Однако свидетельства матери и сына, которые они представили в суде в Восточном Лондоне, вошли в разительное противоречие с версией, выдвинутой представителями закона. Фоуке вовсе не сидел с приятелями у ограды, когда к ним со словами «черномазые ниггеры» приблизились полицейские, как он сообщил суду. Он, по заявлению полиции, «дразнил группу молодых белых людей», а затем затеял рукопашную с блюстителями порядка. И его мать при виде ареста сына выскочила, подобно фурии, из дому и нанесла свирепый удар кулаком констеблю в плечо. Разумеется, ничего предосудительного не происходило и в фургоне…
Версия полиции стала рассыпаться после свидетельства соседа пострадавших. Энтони Силевер, кстати «стопроцентный» британец, сообщил, что видел из окна, как зверски избивали Фоукса. Это было отвратительно, заявил он. Свидетель зверского обращения «бобби» с юношей заставил их спешно перестраивать версию. Возникли противоречия, концы с концами не сходились. В итоге полицейский офицер был вынужден признать, что «кое-какие утверждения», зачитанные им из его записной книжки, «были не совсем точными»2. Пострадавшим осталось утешаться тем, что лондонский суд все же снял с них обвинения.
В весьма апологетическом докладе о методах полицейского расследования, подготовленном специально назначенной для этого Королевской комиссией, в частности, утверждается, что по пути в участок с арестованным может быть проведена «беседа»3. Что же касается физического воздействия на задержанных, то сама мысль об этом в полиции «повсеместно с презрением отвергается»4. Но так ли это?
Два лондонских «бобби», Д. Уайлдбор и С. Холлоуэлл, проезжая в своей патрульной машине «панда» по ночному Лондону, заметили на одной из улиц темнокожего молодого человека с сумкой в руках. Темнокожий с сумкой, да еще в позднее время — этих обстоятельств для блюстителей порядка оказалось достаточно, чтобы задержать его и осмотреть содержимое сумки. В ней оказались две небольшие модели автомобилей — фургона и «роллс-ройса». Разумеется, украденных— такой вывод сделали констебли, отвозя задержанного в участок. И оказались правы: еще не наступило утро, а у них в руках уже было письменное признание Эррола Мэддена (так звали арестованного) в совершенном преступлении. После интенсивного допроса он собственноручно написал под записанным с его слов заявлением: «Это заявление является правдивым, я сделал его по моей доброй воле»5.
Есть и другие документы. Например, написанное месяц спустя объяснение Холлоуэлла. В нем воспроизводится запись допроса, как он запомнился этому полицейскому. «Я сказал: «Вы похитили их, так ведь?» Он ответил: «Да». Я сказал: «Из одного и того же магазина?» Он ответил: «Нет, из разных». Я сказал: «Желаете сделать письменное заявление о том, что вы мне сказали?» Он ответил: «Да». Я сказал: «Желаете сами его написать?» Он ответил: «Нет, сделайте это вы». Затем после соответствующего предупреждения Мэддену в присутствии сотрудника полиции Уайлдбора, между 4.55 и 5.15 утра я записал его заявление, в котором он полностью признался в совершенном преступлении».
Идентичным было и свидетельство Уайлдбора: Мэдден по собственному желанию продиктовал текст заявления.
Оно гласило: «Я, Эррол Мэдден, намерен сделать заявление. Я хочу, чтобы кто-нибудь записал то, что я намерен сказать. Меня предупреждали, что я вправе не говорить ничего в случае, если я этого не желаю, и что все мною сказанное может быть представлено в качестве свидетельства». Далее следовало: «Я закончил занятия в школе в десять минут пятого и отправился в тот самый магазин. Мне кажется, он называется «Андервудз». Это очень большой магазин. Я увидел эти машинки в коробках, одна из машинок была типа «фургон супермен». Я взял ее в руки, огляделся, не смотрит ли кто-нибудь, и затем положил ее в сумку и вышел из магазина. Потом пошел в другой магазин, небольшой, где торгуют игрушками. Я взял машину, это был «роллс-ройс», и положил в сумку. В магазине было в этот момент мало народу. Это случилось в понедельник на этой неделе…» Заключительная фраза была написана неровным почерком (потом станет ясно, отчего рука его дрожала) самого Мэддена: «Я прочитал вышенаписанное заявление, мне было сказано, что я вправе изменить или добавить что-либо, это заявление является правдивым, я сделал его по моей доброй воле».
В цитировавшемся выше докладе Королевской комиссии, несмотря на его комплиментарный характер, все же содержится признание, что психологическая атмосфера, создаваемая полицейскими в ходе допроса задержанного, зачастую ломает его волю. Авторы доклада при этом отвергают мысль о том, что полученные в этих обстоятельствах признания не рассматривались бы как обычные свидетельства6. Во что это выливается, можно судить по тем обстоятельствам, которые стали известны позднее, и то лишь благодаря счастливой случайности: констебли, рывшиеся в сумке задержанного, в спешке не обнаружили лежавшей там копии чека из магазина, подтверждавшей факт покупки злосчастных автомобильчиков. Благодаря этому клочку бумаги Мэддену удалось поставить под сомнение подписанные им «показания», поведать, при каких обстоятельствах они были получены.
Так, слова, адресованные встреченному во время патрулирования молодому темнокожему, Холлоуэллу запомнились в такой редакции: «Обращаю ваше внимание: если вы откажетесь отвечать на мои вопросы, вы будете арестованы по подозрению в краже собственности». Мэдден поведал иное. В тот момент, когда его силой заталкивали в патрульную машину, он услышал: «Ты, паршивая черная потаскуха, не думай, что тебе и дальше удастся здесь шляться». Уже в машине Эррол спросил: «Куда вы меня везете?» С переднего сиденья отчетливо раздалось: «Ко льву в клетку». В ходе допроса в участке он узнал от двух «бобби», что его мать — проститутка, что сам он насильник либо гомосексуалист, что его будут морить голодом в камере, пока он не умрет, что его могут ошпарить кипятком, а могут и отправить в «камеру пыток». После этого ему «посоветовали» подписать признание. В этот момент один из двух полицейских, достав лист маги, сказал ему, что он, Мэдден, сейчас сообщит о своем признании. А затем полицейский стал диктовать текст «признания».
Он орал, рассказывал позже Эррол: «Записывай все это или же марш обратно в камеру». После того как я написал бумагу, я сказал: «Но все это неправда». «Сам знаешь, что это чистая правда», — сказал в ответ полицейский.
Несколько слов о личности «похитителя автомобильчиков». Несмотря на отсутствие документа об образовании, его приняли в высшую школу искусств: были учтены его исключительные художественные способности. Один из преподавателей отозвался о нем, как о «потенциально гениальном художнике», «намного способнее всех учеников», которые у него когда-либо были. Его работы составили экспозицию в Ковент-гарден. В тот вечер он как раз возвращался с этой выставки. По дороге зашел в магазин «Кнутц», где купил одну из машинок — в дополнение к той, что приобрел за пару дней до этого в универмаге «Андервудз». Оба автомобильчика он намеревался использовать в качестве моделей для рисунков. Кстати, нашелся человек, который присутствовал при последней его покупке. А в первом случае его запомнил продавец, выписавший чек. Владелец магазина подтвердил: краж в последние дни не было. На улице же в поздний час Эррол оказался потому, что зашел в кино, а после окончания сеанса опоздал свой автобус и шел домой пешком.
Ведь это — «человек второго сорта»…
Казалось бы, алиби его неоспоримо, добродетель должна с легкостью восторжествовать, порок же должен быть наказан.
Частично это действительно произошло. Но ни о какой «легкости» говорить не приходилось. На суде полицейские всеми правдами и неправдами — в основном последними — пытались доказать его вину. Лишь скандальная огласка да помощь некоторых общественных организаций вынудили суд закрыть дело в отношении Мэддена. Однако его намерение наказать порок оказалось тщетным. Он попытался было возбудить дело против двух полицейских, явно злоупотребивших своим положением. Но судебные инстанции, видимо, не усмотрели в их действиях достаточно серьезных нарушений закона, и иск был передан в коллегию жалоб на полицию. Джентльмены из этой коллегии, весьма вольно трактуя Закон о полиции 1976 года, заявили: поскольку не найдено оснований привлекать людей к уголовной ответственности, рассматривать иск не следует, иначе двое ответчиков оказались бы дважды под судом за одно и то же деяние.