— Чури, ползучие чури, колония наших чистильщиков, вызовет потребность в одежде.

— Они кусаются?

— Можно и так сказать, но не переживайте, чури более дружелюбны к иномирянам.

— Рада слышать. — Потупив взор, продолжила выяснять важное для себя и прояснять нужное для него. — Если они чистильщики, то Вы можете их привлечь к работе. Я правильно поняла?

— Да.

— А скажите, Ган, для них работа найдется? Ее будет достаточно? — глубина непонимания отразилась на рыбьей морде, я передернула плечами и опять потупилась. — Вы знаете, что для выполнения нашего задания нужно время, а значит, чури должны здесь пробыть, скажем, на месяц или два.

— И? — рыб брюхом опустился на плиты, оказавшись слишком близко ко мне. Моя реакция — резкий подъем и маниакальное движение рук, иллюстрирующих слова. — Нужна какая-нибудь крупномасштабная экологическая катастрофа! Чтобы был повод их пригласить.

— Повод есть, — заметил он и осторожно добавил, — небольшой.

Это он так заболачивание территорий называет. А Ган у нас тот еще оптимист розовощекий.

— То есть, — теперь уже я, задумавшись, пошла по кругу, — получается, что вы на основе экологической проблемы приглашаете чури. Они начинают работать. Повсеместно кусаются или что они там делают… и этим вынуждают ваш народ самостоятельно просить о возвращении прошлых устоев.

Постная мина рыба императорский кровей пробрела ехидцу и прищур.

— Вы снизойдете к их просьбе… — Ган фыркнул и пошевелил гребнем.

— И дело сделано: все в человекоподобном образе и рыбки в меньшей степени поддаются чарам моих помощников.

— Но все же поддаются?

— Конечно, иначе, зачем я здесь и все мои соратники. — И сопровождаю свой ответ легким взмахом руки в сторону лечебных палат. А следом вверх возвожу указательный перст и заговорщическим тоном добавляю:

— Но главное не это, а то, что Вы решите экологическую проблему и дважды укрепите позиции умнейшего властителя Океании.

На этом Императорское монстрюжище приобрело еще более гордый и своенравный вид, от которого я чуть не повалилась со смеху. Но так и быть, погладим по чешуйкам, чтобы закрепить позитивное восприятие нашего сговора.

— Вы разработали прекрасный план, Ваше величество! Это такая авантюра! Мало кто может сделать двойной расчет одного и того же действия! В моем мире так поступают шахматисты, но уверена ваша стратегия и тактика бьют наповал точностью расчета и составлением прогноза. Вы как истинный лидер, предвосхищаете желания вашего народа и приносите ему лучшее из вероятного. Но, по сути, делаете невозможное …

Моя хвалебная речь, когда я не знала, уже что сказать, чтобы ее закончить, была прервана его хмурым замечанием:

— И все же один пункт упущен. — Гордый собой, рыб поднялся с плит и подплыл к перилам террасы. — В колонии восстание. Точнее, уже переворот.

— У чистильщиков? — удивилась наигранно и фальшиво, зато мимику подключила для пущей убедительности. Задней мыслью думаю, Господи, пусть у меня от этих ужимок морщины не появятся.

— Да. И переговоры ни к чему новому не приведут. — Отрезал твердолобый рыб и отвернулся.

Это же надо! Я ему тут целую историю завернула, а он…! Вот… вот…, гад, каких мало! Н-да, запрет на проклятья, агрессивно окрашенные пожелания и обозначения, а так же посылы значительно сократили мой словарный запас. И что делать?

Даже расстроилась как-то. А Императорское монстрюжище повело гребнем и из-под пола вылез планкноид-стул, передернув ножками, встал вплотную ко мне, приглашая присесть.

— Присаживайтесь, Галя, вам было дурно и не стоит сейчас стоять.

От удивления я села, чуть не промахнувшись, стул успел прогнуться на ножках и сместиться под падающую меня.

— Не переживайте, — продолжил рыб доброжелательным голосом с покровительственными нотками, — я все решу.

Ой, мамочки, мне постепенно становится ясно, почему Глициния влюбилась в этого… этого… рыба этого. У самой сердце екнуло от переменившегося голоса императора, что ж он, Ган, творил ранее в своем сногсшибательном человекоподобном виде? И что будет, когда он в него вернется? Не знаю, как рыбки, а сама я, глядя на того красавца в опочивальне, чуть ли не облизнулась, пока он кувырком через голову истинное лицо не показал, то есть морду. Теперь понятно, откуда раздутое самомнение и уверенность в своей неотразимости.

— О чем задумались? — неожиданно обнаружила близко подплывшего ко мне рыба.

— Ваше Величество, — вжалась в спинку стула, поняв, что в этом положении от безобразища не сбегу, вот гад! Даже заикаться начала от омерзения, — я думаю о Ваших сло-сло-вах…

— О каких? — игриво поинтересовался он, внимательно отслеживая мою реакцию.

Ах, вот ты как? Я прищурилась, ну погоди, водник!

— «Да. И переговоры ни к чему новому не приведут» — процитировала я. — Откуда такая уверенность? У вас что, переговорщикам ласты повыдергивали или сварили хребты?

— Что?! Нет, конечно, откуда такие мысли?

— Из фантастики. — Невинно призналась я.

Мне показалось или расстояние между нами действительно сократилось. Покосилась на рыба с опаской и сглотнула, пусть только попробует укусить, я из него суши быстро сделаю. Не знаю, что он разглядел в моем взгляде, но поспешил отплыть.

— А ваша уверенность в провале переговоров откуда?

— Переговоры могут занять годы. Во главе колонии теперь самка! — скривился рыб.

— Так быть может, Вы неправильно их ведете?

— Как их вести… с самкой?! — взревело Императорское монстрюжище, открыв всю «сложность» переговоров.

— Пошлите самку.

И удивительное дело, нет, чтобы самому подумать и решить, он у меня спрашивает:

— Какую? Это должна быть высокопоставленная кандидатура.

— Императрицу. — Как на духу выдала я.

— Одну?

— Со мной. — Моя самая обаятельная улыбка растянулась от уха до уха, осталось только лишь закивать, как болванчик, чтобы добиться нужного эффекта. Ну, согласится или нет? По глазам его выпуклым вижу, решается! Ну…

— Ваше Величество! — зов взбешенного Тио Стука прервал мыслительный процесс почти согласившегося Гана. Вот досада! — Вы не поверите!

— Во что?

— Она поет ему! — взревел рыб, зыркнув на меня злыми глазищами. Разве я могла пропустить такой шанс позлить чешуйчатого? Да никогда.

Глаза удивленные и руку к сердцу: — Я пою? Я не пою! Да если я спою, вы взвоете.

— Галя! — окрик получился почти как у всех хорошо со мной знакомых. — Не нужно… петь. — Ган Гаяши повернулся к граф-рыбу. — Объясните, кто и кому поет.

— Она… она….! Этому уроду! Развратителю инкубу…!

— А я и не знала, что мое предположение так быстро сбудется, вот так повезло. — Поделилась я своими мыслями, за что получила еще один уничтожающий взгляд, теперь уже от монстрюжища:

— Кто именно поет?! — глухо прорычал он. А разозлился до жути так, что мелкие искорки проявились в плавниках и хребте.

— Как кто?! — возопил, граф-рыб. — Моя кровиночка — Тиото!

— Быстро… — выдохнул спокойнее Ган и его плавники перестали светиться.

Хо-хо-хо! Так он расслабился, услышав имя рыбки! Мысленно моя улыбка приобрела акулий оскал из мультфильма «В поисках Немо». Ой, что я теперь могу прокрутить!

— А Императрица?

Задаю невинный вопрос, от которого Океаническое безобразище, отплывшее от нас, мгновенно вернулось на место.

— Слушает… — протянул Стук.

— Видимо, развесив уши. — Добавила я, подмечая, что гребень у Гана на самой вершинке светится и, чем дольше мы тянем с ответами, тем больше от него искрит.

— Не знаю, что она может развешивать, но демон не затыкается! — фыркнул граф.

— Аааа, так это Себастьян навешивает…

— Что навешивает? — вопрос Ган Гаяши прозвучал с нажимом.

— Лапшу, — мой ответ его еще больше насторожил, тяну время дальше, — на курином бульоне или рисовую. Это у нас еда такая. — Пояснила для непонятливых.

— Он ее есть собирается? — в ужасе Стук метнулся, подальше от меня, а Ган напрягся, готовый в любую минуту сорваться к обидчику жены и навалять ему за лапшу. Вот здесь стоит аккуратно спустить пар, и я с улыбкой пояснила:

— Так нет же. Врет он ей бессовестно. В моем мирке это значит: лапшу на уши вешать.

— Я убью его! — рявкнул император, заставив Стука вовсе ретироваться с террасы, теперь он с паническим ужасом смотрит на нас из-за кустов.