После того как я немного прошла, погода решила меня порадовать и начал падать снег, крупными хлопьями. Через пару часов будет трудно понять, где что было. Если поисковая команда замешкается, они даже не найдут места где мы вошли в лес. Только бы Эрик смог достаточно далеко отбежать от кромки леса. Я шла и, если бы не опасность ситуации, я бы, наверное, начала восторгаться красотой леса: деревья, присыпанные пушистым снегом, напоминали зачарованных великанов, апельсиново-оранжевое солнце поглядывало из-за снежных туч одним глазом. Мешали восторгам постоянное чувство страха и задубевшие ноги. Я их чувствовала, но от этого мне не становилось легче, покалывание, когда тело только замерзает почти прошло. Я ощущала свои конечности, как если бы они были не родные, но двигалась вперёд, не время страдать и жалеть себя. Я займусь этим позже. Когда буду сидеть у тёплой походной печки. Она была в рюкзаке у Эрика, а значит, сейчас у Кары, она забрала его рюкзак перед началом «операции».

Через некоторое время, где-то справа, послышался шорох явно не лесного происхождения. Я не могла бы сказать, как это поняла. Я просто знала, что справа человек. Кто это? Кто-то из моих друзей? Или подкрадывающийся преследователь. Страх холодными пальцами залез ко мне под свитер и побежал по спине. Подойдя к ближайшему толстому дереву, я аккуратно выглянула из-за него. Перед моим взором открылась небольшая поляна, я в очередной раз удивилась этому лесу, то кромешное сплетение деревьев, то открытая полянка. На первый взгляд поляна была пуста, но я слышала звук, поэтому стала детально разглядывать то, что видела, надо сосредоточиться на мелочах.

Так, вот шла птичка, её следы пролегали до середины полянки, её что-то спугнуло, потому что последний след смазанный — она резко взлетела. Надо смотреть правее следа. У деревьев пусто, может на самих деревьях? Кара ведь ушла по деревьям. Правда, от той чащи до этой поляны не было так плотно стоящих исполинов. Значит надо смотреть всё же внизу, куст, там ничего нет, хотя погоди-ка, что-то серое, может заяц? Я начала всматриваться, нет для зайца слишком велико, волк? Нет, волк бы меня услышал и удалился. Я до предела напрягла зрение. Серая куртка. У Эрика была серая куртка. Эрик ли это, или кто-то затаился? Но тут из-под куста донёсся то ли вздох, то ли стон. Это точно не преследователь! Я начала обходить поляну по кромке между деревьями. Оказавшись у другой стороны куста, я полезла под него. Там, свернувшись калачиком, лежал друг.

Его состояние не на шутку напугало меня. Губы посинели, лицо было мертвенно-бледным, а когда я коснулась его руки, то почувствовала только холод, лишь по слабому парку, вылетавшему из его приоткрытых губ, можно было сказать, что он жив. Дело плохо, очень плохо, если я срочно не найду Кару, мне его не отогреть. Я начала растирать руки парня, на которые он не удосужился надеть варежки и заледеневшие щёки.

«Эрик, миленький, не замерзай! — его веки чуть взлетели, и затуманенный взгляд остановился на моём лице, — Эрик, мне надо отыскать Кару. Ну почему я не могу говорить! У неё печка, мы не можем тут поставить палатку. Мы вчера украли лекарства и нас будут искать. Эрик, ох! Я не могу оставить тебя здесь, ты же замёрзнешь» — мои мысли метались, я не знала, как лучше сделать. Думая, я продолжала его растирать. А потом мня посетила идея, надо посмотреть, что же мы украли? Может быть, там есть что-то полезное. Я развязала края свитера, которые связала, сидя под кустом, чтобы его было удобно тащить, как узел.

Закостеневшими пальцами перебирала пузырьки, читая незнакомые названия, если эти лекарства можно применить, то я не знала, как и от чего. Взгляд упал на пузырёк, который был больше остальных: «Это или спирт, или жидкость для инъекций» — на нём не было никаких этикеток и я отвинтила крышку. В нос ударил острый, едкий запах. Спирт — это хорошо. Я поднесла бутыль к носу Эрика, его взгляд стал немного проясняться, мне нужен его голос. Закрутив крышку, я поставила пузырёк на снег. Если разбавить его жидкостью и дать Эрику, возможно, это поможет согреться, хоть немного. Я принялась рыться в рюкзаке, у меня была бутылка с водой, если, конечно, она не превратилась в лёд на морозе. Но я её усердно укутывала, перед дорогой, на всякий случай, под рукой должна быть вода. Когда я нащупала тару, моё сердце, расстроенно ухнуло, она была ледяная, но вытащив её на свет, я возликовала. Замёрзла только часть воды. Другая была очень холодная и её было мало, но развести спирт хватит. Размешав нехитрый коктейль, я влила его в рот Эрика, потом запаковала обратно вещи и снова принялась растирать открытые части тела.

Его глаза сфокусировались на мне, я пальцами показала, что надо идти. Он разлепил губы и прошептал:

— Я не могу, — его голос был тихий, хриплый, но он был. Я волоком вытащила парня из его схорона.

Надо идти. Я сама стала окончательно замерзать. Ноги становились всё более деревянными. Я осмотрела вещи, лежавшие под моими ногами, и Эрика которого я прислонила к дереву. Как же это всё тащить? Вздохнув, одела рюкзак вперёд, чтобы освободить спину, на которую я собиралась взвалить друга, а был же ещё свитер с лекарствами, который надо было нести, всё-таки хорошо, что Кара взяла его поклажу. Присев перед парнем, потянула его на спину, он слабыми руками обвил мою шею, не вставая с корточек, я схватила узел из свитера. Выпрямиться было тяжелым делом, рюкзак тянул вперёд, сползающий Эрик, назад. Кое-как встав, я поплелась вглубь леса. Смотреть вверх было тяжело, потому что как только я пыталась выпрямиться, чтобы поднять голову, мой друг тут же начинал увлекать меня назад, поэтому приходилось довольствоваться следами на снегу. Я не знала, сколько мы шли. Мороз становился слабее, сыпал снег и всё стало похоже на белую, качающуюся пелену.

26

Короткий зимний день заканчивался, когда я решилась остановиться. Мы вряд ли ушли далеко, но сил тащить Эрика у меня уже не было. Уронив полубесчувственное тело парня, я бросила свою поклажу. Поблагодарив судьбу за то, что часть отодранного от коробки материала собирающего световую энергию, была привязана к моему рюкзаку, я стала ставить палатку. Конечно, в сумерках собирать свет было бесполезно, солнце стремительно садилось, уступая место кромешной темноте, но я надеялась, что он позволит сохранить тепло, которое я попытаюсь создать в нашем импровизированном домике. Поставив палатку, я расстелила спальник и запихнула в него Эрика. Теперь надо развести костёр. Надрав с деревьев веток и сложив их горкой, я подожгла их прямо в недрах нашего временного обиталища. Конечно, была велика вероятность, что я сожгу всё, что у нас есть, но нам просто необходимо было согреться. хворост весело затрещали занимаясь, растапливая снег под собой, и воздух под тентом начал теплеть. Вход пришлось оставить наполовину открытым, иначе бы мы угорели от дыма, поэтому воздух нагревался медленнее, чем мог бы.

Я раздевала Эрика, растирая найденным спиртом. Все руки его были испещрены следами от уколов, а когда я стянула с него свитер, чтобы растереть живот и спину, меня накрыло жалостью к этому бедному ребёнку. Его худой, даже тощий, торс был покрыт шрамами, они были аккуратные, не такие, как у Германа, но легче от этого не становилось. Видимо последний месяц он почти не ел, все его косточки чуть ли не просвечивали через белую, до синевы, кожу. Я быстро его растёрла и снова закутала в одежду. Теперь он уже не был таким ледяным, взгляд стал более осознанным, но что меня пугало так это выступившие бисеринки пота на лбу, при том, что он весь был замёрзший.

— Зачем ты со мной возишься?…Почему вытащила из-под куста?… Только продлеваешь агонию, — его голос еле шелестел, а глаза были уставшие, это был не взор молодого юноши, а очи старца, у меня снова защемило сердце от того сколько же всего перевидал этот паренёк, которому едва ли было больше семнадцати. Впервые за долгое время я рассмотрела его. Аристократически тонкие черты лица, прямой нос, аккуратный небольшой рот с тонкими губами, огромные голубые очи, всё в его внешности было создано для того, чтобы покорять девичьи сердца. Теперь же под глазами залегли тёмные круги, на щеках горел нездоровый румянец, тогда как вся остальная кожа была мертвенно-бледной, но даже в это болезненной слабости он не переставал быть красивым. Я махнула рукой на его слова и стала ковыряться в своём рюкзаке. Мы целый день не ели, точнее я не ела целый день, а сколько не ел Эрик, я не знала.