«1. Всемерно помогать частям Красной Армии и партизанам в их борьбе с фашистами. Давать верные сведения о немцах. Не разглашать никаких сведений о частях Красной Армии и партизанах.

2. Не выполнять немецких приказов. Не ходить на работу для врагов. Не давать фашистам ничего из продуктов и одежды. Не являться на проводимую немцами мобилизацию. Мелкие группы захватчиков уничтожать. От крупных немецких отрядов прятаться.

Не допускать в свою деревню фашистских полицейских, старшин, старост и прочих сволочей, беспощадно уничтожать их.

3. Если кто-либо из граждан нашей деревни явно или тайно окажет помощь захватчикам или их ставленникам, того мы уничтожим, как злейшего врага народа.

За невыполнение данного приговора все граждане нашей деревни несут ответственность по законам военного времени».

Приговор был скреплен двадцатью пятью подписями.

Из района Пустошки бригада повернула к Себежу. Шли ускоренным маршем лесистой местностью по 40–50 километров в сутки. Чтобы ввести противника в заблуждение, Литвиненко направляет один отряд в обход железнодорожной станции Идрица с юга. Получив сведения о силах гитлеровцев в районе старой латвийской границы, 2-я Особая поворачивает в сторону, в направлении города Опочки.

Появление бригады в этих местах было полной неожиданностью для оккупантов и их прислужников. Однажды мы сделали привал минут на двадцать в деревне, километрах в пятнадцати от Опочки. Группа командиров штаба зашла в крайнюю избу. Герман присел к столу и, развернув карту, начал уточнять маршрут. Неожиданно распахнулась дверь, и в хату с независимым видом вошел молодой парень в меховой куртке. Резко спросил:

— Кто здесь старший?

— А вам что угодно? — ответил вопросом на вопрос Литвиненко. — И кто вы?

— Я здесь начальник, ответственный перед властями за порядок в этой местности. Я должен знать, что за люди проходят через деревню.

Комбриг невозмутимо продолжал своеобразный допрос:

— А каким властям вы служите, молодой человек?

— Как каким? У нас власть одна — великого фюрера.

— А хорошо ли вы служите? Что полезного сделали для германской армии?

Предатель решил, что перед ним командир отряда карателей. Не без хвастовства он сообщил, сколько погубил советских патриотов.

Глаза комбрига темнеют, он не выдерживает и гневно кричит:

— Ах ты подлюга проклятая! Пенкин, взять негодяя и расстрелять!

Фашистский холуй бледнеет, превращается в жалкого, плачущего хлюпика. Его уводят. На дворе раздается ружейный выстрел.

В конце марта 1942 года Литвиненко получил приказ вывести бригаду в советский тыл. Имея всего лишь по нескольку патронов на бойца, отряды наши теперь избегали стычек с неприятелем. Пробирались мы лесными глухими тропами. В первых числах апреля без единого выстрела миновали передний край немецкой обороны и очутились в одной из прифронтовых деревень северо-восточнее Насвы.