ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ Лео

Я отшатываюсь от ящика и, спотыкаясь, пячусь к стене. Я прислоняюсь к ней и, пытаясь сделать вдох, прижимаю ко рту ладонь, чтобы не заорать на весь этот чертов дом.

Я и впрямь это видел? Мне не померещилось? У нас на чердаке сосновый ящик, в котором лежит мертвец. Закусив кулак, чтобы не закричать, я медленно возвращаюсь к ящику.

Дэймон Кинг.

Моя любимая девушка лгала о полученных от него письмах, если только сама не вручила ему бумагу и ручку. Потому что ее отчим вовсе не рыбачил на досрочной пенсии и не уезжал в отпуск в Озарк по причине стресса. Нет. Все это время он был у нас на чердаке.

Когда мне кажется, что хуже уже быть не может, я заглядываю внутрь гроба, и, понимаю, что сильно ошибся. Мертвый Дэймон открывает глаза и смотрит прямо на меня. Единственное, что я узнаю в нём от прежнего Дэймона, это его ярко-голубые глаза. Но, ребята, это вовсе не фильм ужасов. Это не вампир, который только и ждет, чтобы встать из гроба и выпить мою кровь. Это человек, которого морили голодом до тех пор, пока от него не остались лишь кожа да кости. У него острые, выступающие скулы, на шее выпирают вены, и он весь скован цепями и наручниками. Его рот залеплен скотчем, видимо, чтобы он молчал. И я, не задумываясь, его срываю.

Если ему и больно, то он этого не показывает. Нет, томящийся у нас на чердаке пленник открывает рот и смеется.

Есть в его глухом, гортанном и безумном смехе нечто такое, что пугает меня практически до инфаркта. Я захлопываю крышку ящика, но он продолжает смеяться, этот звук врезается мне в мозг, словно кувалда. Я вновь открываю крышку, но лишь для того, чтобы снова залепить ему рот скотчем, а затем опять ее захлопываю.

— Лео! — раздается снизу крик Кэсси.

У нас на чердаке Дэймон. Он у нас на чердаке, мать его! По-моему, у меня шок. От того, что я здесь обнаружил, у меня кругом идет голова, и я направляюсь вниз в ванную комнату.

— Да? — каким-то чужим голосом произношу я.

Что, черт возьми, она сделала? Кэсси стоит, не замечая меня, в клубах пара, прислонившись одной рукой к стене душа.

— Вот дерьмо, — говорю я, увидев, как она сгорбилась и, как исказилось от боли ее лицо. — Началось?

Какого хрена ты натворила?

Какого хрена ты НАТВОРИЛА?

Но не могу же я попросить ее перестать рожать и объяснить мне, что ЧЁРТ ВОЗЬМИ делает у нас на чердаке связанный и с виду заморенный голодом до полусмерти мужик. Если бы не эти глаза, я бы вообще его не узнал, потому что он один в один жертва концлагеря времён нацистской Германии.

— Началось, — выпрямившись, выдыхает Кэсси, поскольку у нее, видимо, прекратилась схватка.

И вот она уже здоровая, нормальная, стоит в ванной и улыбается мне.

— Нам нужно начинать наполнять бассейн для родов.

Конечно, Кэсси. Все, что захочешь, детка. Все что только захочешь.

Я помогаю Кэсси надеть штаны для йоги и спортивный бюстгальтер, а затем мы спускаемся вниз. На полпути она останавливается, и ее пронзает очередная схватка. Срань господня, я думал, что всё это будет происходить медленнее. Разве это не должно начинаться постепенно? Может быть, прошлой ночью, когда Кэсси взобралась на меня и пустилась во все тяжкие, моя супер сперма взломала её шейку матки? Хрен её знает. Я помогаю ей спуститься, сажаю ее на диван и устраиваюсь напротив нее.

— Тебе нужно начинать засекать время между схватками, — говорит она.

Я киваю.

— Сейчас. Мне нужно с тобой кое о чем поговорить.

Она рассержено вскидывает брови.

— Я рожаю!

Я замечаю висящий у нее на шее ключ, теперь мне ясно, что это имитация тех ключей, которые покупают, чтобы сделать на них гравировку. Знаете, девчонки носят такие с надписями «ЛЮБОВЬ», «ВЕРА» или «СИЛА», словно некий знак-напоминание. Я всегда думал, что на ключе у Кэсси выгравировано слово «Номад». Я за это над ней подшучивал — ты не можешь быть номадом, поскольку никогда нигде не была — и она смеялась.

Но, полагаю, что подшутили тут как раз надо мной.

Потому что, если прочитать наоборот слово «Номад», получается «Дэймон» [9].