— Кто там? — спросил знакомый голос.

— Откройте, доктор. Это я, Ксения Ге, — тихо сказала она.

У порога, со свечей в руках, растерянно стоял доктор и расширенными глазами смотрел на женщину.

— Это вы? — точно не веря своим глазам, удивленно спросил он и посторонился, чтобы дать дорогу.

— Можете вы меня пустить к себе на несколько часов и достать подводу в горы?

Доктор смотрел испуганно.

— Но если вы боитесь, то не надо. Я бежала из-под ареста, и в таком положении трудно узнавать друзей.

— Что вы, Ксения Михайловна, — поспешно сказал доктор. — Я всегда рад вас видеть. Входите, пожалуйста.

Она очутилась в большой гостиной, с высоким до потолка трюмо и мягкой мебелью в серых чехлах. На круглых столах с плюшевыми скатертями были разбросаны журналы, по-видимому, для пациентов; пахло медикаментами и кухней.

— За честь сочту, — поспешно суетился доктор. Слышал и о товарище Ге. Какой ужас!

Ксения еле держалась на ногах.

— Садитесь, закусывайте, — поспешно говорил доктор, внося самовар. — Чай еще горячий. Вам надо отдохнуть. А я постараюсь достать подводу. Вы ведь знаете — вас усиленно разыскивают. Я очень счастлив, что вы попали ко мне.

— Что это? — удивленно спросила Ксения, перебирая газеты, переложенные доктором на другой стол.

— Это, — слегка замялся доктор, — а вы разве листовку не видали?

Она долго разглядывала портрет, черную жирную цифру и с удивлением читала о своем бегстве.

— Я не знала, что у меня такая дорогая голова, — засмеялась она. — Пятьдесят тысяч тому, кто откроет местопребывание. Я думаю, немало найдется охотников?

— Что вы! — поспешно сказал доктор. — Они сожгут руки тому, кто их возьмет. Хотя, конечно, разные бывают люди на свете. Но вы не беспокойтесь. Солнце еще не успеет взойти, как вы будете далеко отсюда… Тут у меня знакомый есть, — довольно потирал он руки, — в один момент подводу достанем. А вы ложитесь, вот вам плед. Отдыхайте. Деньги-то у вас есть? Это ведь очень дорогое удовольствие. Надо будет сейчас же уплатить.

— Есть, — успокоила Ксения. — Не торгуйтесь. Давайте, сколько спросят. Прибавьте за скорость, — передала она доктору крупную пачку кредиток.

Внизу тихо хлопнула дверь. Ксения встала и прилегла на диван.

«Какой странный сегодня доктор? У него были такие испуганные глаза. И как она раньше не замечала, что у него маленький лоб, как у обезьяны, и волосатые пальцы».

Ей показалось, что они дрожали, когда она передавала ему деньги. Она вспомнила, как помогла доктору спасти его умирающего сына. Ведь только у них в аптеке было нужное средство. Разве он может забыть об этом?

Она напряженно ждала. Ведь другого выхода не было.

На стене мерно тикали часы. Немного погодя пробило двенадцать. Ксения дремала. Иногда она открывала глаза и встревоженно прислушивалась.

И оттого, что весь день там, в сарае, она много думала о ребенке, он пришел к ней во сне.

— Не плачь, — успокаивала она его. — Мама не бросила тебя. Она придет за тобой.

Точно от какого-то толчка Ксения тревожно приподняла голову. С улицы доносился какой-то странный, непонятный шум, В дверях парадного осторожно повернули ключ.

И вдруг и передняя и коридор заполнились поспешным топотом ног.

Ксения вскочила.

На пороге стояли военные с ружьями наперевес.

— Руки вверх! — крикнул офицер, размахивая револьвером и вбегая в комнату.

За ним на мгновенье показалось лицо доктора и снова скрылось.

Высокий, стройный корнет подбежал к ней.

— Ну что ж, мне надо собираться в путь? — спокойно спросила она.

Они ехали на паровозе. Ксения стояла впереди, ветер обвевал горячие щеки, приятно холодил голову.

— Я еду с экстренным поездом, — шутила она, оборачиваясь к корнету Кочиони. — Мне никогда еще не приходилось ездить так торжественно. Какой огромный почетный караул!

Теперь она думала о том, как бы выдержать до конца. Надо показать, как умеют умирать большевики.

И в ее комнате и за дверью стоял караул.

Ей казалось, что никогда в жизни еще не было такого прекрасного утра. Тучи разошлись, и южное солнце яркими лучами играло на хвойной ветке, заглядывающей в окно.

Около восьми часов за ней зашел корнет Кочиони.

Приложив ладонь к козырьку, он взволнованно спросил:

— Прикажете послать священника?

— Для чего еще? — смеясь, ответила она. — Я готова.

— Может быть, хотите попрощаться с ребенком?

Это было ее самым горячим желанием. Она все время думала об этом. Хотелось в последний раз прижаться к нежной кожице, сказать Виточке что-то очень нужное и важное… Но здесь?.. В присутствии этих людей? Чтобы они видели, с какой лаской она будет целовать маленькое, беспомощное тельце? И тогда она может сорваться.

— Нет, не надо, — твердо сказала она. — Я уже попрощалась, дайте мне папиросу.

Корнет торопливо порылся в кармане и, вытащив портсигар, дал прикурить. Она медленно раскурила папиросу и вышла из комнаты.

Они вышли на улицу. Свежий, душистый воздух ударил в лицо.

— Республика погибла, разбойники торжествуют! — громко сказала Ксения.

— Что вы? — не поняв ее, спросил корнет.

— Это слова вождя французской революции — Робеспьера. Нехорошо, корнет, не знать истории. Я вам очень рекомендую изучить ее.

Улицы были оживлены. Небольшими группами и в одиночку торопились люди к солнечным ваннам.

Ксения медленно поднималась в гору. В витрине одного из магазинов были выставлены цветы.

Она остановилась.

— Достаньте мне вон тот, маленький красный цветок, попросила она корнета и, когда он вернулся назад, приколола цветок к своей груди.

— Как я люблю цветы, — улыбнулась она. — Цветы и дети — от них как-то теплее становится в жизни.

Он с изумлением посмотрел на нее.

— Вот и место казни, — снова сказала она. — Как хорошо кругом. Горы совсем синие. И сколько народу… Вам не хотелось бы сейчас проехаться верхом? Так быстро, чтобы дух захватило.

Корнет снова ничего не ответил.

Вокруг белой виселицы из свежевыструганных столбов толпился народ.

Ксению поставили на высокий помост. К ней подошел начальник пункта и приколол к груди большой белый лист с крупными темными буквами.

Она читала с удивлением: «Ксения Ге повешена за то, что была коммунисткой!»

Кругом молча сгрудились офицеры. Казалось, что женщина спокойно, как в театре, разглядывает собравшуюся около нее толпу.

Ксения заметила, как стражник забросил конец веревки через перекладину.

Значит, приговора не будут читать. А она думала, что у нее есть еще несколько минут, в которые она сможет многое обдумать…

Она огляделась кругом.

Хотелось на всю жизнь запомнить эти синие горы, голубое безоблачное небо, уходящий вдаль бесконечный простор, без конца полной грудью вдыхать свежий, ласкающий воздух.

«На всю жизнь? — вдруг про себя усмехнулась она. — Ведь ее осталось только лишь на несколько минут. А потом жизнь пойдет обычным путем, так же будут любить и ненавидеть люди, бороться и страдать… Так же каждое утро будет всходить солнце и в тихие вечера прятаться за темнеющие горы, а ее, Ксении Ге, уже не будет в живых. „Солнце еще не успеет взойти, как вы будете уже далеко отсюда“», — вспомнила она слова доктора.

Кругом стояла тишина. Сотни глаз были устремлены к белой виселице; казалось, никто не дышал.

— Пожалуйста! — разбил тишину резкий голос начальника пункта.

Ксения вспомнила Александра, каким видела его в последний раз живым, мысленно улыбнулась ребенку.

Потом подошла к петле, взяла ее в руки и, закинув над головой, громко и отчетливо сказала:

— Я умираю за ту великую идею, которую когда-нибудь поймете и вы!

Каждое слово далеко разносилось в застывшей тишине.

— Не разговаривать! — истерически закричал начальник пункта.

Ксения резко откинула назад голову.

— Я не разговариваю, — отчетливо сказала она, — я только умираю за ту великую идею, которую когда-нибудь поймете и вы! — еще медленнее и тверже повторила она.

Стражник бросился к ней, но Ксения оттолкнула его и сама надела петлю на шею.

Резкий удар выбил скамью из-под ее ног.

Три дня налетавший ветер на горе качал обезображенное женское тело.

На четвертую ночь рабочие, подпоив охрану, выкрали холодный труп.

Где похоронили Ксению Ге — контрразведка ни от кого не могла узнать.