его правлением могущество вернётся в Ардверран.

На аудиенции в замке мальчик показался мне хлипким малым с посредственными способностями, но я восхвалял его как нового Ахиллеса, Аристотеля и Соломона в одном лице. Это было приятно графине, и она с благодарностью потрепала меня по плечу.

— Вы должны отобедать с нами, капитан. Иэну будет полезно побеседовать с человеком вроде вас — капитаном королевского корабля, потомком великих воинов и благородных графов! Да, вы должны отобедать в Ардверране. Я настаиваю.

Она задержала на мне взгляд чуть дольше, чем положено, и отвернулась с лёгкой улыбкой, играющей в уголках губ.

Мы подошли к оконечности короткого мыса, и гребцы трудились, борясь со встречным течением. Ветер стих, и я не мог припомнить другого такого же идиллического дня в моей жизни. Солнце ярко отражалось в воде и сверкало в брызгах, летящих от вёсел. Берег был достаточно близок, чтобы мы чувствовали сладкий аромат вереска. Крошечная разрушенная часовня возвышалась на мысе, и мне стало любопытно, стоит ли она здесь со времён Колумбы. Миледи умиротворённо расположилась рядом, закрыв глаза и подставив солнцу лицо и волосы. Плащ соскользнул с её плеч, и я следовал взглядом от её подбородка, вдоль длинной шеи и к белой коже, изящными изгибами уходящей под край камзола. К своему вечному стыду, я думал о том, о чём женатому мужчине думать не положено. Корнелия жила в моём сердце, но мои мысли и взгляд принадлежали только этой женщине. Я представлял себе, что произойдёт, окажись мы с ней наедине в Ардверране. Я помню, что подумал: «Этот день не может быть более совершенным…»