Он замолчал. Проекция над диваном погасла. После паузы, Вольф произнес тихо и неуверенно:

— Афат. Так они это называют. Дать афат. Стать ратуном. Создать най. И это явно не то, о чем я сейчас должен думать. Вурдалаки, — он резко выдохнул, тряхнул головой, — это не те, из кого хотели сделать… най. Потомков. Это те, кого хотели убить. Съесть целиком. В обычных обстоятельствах, от убитых вампирами живых остаются обескровленные трупы. Но во время инфернальных прорывов…

— Посмертные дары не дают жертвам умереть до конца, но и не возвращают к жизни полностью, — продолжил Ринальдо, видя, что Вольфу почему-то все труднее даются объяснения, — превращают в безумцев-людоедов.

— А инфернальное воздействие добавляет им силы и прочности, — поддержал Роджер. — Господин фон Рауб, у вас все в порядке?

— У меня вообще ничего не в порядке, — Вольф отступил к дверям, — накопители некротической энергии защищают от посмертных даров, поглощают их. Разместить накопительные устройства во всех клиниках, и те, кто страдает от синдрома Деваля, точно вылечатся. Остальные — хрен там, остальных нужно традиционными методами лечить.

— И куда же вы собрались, если у вас ничего не в порядке? — Роджер гнул свою линию. Он молодец, конечно, настоящий врач, и про врачебный долг всегда помнит, но пытаться остановить Вольфа, когда тот не в себе — все равно, что пытаться остановить Эльрика.

— Обратно. На Буровую. Князь мне мозги вправит. Ринальдо, акулы бы с ним, с лечением, — вот-вот, это и называется «не в себе». Маскировка летит к чертям, из-под человеческого образа рвется нелюдь. Очень симпатичный и крайне талантливый, но Роджеру, определенно, не стоит пока с ним встречаться. — Не в этом главное. Я, кажется, знаю, как использовать инфернальное излучение в здешней энергетике, знаю, как сделать трансформаторы. Надо только… подумать. Немного.

Шаг назад. Прямо сквозь закрытую дверь. Вновь волна вдохновляющей силы, мгновенный блеск звезд в прозрачной пустоте.

И все.

Тишина в заставленной книгами квартире. Умиротворяющий шелест деревьев за окнами. Только Сволочь тихонько бубнит с насеста:

— Хорроший, оррешки, вуррдалак.

— А скажи-ка мне, дорогой друг, — Роджер поднял бутылку с водкой, посмотрел сквозь нее на свет, потом разлил водку по рюмкам, — когда ты говорил «мы в его возрасте», ты имел в виду годы или навигации?

Ринальдо принял независимый вид.

— Он еще не выучил правила оформления научных работ.

— Да насрать мне на правила. Парень прискакал, слил нам открытие тысячелетия без претензий на авторство, и умчался в межзвездную пустоту. Ну, так, мне Дарний лично сказал, что он гений, от гениев я меньшего и не жду. Так годы или навигации?

— Я вообще не понимаю…

— Все ты понимаешь. Эта птица, — Роджер сделал рюмкой жест в сторону Сволочи, — вспоминает зароллаш, только когда видит шефанго. Чистокровных шефанго. Генетических. И Лейдер тоже считает, что фон Рауб — шефанго. А я вдруг вспомнил, что Лейдер в таких вопросах не ошибается. Лейдер гений. Это я и без Дарния знаю. Так сколько лет твоему мальчику? Шестьдесят или двенадцать?

— Ну, не двенадцать. Биология-то у него человеческая. Почти. Кровь красная. С людьми генетически совместим. Ума, опять же, как у взрослого.

— Магией не владеет даже на детсадовском уровне. Потому что еще не дорос до магии, — не так-то просто было сбить Роджера Тройни с выбранной темы. — Итак, Вольф фон Рауб — шефанго, которому еще нет и двадцати, и ты об этом знал, но не сказал мне ни слова. Что за хрень тут творится, профессор де Фокс?

— Это не моя тайна.

— Ах, так это тайна! Сволочь, как видишь, ничего таинственного в фон Раубе не обнаружил. Обругал его, как любого другого шефанго, и заткнулся только потому, что парень оказался способен заткнуть даже эту проклятую богами птицу.

— Шефанго ничего такого не умеют.

— Биология-то человеческая, — доктор Тройни превратился в живое воплощение сарказма. — Рассказывай, что еще учинил твой братец, и как ему это удалось. Можешь начать с того, что настоящее имя фон Рауба — де Фокс, хотя об этом я уже и сам догадался.

— В том-то и дело, что нет.

Выпить стоило. Определенно. В конце концов, для того они здесь и сидят. Не для научных же открытий.

— Мать Вольфа приходится Эльрику… дочерью. Как бы. Не совсем Эльрику. То есть не моему брату, а одному из его воплощений, но поскольку все воплощения, суть — один… Меч… — под взглядом Роджера, Ринальдо вздохнул, сам разлил еще по одной, и махнул рукой: — короче, не наследуют шефанго по женской линии, поэтому генетически Вольф Эльрику внук, а по законам, пока от своей семьи не отречется — никто.

— И Вольф об этом понятия не имеет. Как мило со стороны твоего братца ничего ему не сказать. Парень у него с рук ест, отойти боится, была бы возможность — спал бы у него под лахрефом[4], да там место занято. Таксой. Очень злой.

— Роджер, Эльрика не тронь, он знает, что делает.

— Видимо, поэтому он четвертый месяц в коме из-за несовместимых с жизнью ран, нанесенных холодным оружием.

— Ты сам сказал, Вольф к нему привязан. А своей настоящей семьи вообще не знает, даже не видел никогда. Да он отречется от родителей, не задумываясь. И не имея возможности выбрать. А так нельзя.

— Серьезно? Нельзя отречься от родителей, которых потерял с рождения, и которые не почесались тебя найти, ради деда, без которого жить не можешь? Не припоминаешь, как ты сам стал де Фоксом?

— Может, Эльрику хватило одного раза?

— То есть, ты со мной согласен.

Вывод был неожиданным, но верным. Ринальдо тоже не видел необходимости скрывать от Вольфа его родство с Эльриком, не видел необходимости оставлять выбор между родной семьей и семьей де Фоксов. Какой тут, вообще, может быть выбор, с учетом всех обстоятельств? Эльрик ведь не думает всерьез, что, встретившись с настоящими родителями, Вольф предпочтет остаться с ними?

Разумеется, дело было не в этом.

— Ему придется выбирать не между нами и родителями, а между нами и смертью, — сказал Ринальдо. — Умереть, чтобы спасти свой мир и свою семью, или выжить и стать де Фоксом. А как ты думаешь, какой выбор делают де Фоксы в таких обстоятельствах?

— Идиотский, — буркнул Роджер после долгого молчания. — Всегда и неизменно — самый идиотский.

— Ну, вот. Ты сам все сказал. Поэтому Эльрик и не торопится. Он Вольфа тоже любит. Не меньше, чем тот его.