— Дерьмо собачье! Что это было? — я убрал в кобуру свой пистолет, когда она взяла меня за руку и потянула к кассе.

— Ничего, — слово слетело с её губ с хриплой поспешностью. Её щеки порозовели, в её глазах промелькнула вспышка гордости, когда она бросила на наркомана еще один взгляд. Тот все еще сидел на полу, вероятно, совсем не понимая, что, черт возьми, с ним сейчас произошло. Я был почти также растерян, как и он.

Кассирша уже звонила, чтобы рассказать кому-то о потасовке, свидетелем которой она сейчас стала. Полицейским, несомненно. Нам нужно было исчезнуть.

Я потянулся к своему бумажнику и откопал стодолларовую купюру. Бросая её на стойку, я поспешно повел Чарли к выходу.

— Сдачи не надо.

Пьяный на обочине дополнил свою беззубую ухмылку покачиванием, когда мы промчались мимо.

— Залезай, — я открыл для Чарли дверь с её стороны, затем бросил корзину с продуктами на заднее сидение, прежде чем добежать до водительской стороны. Хлопнув дверью, я погнал со стоянки и пристроился в ряду машин, ожидающих сигнала светофора.

Красные и синие огни замелькали в моем зеркале заднего вида, когда патрульная машина подъехала к магазину. Как только я увидел, как офицер выбирается из машины и заходит в магазин, я резко вырулил на обочину, прорываясь на встречную полосу и с разгона преодолевая подъём на трассу. Чарли завизжала и схватилась за ручку над дверью, пока мы промчались, скрываясь с места нашего последнего преступления.

Я увеличил скорость и выехал на дорогу перед 18-колесным грузовиком, используя его в качестве прикрытия от других машин, приближающихся сзади. Мы уехали, все обошлось, новых неприятностей не ожидалось, но за прошедшие годы я научился тому, что осторожность была ключевым фактором для выживания.

Вспомнился образ наркомана на полу. Чем она его ткнула? Чем-то, что выглядело похожим на пластиковую ручку. А затем оно щелкнуло. Она взяла ручку щетки для мытья туалета и каким-то образом сделала из неё оружие. Господи!

— Ты не хочешь объяснить мне свои действия, которые ты применила к тому козлу там позади? И щетка для туалета?

Она задрожала и покачала головой. Я включил печку и перегнулся через неё, чтобы защелкнуть её ремень безопасности на место. Мои костяшки пальцев задели мягкие вершины её грудей, и моя эрекция дала о себе знать в очередной раз.

Чарли прижала свои ладони к щекам и уставилась в боковое окно.

— Мне просто повезло. Вот и всё.

— Чушь собачья, Чарли. То, как ты уложила того парня за мгновенье, не могло быть просто везением. А фигня с щеткой для туалета в стиле «Макгайвера» [16] ? Ты тренировалась, — и это было офигительно горячо, как в аду.

Я хотел съехать на обочину и заставить её поговорить, сделать всё необходимое, чтобы развязать её язык. Однако мое обращение с ней было бы несравнимо более приятным, чем мои обычные методы. Я хотел, чтобы она тяжело дышала, умоляла, и больше всего, чтобы стонала моё имя.

Она сжала губы вместе с таким видом, который я начал понимать, как обозначающий: «не говори чушь». Шипы моего цветочка уже обагрились стекающей по ним кровью её врагов.

— Кого-то же ты собиралась пырнуть с помощью своей щетки для туалета, в любом случае? — я проверил по боковым зеркалам, нет ли за нами хвоста. Шоссе было совершенно свободным, так что я прибавил скорость и приготовился хорошо провести время в Кейп-Мэй.

— Не тебя.

— Угу-угу, — я метнул на неё скептический взгляд, но она держала лицо, отвернувшись от меня.

После напряженного молчания, я пробовал сменить тактику на ту, которая была для меня некомфортной. Но если необходимо вскрыть раны, чтобы заставить её говорить со мной, доверять мне, то я это сделаю.

— Когда я был маленьким ребенком, мой отец был наемник номер один для боссов в Филадельфии и Бостоне. Он принимал вызов, исчезал на несколько дней, потом появлялся снова — почти всегда с кучей наличных.

Она чуть-чуть повернула голову, вслушиваясь.

— Моей мамы уже давно не стало к тому времени, когда я стал подростком. Она выбрала бутылку. Я уже больше не осуждаю её. Я это делал долгое время, но в итоге я осознал, как тяжело жить с киллером и мальчиком, которому было предназначено судьбой следовать тем же путем. Так что, остались только мы с отцом. Я сам научился готовить, заботиться о нем, когда он приходил домой весь потрепанный, и в итоге стал его первым наследником, чтобы занять его место потом.

Я сделал паузу, ожидая, что она ответит тем же самым.

Когда она не сделала этого, у меня внутри все перевернулось. Я говорил вещи, о которых никогда не поведал бы шепотом ни одной живой душе. Всё это в надежде заставить её поделиться чем-то личным со мной. Это было глупо, и возможно, не сработает. Я молча проклинал себя, пока колеса шумели по асфальту.

— Он жив? Твой отец? — она повернула свое лицо прекрасным профилем, который был создан для портретов.

— Нет.

— Мне жаль, — она начала тянуться, чтобы дотронуться до моей руки на рычаге переключения передач, затем остановилась и прижала ладонь к своему бедру. — Могу я спросить, что случилось?

С ней — откровенность за откровенность. Но мне было все равно. Я хотел, чтобы она узнала меня, увидела во мне кого-то еще, кроме киллера. Возможно, уже не существовало человека, которого мне хотелось, чтобы она обнаружила, возможно, я убивал его постепенно каждый раз, когда забирал жизнь. Но мне все еще надо было попробовать.

Я сделал глубокий вдох и сказал ей нечто такое, что осколками пронзило меня насквозь, как заноза, которую я не мог удалить.

— Однажды ночью мы пошли на дело вместе. Предполагалось, что оно будет простым, низкопробный удар по стукачу — я вспомнил ту ночь, пока говорил. — Мне было двадцать два, киллер на обучении. Мой отец не позволял мне нажимать на курок, даже если я был с ним на тех заказах, где было полно работы. Я говорил ему, что уже готов, что надо дать мне шанс. Каждый раз он говорил «нет», а я скулил, выражая недовольство из-за того, что он удерживает меня за спиной. Он говорил: «Если ты встанешь на этот путь, ты уже не сможешь свернуть, а вторые шансы не даются дёшево», — я вздохнул, тут же тяжело выдыхая воздух из своих легких. — Теперь, конечно, я понимаю, что он хотел меня защитить. Забирая свою первую жизнь…

— Это остается с тобой, — её тихий голос дрожал, и она, наконец, повернулась лицом ко мне. — Не можешь забыть это, — она сцепила свои пальцы вместе до тех пор, пока костяшки у неё не побелели.

Я протянул руку и провел вверх по её руке от запястья до плеча. «Что же случилось с тобой?»

— В ту ночь мы отправились на дело, я был уверен, что убедил отца позволить мне прикончить того парня. Но он не позволил. Он сказал мне оставаться в машине, а затем сказал мне кое-что, что я никогда не забуду: «Первый раз самый трудный. С каждым разом становится легче, Конни. От этого твоя душа замораживается до тех пор, пока её у тебя не останется совсем, пока убивать человека не будешь так же машинально, как дышать, как справлять нужду. Потому что ты пустышка. Как я», — отчаявшиеся глаза моего отца, четкая линия отреза его плаща, запах его одеколона — всё вернулось ко мне в болезненном шёпоте. — Он умер той ночью. Стукач напал на него. Подстрелил его в затылок.

Дорога повернула на двухполосную трассу, зажатую между деревьями с обеих сторон, когда погода начала портиться, наверстывая упущенное, и небо потемнело.

Чарли сжала мои пальцы:

— Мне так жаль.

— Я слышал выстрел, понял, что он был не из отцовского пистолета. Я побежал внутрь и нашел его лежащим на полу. Стукач был моим первым убитым.

Она переплела наши пальцы вместе, её тепло проникало в меня, давая мне мужество продолжать.

— Дело в том, что я знал своего отца. Никаким образом отморозок под кайфом не смог бы его уложить, особенно пулей в спину. Невозможно. Что привело меня к единственному выводу. Отец сделал это намеренно, — боль от этой мысли притупилась со временем, но по правде никогда так и не исчезала, заноза все ёще оставалась у меня под кожей.

— После этого ты остался один? — Чарли проводила своим большим пальцем туда и обратно по моим покрытым рубцами костяшкам.