Смерть отца

Десять дней в борьбе со смертью мучился великий князь. Лекари снова и снова пытались спасти его. Язву резали, прижигали каленым железом и кислотами, но время было упущено: по телу пошли темные пятна, началось заражение крови. Конец был близок, и сам Василий Иванович понимал это. Делал последние распоряжения о земском строении, о правлении государством.

Но наследник был главной его заботой. Еще в Волоке Ламском заставил братьев Юрия и Андрея, а также ближних бояр целовать крест на верность малолетнему Ивану и сейчас вновь приказал повторить клятву на кресте всем собравшимся в его покоях.

К встрече с сыном готовился, как невеста к венцу, и видно боялся этой встречи: помнил, как в лесной церквушке на паперти сын упал навзничь при виде его немощи.

— Нельзя ли приложить к ране что-то такое, от чего бы тяжелый дух пропал? — спросил он у лекарей и Михайлы Глинского.

— Можно водки пустить, но только, когда полегчает, — подал совет Михаил Юрьевич Захарьин, осанистый, лобастый, с добрым умным лицом боярин, один из самых приближенных к великому князю.

— Нет, ждать больше нельзя, — сказал государь и, несмотря на жгучий мороз, распорядился настежь раскрыть окна, чтобы смрад, исходивший от заживо гниющего тела, не испугал мальчика. Велел Шигоне расчесать отросшую бороду, умастить себя благовонными мазями. В тяжкой улыбке раздвинул бескровные губы:

— Не хочу, чтобы у сына осталась обо мне плохая память.

Только после этого велел привести наследника, чтобы дать ему родительское благословение.

Ваню тоже готовили к встрече с отцом, хотя никто заранее не знал, когда она состоится. Как-то, катая ребенка с горки, Овчина сказал ему, что тятя очень сильно болен.

— А мамка сказала — выздоровеет тятя…

— Как Господу будет угодно. Может статься, возьмет его Боженька к себе на небо, в сады райские.

Ваня помнил сказку о Кощее Бессмертном, чья смерть была в яйце: яйцо разбилось — и от Кощея следа не осталось.

— Значит, тятя не умрет, а просто уйдет к Боженьке?

— Да, умрет только тело, а душу твоего тятеньки ангел перенесет на небо.

Мальчик поднял голову, посмотрел на летящие сверху снежинки.

— А я увижу его на небе?

— Твой тятя будет смотреть на тебя сверху и помогать тебе, когда ты станешь великим князем всея Руси.

— Значит, это не настоящая смерть, не Кощеева, — облегченно вздохнул Ваня.

В тот вечер он и уснул с улыбкой.

А глубокой ночью пришел в детскую мамин брат Михаил Глинский и разбудил племянника:

— Вставай, Ваня, твой тятя умирает и зовет тебя проститься.

Княжич понимающе кивнул и позволил плачущей Аграфене одеть себя. Дядя принес его в переполненные людьми покои и, держа на руках, приблизил ребенка к умирающему. Боясь его напугать, несчастный с трудом выдавил на лице улыбку и жестом приказал служкам подложить под спину подушки. Слабеющими руками подняв крест Петра Чудотворца и крест Мономаха, он поочередно благословил ими старшего сына и прижал их к его губам.

— Дорогое и долгожданное мое чадо! Да будет тебе защитой благословение Петра Чудотворца… Еще благословляю тебя мономашьим честным крестом от самого животворящего древа. На нем Христос, сын Божий, вольное распятие претерпел нашего ради спасения. Сейчас, чадо мое, ты юн, но когда благодатью Всесильного Бога подрастешь, царствуй самодержавно вместо меня, отца твоего… Буди на тебе и детях, и внуках твоих милость Божия из рода в род. И да принесут тебе святые эти кресты на врагов Руси одоление…

Все атрибуты великокняжеской власти передал умирающий слугам для сына и, обливаясь слезами, поцеловал наследника.

Было очень холодно. Морозный ветер из распахнутых окон студил лысины государственных советников, перебирал волосы на обнаженной голове ребенка. Толпа плачущих навзрыд бояр замерла, глядя на это прощание.

Всем на удивление не плакал только Ваня. Даже когда отец больно прижал к его губам обжигающе холодный металл креста, он только шире раскрыл глаза, но не издал ни звука.

Больной совсем обессилел, откинулся на подушки и движением бровей дал понять, чтобы унесли наследника. Аграфена, пошедшая было вслед, замерла в низком поклоне, услышав свое имя на устах умирающего:

— Аграфена, запомни: от сына моего не отступать ни на пядь…

В коридоре Ваня увидел, как мимо него под руки провели к отцу рыдающую в голос мать, но и тут не заплакал. Он помнил, что тяте хорошо будет у Боженьки, что тятя будет смотреть на него с небес и помогать ему.

По просьбе жены к умирающему принесли и младшего сына Георгия.

— На кого ты нас оставляешь?! — причитала Елена. — Кому детей приказываешь?

— Ивана благословил великим княжением, Георгию завещал Углич, Поле и другие города. А тебе отписал, как в своих духовных грамотах отписывали великим княгиням мои прародители.

С последним целованием отпустив жену, умирающий закрыл глаза и тут же увидел Соломонию. Она теперь постоянно посещала его в забытьи. Смотрела по-прежнему непримиримо.

— Святой отец, мирские дела позади, — прошептал Василий. — Теперь Богу отдаю душу. Постригите меня, да глаз с меня не сводите: как буду испускать дух, читайте отходную.

Даниил распорядился принести иноческое одеяние, но в спешке мантию обронили по дороге из Троицкого монастыря. Тогда сняли ее с келаря Иллариона Курцова и передали игумену Иоасафу, но брат великого князя Андрей Старицкий, Михаил Воронцов и Шигона стали вырывать черную рясу из его рук: они еще надеялись на то, что великий князь выздоровеет[17].

— Владыко, негоже Василия Ивановича постригать, — уговаривали они митрополита. — Многие князья, даже сам Владимир Киевский, не в чернецах умерли, а все же сподобились праведного покоя. Почто же великого князя, столько сделавшего для Руси, на постриг обрекать?

— Не благословляю вас ни в сем веке, ни в будущем! — багровея лицом от гнева, ответил Даниил и разом пресек распрю. — Никто не отымет у меня души его! Добр сосуд серебряный, но позлащенный лучше.

Умирающего нарядили и бороду расчесали, как полагается по иноческому сану. Службу вел отец Иоасаф Троицкий, а постригал сам Даниил. Имя иноку нарекли Варлаам.

И тут увидели святые старцы дух его, отошедший, как малый дымок.