Она начала влюбляться в него, а он не мог позволить, чтобы кто-то любил его. Особенно когда он не мог любить в ответ.

Но тебе не все равно.

Может, и так. Но он не должен ничего этого чувствовать. Он должен упаковать эту эмоцию, положить ее обратно в коробку, из которой она сбежала, и никогда не выпускать ее снова.

Это невозможно…

Лукас проигнорировал эту мысль, когда Грейс сунула руки в карманы и начала спускаться по лестнице. Она не взяла такси, а направилась прямо к метро, и он последовал за ней, говоря себе, что просто хочет убедиться, что она благополучно добралась до дома, что это не имеет ничего общего с нежеланием выпускать ее из виду.

Он даже почувствовал укол разочарования, когда она добралась до дома без происшествий и исчезла в нем. Он уже позаботился о том, чтобы ее квартира была такой, какой она ее оставила. Оказалось, что Оливейра и его люди вломились в дом и устроили небольшой беспорядок, пытаясь найти ее, но Лукас приказал нескольким служащим «Тейт Ойл» прийти и все уладить. Возможно, она даже ничего не заметит.

Он ждал снаружи, чувствуя себя собакой у могилы своего мертвого хозяина; затем, поскольку ему не нужно было чувствовать подобного дерьма, он вернулся в загородную квартиру, чтобы убедиться, что Грейс ничего не оставила там.

Было странно тихо без ее вибрирующего присутствия, пустота эхом отдавалась вокруг него. В воздухе витал слабый запах скипидара и краски, но он не пошел в комнату, где была ее студия. Внезапно ему захотелось оказаться подальше от этой комнаты. Она была слишком полна страсти, жара, воспоминаний о ее шелковистой коже под его руками, о мягкости ее волос, обвивавшихся вокруг его пальцев, о ее криках.

Даже здесь, в длинном коридоре, где слабое солнце светило сквозь витражи, бросая разноцветные блики на белые подушки дивана, было слишком много ее. На одном из них было золотое пятно - там, где он пролил ее лак для ногтей…

Воспоминания нахлынули на него, горячие, грязные и грубые, и ему пришлось сделать пару вдохов, чтобы отогнать их. Он не мог думать об этом. Он не должен думать об этом. Не о ней. Она ушла из его жизни, и это было самое лучшее.

Его взгляд остановился на белом конверте, лежащем на кофейном столике. Нахмурившись, он подошел к нему и поднял. Его имя было написано размашистым, неряшливым почерком. Почерком Грейс? Так и должно быть. Никто не мог положить туда конверт.

Открыв его, он вытащил листок бумаги и развернул его. Страница была исписана беспорядочным почерком. На нем были дата, время и адрес. Художественная галерея, где она впервые подошла к нему. И под этим она написала:

«Лукас, я знаю, ты не интересуешься искусством, но ты как-то сказал, что, возможно, заинтересуешься моим. Если да, то прими это как приглашение на мою выставку. Она будет моя первая в жизни, и ты знаешь, как много это для меня значит. Я была бы рада, если бы ты был рядом, но если нет…»

Она больше ничего не добавила, просто позволила фразе повиснуть в воздухе. Она даже не подписала записку.

Конечно, он не пойдет. Он не мог. Чистый разрыв был бы лучше, даже если ей будет больно, когда он не придет. Но какой в этом смысл? Он по-прежнему ничего не мог ей предложить, не хотел ей ничего предлагать, и, кроме того, он был «морским котиком» насквозь. Он ни за что не откажется от флота. Грейс уже потеряла одного мужа; с его стороны было бы жестоко позволить ей быть с ним только для того, чтобы уехать на задание, из которого он может и не вернуться.

Оправдания, оправдания…

Это не оправдания. Это были факты. Вот и все.

Достав из кармана телефон, он написал экономке, которая присматривала за этим местом, чтобы она заказала химчистку для диванных подушек, добавив еще одно сообщение, чтобы она проверила на пятна краски переднюю левую спальню. Потом повернулся и вышел из квартиры, оставив записку Грейс на кофейном столике.

Он не собирался идти на ее выставку, но следил за ней весь следующий день или около того, ожидая снаружи ее квартиры, чтобы видеть, когда она выйдет, и последовал за ней на безопасном расстоянии. С ней никогда ничего не случалось, и он не видел, чтобы кто-нибудь следовал за ней - по крайней мере, никто, кроме него.

Похоже Де Сантис был столь же честным, как и его слово. Но, конечно, до тех пор, пока компрометирующая информация Лукаса о Де Сантисе оставалась на его жестком диске и не передавалась его военным контактам, Грейс будет в безопасности. Это было не то, что ему нравилось, не тогда, когда Де Сантис был таким гребаным предателем, но если это сохраняло Грейс в безопасности, то он не собирался спорить.

С каких это пор она стала для тебя важнее, чем твоя страна? Ты можешь передать информацию и позволить властям защитить ее.

Да, он мог, но что-то внутри не давало ему. Он не хотел, чтобы ее безопасность была в чьих-то руках, только в его. Что, конечно, кое-что да значило. Но он не хотел думать о том, что это значит, поэтому и не стал.

Он просто смотрел на нее, убеждая себя, что все дело в ее безопасности. Только это и ничего больше.

Несмотря на все это, день или два спустя наступил вечер выставки, и он оказался возле квартиры Грейс, наблюдая, как она выходит из здания, направляясь прямо к такси, которое остановилось у обочины.

У него перехватило дыхание, потому что сегодня она выглядела потрясающе. Она была в струящемся изумрудно-зеленом платье без бретелек, которое плотно облегало ее грудь и бедра, прежде чем превратиться в длинные, развевающиеся юбки, которые кружились вокруг ее ног, шелковистые, словно вода. На ней не было никаких украшений, кроме браслетов и потрясающей вуали волос, ниспадавших на спину водопадом красно-золотых прядей.

Его руки чесались, как он хотел дотянуться до нее, притянуть к себе. Но он держал их глубоко в карманах джинсов. Черт, она была великолепна. Яркая и до боли прекрасная. Надо было подарить ей что-нибудь перед отъездом. Может классный лак или ожерелье, или, может быть, браслет, чтобы добавить к ее коллекции. Особый предмет, чтобы она могла надеть что-то от него в свой особый день. Хотя на самом деле, почему он хотел, чтобы у нее было что-то от него, он понятия не имел.

Это был ее день, а не его, и не было причин вмешиваться. Нет причин, по которым он должен быть частью этого.

Она села в такси, а он сел на байк и поехал следом за такси, пробиравшимся сквозь вечернее движение к галерее.

Пятнадцать минут спустя он припарковался и стоял напротив галереи, наблюдая за толпой, которая начала прибывать на ее выставку. И там была настоящая толпа. Он ничего не знал об искусстве Нью-Йорка, но был уверен, что неизвестный художник не получит ничего похожего на то, что получила Грейс. У владельца галереи, должно быть, было много связей, чтобы привлечь столько людей.

Он прислонился к фонарю, не понимая, что делает, потому что она уже была в галерее, и ничто не могло случиться с ней там. Прошло по меньшей мере два дня с тех пор, как Де Сантис отозвал своих дилеров, и Лукас никого не видел, так что, скорее всего, она в безопасности. Как долго он будет ее преследовать?

Ему нужно покончить с этим дерьмом прямо сейчас, вернуться на базу.

Но он не двинулся с места, когда в ярко освещенную галерею хлынули новые люди.

Через улицу доносилась музыка, смех и разговоры перекрывали шум уличного движения. Похоже на чертову вечеринку.

Ты можешь зайти, просто посмотреть. Она никогда не узнает, что ты был там.

Мысль пронзила его своим коварством. Там было много людей, и она не заметит его, если он будет осторожен, хотя он не совсем понимал, зачем ему туда идти. Только если поддержать ее, но если она не узнает, что он был там, какой смысл?

Какая разница, если она не узнает? Это не ради нее, это ради тебя.

Черт, это правда. Если он войдет внутрь, то это будет ради него самого. Это будет последний момент связи с ней, когда он будет окружен ее цветом, теплом и трепещущим духом. Его последний шанс быть рядом с ней…

Каким жалким куском дерьма он был. Он должен развернуться, сесть на байк и убраться оттуда к чертовой матери, вернуться на базу и все. Туда, где было безопасно. Для него, для нее, для всех, кто его знал.

Но это не то, что он сделал.

Он понятия не имел, что заставило его перейти дорогу и приблизиться ко входу в галерею. Придурок на двери придал большое значение списку гостей, напыщенно спрашивая, есть ли он в нем или нет, но Лукас просто уставился на него.

- Меня пригласили, - холодно ответил он. Он не хотел называть свое имя, потому что не хотел внимания прессы. Он также не хотел, чтобы Грейс узнала, что он здесь.

Мужчина что-то бормотал, но Лукас просто смотрел на него, пока, наконец, идиот, совершенно испуганный, не мотнул головой в сторону двери.

Лукас вошел внутрь.

И впервые понял, что Грейс не просто хороша.

Она была гением.