Но она осталась сидеть. И смотреть на него не перестала.

— Я искал тебя после клуба. Целенаправленно искал. И нашел.

— Зачем?

— Что, зачем?

— Искал зачем?

И вот, что ей на это ответить? Я влюбился? Крышу снесло, поэтому готов на тебе жениться?

К сорока годам он отупел, однозначно.

— Искал зачем…? Мне показалось, там в клубе, что тебе помощь нужна.

— И поэтому, выкрал и напугал девушку до полусмерти?

Куколка разозлилась, он этот переход от страха к злости уловил четко.

— Я многое о тебе узнал. Ты ж не первый раз в таком месте себя так вела. Ты…ты чего добивалась? Чтоб тебя поимел тот, кто сильней окажется?

Правильно. Он пасовать не будет. Лучше нападать.

— А на сестру за что набросилась? Тебе ее совсем не жалко? Она для тебя все делает, а ты?

— Ты ничего обо мне не знаешь, Григорий! Не лезь! — она встала, воинственно руки в бока уперла, — Уйди с дороги!

— Не уйду! — он ее легонько толкнул, и девушка снова оказалась, сидящей на его кровати, — Я о тебе знаю все! Знаю, что тебе больно! Знаю, что ты весь мир сейчас винишь и ненавидишь! Знаю, что сама себя разрушаешь!

Она смотрела во все глаза на него и, кажется, не знала, что сказать.

— Ты… ты не знаешь… не знаешь… — она качала головой, и снова заплакала.

Только теперь не от страха. А от боли. Он, шестым чувством это различить сумел. Ее боль остро, как ножом через него насквозь прошла.

Гриша присел к ней на кровать. Обнял. Прижал к себе. Пересадил к себе на колени и обнял крепче.

Она клубочком свернулась и завыла. Ему в грудь завыла. А у него от этого воя, от этой боли остановилось сердце и волосы дыбом встали.

Бедная! Как же… как же он в ней эту боль, такую страшную и огромную не рассмотрел?

Что он там говорил, что не контролирует она себя?

Он ошибся. Контролирует. Просто сил у нее больше нет. Кончились. И теперь ей просто больно.

Прижал ее к себе. Погладил по спутавшимся светлым волосам.

— Ничего. Ничего. Плачь, куколка, плачь. Кричи. Дерись, если хочешь. Выпусти все, выпусти.

Он раскачивался вместе с ней, сидя на кровати, гладил по голове и приговаривал это все, уткнувшись в светлую макушку.

— Не держи в себе, куколка, отпусти. Отпусти.