Показания молодых людей сплошь и рядом бывали получены в отсутствие взрослого, что представляет нарушение судейских правил. Объясняя нежелание некоторых темнокожих отправляться в участок, куда доставлены их арестованные дети, работники отдела условного освобождения признали: «Многие чернокожие родители знают, что, когда они появятся в участке, с ними станут обращаться как с уголовными преступниками и подвергать оскорблениям». Из молодых людей, признавшихся в ходе допроса в совершении преступления, 15 процентов сообщили, что против них были применены физические методы, а 65 процентов поставили в известность о расистских оскорблениях, которыми их осыпали.

Все эти и многие аналогичные факты дают представление о степени полицейского террора, развязанного в Лэмбете в отношении представителей этнических меньшинств. «Своеобразная природа методов полиции» и «отсутствие демократического контроля над ее действиями» привели к тому, что отношения между полицией и общиной стали «крайне угрожающими», отмечается в докладе²⁰.

Благодатную почву для процветания расистских настроений в полиции представляют иммиграционные законы, указывают двое ученых — профессор Абердинского университета Р. Мур и доктор К. Уоллес из Эштонского университета. «Ни одна черная община, ни одна черная семья, ни один чернокожий индивидуум в конечном счете не могут питать доверия к представителю закона, который в сущности ставит под сомнение само их право пребывать в Соединенном Королевстве», — подчеркивают они в совместном заявлении. Законы об иммиграции и выражающаяся в них политика находят воплощение в гонениях, обрушивающихся на чернокожих, эти законы внедряют мысль, что «цветные» в Великобритании не нужны, отмечают ученые и делают вывод: «По всей видимости, не должно вызывать удивления, что полиция чувствует себя вправе обращаться с чернокожими не так, как с полноправными гражданами»²¹.

Пожалуй, наиболее полно это «ощущение» блюстители порядка проявили, когда на свет был извлечен порядком запылившийся закон, принятый в 1824 году, согласно которому можно арестовать любого человека, если у стража порядка возникнет подозрение, что тот вознамерился совершить преступление. «Темнокожие чувствуют, что этот закон несправедливо применяется именно против них», — отмечал американский журнал «Тайм». «Наши парни сейчас попросту опасаются появляться на улице, зная, что в любой момент их могут арестовать», — констатировал Кортни Лоз, один из лидеров вест-индской общины столичного «цветного» гетто Брикстон²². Действительно, в 1975 году, например, на основании ставшего анахронизмом закона было арестовано 30 тысяч человек, половину из которых составили «цветные»²³. Закон фактически предоставлял полиции легальную возможность чинить произвол в отношении неугодных, в первую голову «цветной» молодежи.

Официально именуемый законом о бродяжничестве, он в статье 4 содержал формулировку, которая позволяла карать только за намерение совершить правонарушение. И представители закона облекались правом— а точнее, им это вменялось в обязанность — «читать» криминальные мысли на расстоянии. И эта «телепатия» в итоге воплощалась в «показания», рассматриваемые судом, который на их основании и выносил приговор. Таким образом, даже, например, спокойно стоя в автобусной очереди, «цветной» не был застрахован от обвинения в нарушении пресловутой 4-й статьи. Кто докажет, что он в этот момент не обдумывал план уголовного деяния?

Самое широкое применение, которое полицейские власти нашли для этого своеобразного закона, вызвало естественное возмущение общественности. В различных местах прошли манифестации, участники которых требовали его отменить.

Один из высших полицейских чинов, сэр Дэвид Макни, попытался публично отмести критику: он утверждал, что буквой этого закона вовсе не злоупотребляют, чтобы усилить гонения на «цветных», нет, закон этот ныне применяется не чаще, чем в 30-е годы²⁴. Весьма аргументированный ответ ему дала Сильвия Скарфарди, которая в 30-е годы входила в руководство Национального совета за гражданские свободы (НСГС).

Действительно, заявляет она в письме в газету «Гардиан», этот закон в те времена применялся столь же широко. Но во что это вылилось? В скандал. Совет вел активную борьбу против данного закона, жертвами которого тогда были не темнокожие, а безработные. Начиная с 1930 года, подчеркивает она, стало драматически увеличиваться число людей, арестованных в связи с «намерением совершить правонарушение». «Рональд Кидд, в то время генеральный секретарь НСГС, и я сама не раз были свидетелями таких арестов, например, по вечерам, во время театрального разъезда, — вспоминает Скарфарди. — Обвинения бывали сколь зыбки, столь и стереотипны — к примеру, «попытка открыть дверцы автомобиля». Эти обвинения никогда ничем не подкреплялись, отмечает она, в связи с чем от четверти до трети дел прекращалось. (Но остальные две трети или три четверти попадали в жернова коварного закона.) В 1936 году юристы НСГС смогли выиграть ряд подобных дел в суде, обнародовали в прессе подробности этих разбирательств и передали подобранный материал некоторым парламентариям. В палате общин стала раздаваться весьма едкая критика в адрес правительственных инстанций, санкционировавших широкое применение этого закона. 9 июля 1936 года, вспоминает Скарфарди, в парламенте прозвучал недвусмысленный вопрос: не намерен ли министр внутренних дел разъяснить полиции, что идти по улице не является противозаконным? В конце концов под давлением общественности власти стали сворачивать акции, осененные старым законом: если в 1935 году было возбуждено почти пять тысяч дел, то в 1937 году это число упало до 1164, при этом 351 обвинение было впоследствии снято²⁵.

И все же сэр Макни не зря вспомнил о том, что закон о бродяжничестве был весьма популярен в 30-е годы — во всяком случае у полиции. Колоссальные злоупотребления законом со стороны репрессивного аппарата заставили на несколько десятилетий задвинуть его на дальние полки. Еще более грандиозные злоупотребления в 70-е годы, породившие мощную волну протеста, заставили власти отменить пресловутую 4-ю статью. Однако и теперь «цветная» община не смогла вздохнуть спокойно. Летом 1981 года был введен в действие закон о попытке преступления.

Британский истэблишмент перестал бы быть самим собой, если бы не проявил и в этой ситуации исключительной гибкости: внешне пойдя навстречу требованиям общественности, он попытался еще сильнее узурпировать права «человека с улицы». Во вступившем в силу законе о попытке преступления формулировался новый тип правонарушения — «покушение на автомобили». Подобно закону 1824 года, новое законодательство рассматривало предполагаемое намерение совершить правонарушение как самостоятельное уголовное преступление. За него было предусмотрено трехмесячное тюремное заключение, либо штраф в 500 фунтов стерлингов, либо сочетание того и другого. Внешне новый закон был направлен против злоумышленников, которые пытаются открыть дверцу автомобиля или ощупывают его стекла. Но ловушка крылась в том, что само понятие «покушение» в статьях не раскрывалось. В довершение к этому не требовалось доказывать, каким было намерение нарушителя этого закона— похитить автомобиль, хранящиеся в нем вещи либо открыть его, с тем чтобы просто проехаться на нем²⁷.

Короче говоря, для того чтобы быть обвиненным в правонарушении, вовсе не обязательно совершать действительно преступный акт. Достаточно чересчур пристального, по мнению полицейского, взгляда на стекла стоящей машины…

Новое законоположение, подчеркнул в своем заявлении Национальный совет за гражданские свободы, «простирается дальше, чем закон о бродяжничестве, и предоставляет полиции значительно большие полномочия для ареста». Снабженные мотором средства передвижения, отмечалось в заявлении НСГС, и так в достаточной мере охраняются законом, новое же законодательство лишь дает правовое обоснование произволу, который чинила полиция с помощью закона о бродяжничестве. Новый закон «дает полиции более широкие возможности для ареста, чем то, о чем бы она могла мечтать», в порыве откровения сообщал журнал «Полис ревью». Восторг полиции, разумеется, разделяли далеко не все в Англии. Многие отдавали себе отчет в том, какие опасности сулит предоставление стражам порядка права задерживать едва ли не каждого прохожего. Ведь именно безбрежный произвол полиции и привел к волне мощных выступлений летом 1981 года, заявил юрист Дж. Смит. «Чем шире те полномочия, которые предоставляют полиции, тем скорее возникнут новые вспышки», — подчеркнул он. Новое законодательство, указывала «Морнинг стар», предвещает полицейское государство с царящим на улицах запугиванием, с произвольными допросами и арестами, подкрепленными пластиковыми пулями и залпами водных пушек²⁸. Одной из жертв стал в августе 1984 года активист лейбористской партии, вице-председатель ее местного комитета по расовым вопросам в столичном районе Брикстон М. Вадсворт. Человек с темной кожей, он был арестован полицейскими и обвинен в попытке угона автомобиля. При этом блюстители порядка демонстративно игнорировали тот факт, что он «пытался угнать» свой собственный автомобиль…