Она не была такой плоской, как он думал. Ее груди были маленькими и высокими, платье подчеркивало изгиб ее талии, то, как она стояла, слегка приоткрыло ткань на одном бедре и дало ему возможность увидеть ногу почти до бедра. Под ней были черные колготки, но почему-то его мозг настаивал на том, чтобы отфильтровать черный нейлон и заменить его бледной, молочно-белой кожей, усыпанной веснушками.

Почему ты так на нее смотришь?

Снова отличный гребаный вопрос, и снова он понятия не имел, почему так смотрит на нее. Может быть, потому, что ему нужен был секс? С другой стороны, он старался ни в чем не нуждаться, и у него это очень хорошо получалось. Раздражало то, что он отвлекся. На самом деле, нет, все было гораздо хуже. Он позволил себе отвлечься.

Тогда просто не позволяй этому снова случиться.

Хорошо. Значит, так и будет. Он был чертовым снайпером, лучшим в своем деле, холодным, спокойным и безжалостным. Он не позволял ничему влиять на себя, ничему касаться себя. Ничто не мешало миссии, убийству. И он никогда не позволял этой маске упасть.

Он носил ее так долго, что теперь она стал частью его самого.

И одна простая рыжеволосая женщина не превратит машину, в которой он был, обратно в человека.

Лукас встретился с ней взглядом. Не отводя его. Чтобы она могла точно убедиться, что внутри он состоит из сплошного льда. Он здесь не для того, чтобы быть добрым. Он был здесь, чтобы защитить ее, и если это означало делать то, что ей не понравится, то ей не повезло. Ей придется смириться.

- Знаешь, что я увидел у художественной галереи? - он говорил ровным тоном. - Знаешь, почему нам пришлось уехать в спешке? На улице стоял дозорный. Это значит, что они следили за тобой. И если они последовали за тобой до художественной галереи, они почти наверняка знают, где ты живешь, - она побледнела, но он продолжил. - И поскольку ты вышла ко мне, и тем самым раскрыла меня теперь они знают, что я тоже замешан.

- О, - тихо произнесла она. - Я не знала…

- Конечно. Но нравится тебе это или нет, они знают, что я с тобой, и они узнают, кто я. Что означает, что они также будут знать, что им нужен лучший класс мудаков, если они собираются прийти за нами. Все, что им нужно, это взять с собой пару человек, одного на дверь и одного на окно, и, возможно, еще пятерых, чтобы взять меня, но они могут сделать это, если умные. Здесь нет других выходов, и, если я спущусь, у тебя не будет возможности сбежать.

Она скрестила руки на груди, звеня браслетами.

- Во всех квартирах есть окна и двери. Я не понимаю, как…

- Идея в том, чтобы не подпускать их близко и, если случится худшее, всегда нужно иметь запасной выход, - он сделал паузу, чтобы до него дошло. – Здесь его нет.

Ее челюсть упрямо сжалась, и она переступила с ноги на ногу, явно недовольная ситуацией.

- Так куда ты предлагаешь нам отправиться?

- У меня есть дом за городом. Я сам установил систему безопасности, и она очень надежна. По нему невозможно выйти на меня, поэтому они не смогут найти нас, если мы будем осторожны.

Она снова беспокойно заерзала, ее руки опустились по бокам, эти проклятые браслеты издали серебристый звук. Потом подняла руку и перебросила волосы через плечо.

Женщина была в постоянном движении, и это начинало раздражать до чертиков. Его опасные чувства, и без того натянутые до предела из-за долгого присутствия этой женщины, теперь начали выходить из-под контроля, и то, как она продолжала двигаться, размахивая руками, не делало ситуацию легче.

Разве ты не должен был не подпускать ее к себе?

Он почувствовал, как напряглись его челюсти, и нетерпение пробежало по его телу. Он запер это внутри себя. Жестко.

- Я не могу уйти, - ответила она, поворачиваясь, чтобы посмотреть на холсты, сложенные у стен. - Я не могу оставить все это здесь. Мои работы, мои краски, мои кисти... все.

Не обращая на нее внимания, Лукас снова подошел к окну, чувствуя, как нарастает опасности. Господи, им нужно убираться отсюда, и чем скорее, тем лучше. Он не питал никаких иллюзий относительно своих способностей, никакой ложной скромности. Он был одним из лучших, но даже он был всего лишь человеком, и, если они пошлют армию за Грейс, он не сможет защитить ее в этой дыре.

Снаружи ничего не было, переулок был чист, но это не означало, что там действительно никого не было или никто не наблюдал.

Господи, он не мог больше ждать.

Он повернулся и встретил янтарный взгляд Грейс.

- Мы уходим, - сказал он решительно. - У тебя есть пять минут.

* * *

Пять минут? Собрать работу года? И как она собиралась взять свои холсты, взять все свои художественные принадлежности?

Ответ, конечно, был прост. Она бы не могла. Он просил ее оставить все здесь.

Холодный, твердый комок страха никуда не делся, но теперь к нему присоединились резкие, электрические всплески гнева. Потому что нет, ни за что. Она никуда не пойдет без своих картин.

Встретив его серебристо-голубой взгляд, она вздернула подбородок.

– Через две недели у меня выставка в галерее. Две. Недели. А это? - Она махнула рукой в сторону холстов. - Это мои экспонаты. Я не могу оставить их здесь. Я не оставлю их здесь. Они заняли у меня год, чтобы нарисовать все это, и я не оставлю все это здесь.

Лукас даже не взглянул на холсты.

- Твоя работы не имеют никакого значения, - холодно сказал он. – А твоя жизнь - да.

Электрические разряды превратились в острую вспышку ярости, и она обнаружила, что делает несколько шагов к нему.

- Не смей так говорить, - она не потрудилась скрыть раздражение в голосе. - И не будь таким пренебрежительным. Неужели ты не понимаешь? Моя работа - это моя жизнь.

Его ледяные совершенные черты лица не изменились, полное отсутствие выражения замораживало насквозь.

- Значит, ты вполне будешь счастлива умереть или подвергнуться пыткам из-за куска ткани с краской?

Ее гнев усилился, а в горле застрял ком, давняя и болезненная печаль сковала ее. С тех пор как ей исполнилось тринадцать лет и она наконец набралась смелости показать свою работу отцу, никто не отказывался от нее так категорически.

Он сам был художником, темпераментным, но блестящим, и в детстве она боготворила его. Но годы шли, а его картины не продавались, и он ожесточался, обращая эту горечь на нее. Он бросил один взгляд на ее рисунки и заявил, что они бездарная трата времени и что она должна попробовать что-то, в чем будет хороша. По его словам, она вообще ни в чем не была хороша.

- Да, - отрезала она, начиная злиться. – Для меня так будет лучше.

- У тебя есть четыре минуты, - сказал Лукас, раздражающе спокойным голосом. - Если ты не соберешь свои вещи за это время, я заберу тебя и вынесу отсюда.

Инстинкт подсказывал ей сделать еще один шаг, броситься к нему и крикнуть, что она никуда не пойдет и что, если он ее тронет, она вызовет полицию. Но у нее было чувство, что Лукас Тейт, хладнокровный, спокойный и логичный, просто не обратит на нее никакого внимания и все равно возьмет ее на руки и увезет, нравится ей это или нет.

И это заставило ее запаниковать.

Сделав глубокий вдох, она заставила себя взять себя в руки.

- Мне нужны мои вещи, Лукас, - она изо всех сил старалась говорить ровным голосом. - Как я уже сказала, через две недели у меня выставка, и она очень важна для меня. Это возможность, которая заняла у меня много времени, и я не могу ее упустить, - она сглотнула и сжала кулаки. Его лицо ничего не выражало, идеальные черты ничего ей не говорили. Его взгляд мог заморозить и огонь, и она знала, что он не поймет ее. Он был не из тех, кто разбирается в мечтах и страстях. Он не знал, каково это - хотеть чего-то настолько сильно, что причиняет боль. Годы она боролась за этот шанс, а теперь он был так близко, что она почти ощущала его вкус. И все же у нее не было другого выбора, кроме как попытаться достучаться до него.

- Это моя первая выставка, - продолжала она, четко выговаривая каждое слово. - Это была моя мечта, показать мои работы как художнику, с тех пор как я впервые взяла в руки карандаш. Я работала над этим в течение многих лет, и только теперь у меня есть что-то достаточно хорошее, чтобы показать, - она встретила его ледяной взгляд, желая, чтобы он понял. - Я не могу оставить их здесь. Они слишком важны.

Его взгляд скользнул по холстам, потом снова вернулся к ней.

- Если это так важно, я достану тебе еще холстов и красок. Ты сможешь просто нарисовать еще несколько.

Она чуть не рассмеялась. Нет, конечно, он не поймет. Почему она думала, что он сделает это?

- Я не смогу так нарисовать еще раз. Так не бывает. И даже если бы смогла, я не смогу сделать всю работу года за две недели. Мне осталось написать еще одну картину, а я не знаю, как.

Но Лукас молча смотрел на нее.

- Три минуты.

Под ее гневом, паника исказилась, и она обнаружила, что делает еще один шаг, так что оказалась стоя прямо перед ним. Затем, прежде чем смогла остановить себя, она протянула руку и схватила край его байкерской куртки, жесткая кожа была теплой под ее пальцами.

- Пожалуйста, Лукас, - она посмотрела ему в глаза, светло-голубые с серебром, такие красивые и в то же время такие ледяные. Цвет безоблачного, холодного, идеального зимнего дня. – Я должна забрать всю мою работу. Это обязательно. Я не знаю, что эти люди сделают с ним, если придут сюда. Я не могу все это оставить.

Он просто стоял, словно стена из черной кожи. Неподвижный, как гора, и такой же твердый. Его взгляд даже не дрогнул.

- Две минуты.

У нее перехватило дыхание. Господи, зачем вообще беспокоиться? Отец сделал все, что мог, чтобы разрушить ее мечты стать художником, таким же, как он, а поскольку мать делала все, что он говорил, то никак не помогала. Даже бабушка и дедушка Грейс, которые были единственными, кто поддерживал ее мечту поступить в художественный колледж, когда она была моложе, отступили, когда дело дошло до драки. Гриффин ценил ее искусство, но не очень-то им интересовался, и это ее устраивало, поскольку все, чего она хотела, - это чтобы ее оставили в покое и дали возможность творить.