Войти в этот храм в качестве незримого, но могущественного владыки, забрать золота, сколько хватит сил, и… помогать обездоленным. Разве это не великое дело? Джек уже видел мысленно сотни протянутых к нему рук, тысячи судорожно скорчившихся от голода бедняг… И он всех их накормит, всех ублаготворит! Разве не стоит пустить в ход знаменитую Глориану для этой высокой цели? Конечно, он и себя не забудет: возьмет себе, сколько требуется для того, чтобы честно и безбедно жить где-нибудь в укромном уголке… Разумеется, только не в Нью-Йорке… Из Нью-Йорка придется бежать! И поскорее!
Преследуемый этими думами и мечтами, Джек не заметил, как очутился у самого подъезда «храма золота».
Он с недоумением оглянулся: его ноги, словно подчиняясь какому-то внушению, сами собой принесли его на Wall Street к величественному зданию First National Bank.
Множество людей входили и выходили из этого капища. Вращавшаяся тройная стеклянная дверь не успевала пропускать всех желающих войти, и на тротуаре образовалась живая очередь. Джек встал в очередь, и вскоре вертящаяся дверь поглотила и его.
Очутившись в огромном вестибюле, Джек, подавленный его великолепием, машинально ощупал в кармане Глориану и подумал:
— Да, это будет в последний раз! И если это будет удачно, я пошлю вилку к профессору с посыльным, а сам уеду подальше куда-нибудь! В Сан-Франциско, например! Там, говорят, очень хорошо.
Он поднялся по широкой мраморной лестнице в операционный зал. У красивой ограды перед окошечками толпились посетители. Другие отдыхали или что-то писали на бланках, сидя за красивыми дубовыми письменными столами посредине зала. За окошечками суетились стройные, отлично одетые молодые клерки. Важные чиновники сидели, уткнув носы в громадные книги. И высоко над всем этим людом и над окошечками и решетками, над кассами, столами, пишущими машинами, телефонами, толстыми книгами, вывесками: «аккредитивами», «текущими счетами» и «заграничными переводами», вздымался широкий и величавый потолок с лепными орнаментами и матовыми шарами электрических фонарей. И над смутным и смешанным гулом голосов, телефонных звонков и неуловимого шелеста и шороха работы звучал неумолкавший, кристально-чистый звон золота…
Этот звон, как магнит, манил и тянул Джека…
Пройдя мимо нескольких отделений, Джек остановился у большого кассового отделения.
Это было огромное помещение. Оно было отделено от остального зала массивной дубовой перегородкой, способной, казалось, выдержать даже бомбардировку. В конце его под аркой виднелся спуск в подземелье, где таились сейфы. В многочисленных окошечках, словно птицы в клетках, сидели кассиры и подсчитывали монеты, аккуратно свертывая их в пакеты и столбики. Джек видел только одни их головы. Он недоумевал: каким образом люди попадали в это помещение и выходили из него? Решительно нигде не было видно ни малейшего признака дверей. Может быть, тут были какие-нибудь таинственные входы и выходы? Иначе оставалось предположить, что эти люди действительно сидели в клетке! Не спускались же они с потолка?
Джек ничего не понимал и тщетно ломал себе голову над этим вопросом. Но его беспокоило не столько то обстоятельство, что кассиры, по-видимому, безвыходно жили в кассовом помещении за решеткой, сколько вопрос о том, как ему, Джеку, попасть в это заколдованное царство?..
Глориана, конечно, делала его невидимкой. Но и невидимка подчинялся остальным физическим законам и не мог ни летать по воздуху, ни проходить сквозь стены…
Джек решил остаться здесь до конца операционного дня, чтобы посмотреть: каким образом кассиры выберутся из клетки?
До конца рабочего дня оставалось еще целых четыре часа. Нужно было как-нибудь убить время. Джек решил пойти прогуляться по Центральному Парку. Погода стояла великолепная, теплая. Можно было обойтись без пальто. Джек неоднократно вздохнул о чудесном новом пальто, попавшемся в руки полиции… Но ничего не поделаешь! Было бы хуже, если бы в придачу к пальто попал в полицию и сам он… Добыть новое пальто? Нет, Джек категорически отказывался от каких-либо новых магазинных надувательств. Сначала нужно сделать серьезное дело, а затем начать честную жизнь, покупать все на наличные деньги, не повергая приказчиков в недоумение и отчаяние.
Он быстро прошел по царственным покоям банка, спустился по величавой лестнице и очутился на залитой летним солнцем улице…
— Ай! Ай! Помогите!!.
Резкий женский крик зазвенел в жарком воздухе пыльной, многолюдной улицы, Джек обернулся: посредине улицы образовалась какая-то беспорядочная толчея: громадный автомобиль встал боком, загораживая движение. Толпа народа бежала к нему. Визжала неистовым истерическим криком какая-то женщина.
Джек сразу сообразил, в чем дело. Произошла обычная уличная катастрофа: лошадь испугалась автомобиля, понеслась прямо, очертя голову, и наскочила на другой автомобиль. В этот момент через улицу переходила молоденькая девушка с картонкой в руках. В суматохе нельзя было разобрать, как все это произошло, но она оказалась почти под колесами автомобиля, на земле, помятая, оглушенная…
В одно мгновение Джек был около нее и помог ей подняться. Девушка рыдала и кричала от страха, хотя опасность уже миновала. Это было худенькое, бледное создание, эфемерное, как те летние беленькие бабочки, которые в один прекрасный вечер являются неведомо откуда, словно рождаясь в воздухе — и так же быстро исчезают, оставляя после себя, если возьмешь их в руки, только нежную серебристую пыль…
Джек сразу почувствовал к нежному и хрупкому созданию глубочайшую нежность и симпатию. Он ласково расспрашивал ее, как она себя чувствует, помог ей вместе с другим, оставшимся неизвестным мужчиной подняться в аптеку и, довольно ловко устранив этого мужчину, хлопотал около девушки, успокаивая ее. Он разрывался на части: ему хотелось помочь девушке и столь же сильно хотелось бежать наблюдать продолжение скандала. Лошадь бросилась на панель, разбила громадное зеркальное стекло магазина пишущих машин «Ундервуд», вломилась в витрину и произвела ужасающий разгром. Она била передними ногами по машинам, коверкала их, рвала бумагу, пишущие ленты и обливалась кровью от бесчисленных порезов, а рядом стоял владелец магазина и рвал на себе волосы. Поистине, еще никто никогда, даже самые свирепые переписчицы, не обращались так безобразно с великолепными «дактило», как эта лошадь?
Джек созерцал все это через окно аптеки. Он негодовал на лошадь. Какое идиотское животное! То ли дело, хороший автомобиль!
— Ну, как вы себя чувствуете? — обратился он к девушке.
Она с улыбкой взглянула на него:
— Как вы добры! Мне теперь гораздо лучше. Я думаю, что я просто испугалась, и больше ничего.
— У вас ничего не болит?
— Ничего! Немного кружится голова.
Джек дал ей руку, и они оба вышли опять на улицу. Скандал кончился, лошадь увели.
Он только сейчас догадался спросить, как ее зовут. Девушку звали Лиззи. Джек любил это имя. Он вспомнил свою любимую песенку — «Лиззи гуляла по лесу, бум, бум!», — и улыбнулся.
— Позвольте проводить вас до дома? — промолвил он.
— Вы где живете?
— Ах, это очень далеко!
Лиззи назвала квартал, о котором Джек знал кое-что только понаслышке. Это был квартал городской нищеты, — одно из тех фабричных предместий, которые окружают большие города кольцом скорби, голода, нищеты и неизбывной классовой ненависти.
— Я сегодня свободен, — продолжал Джек, — а вы, мне кажется, все еще нуждаетесь в помощи. Вы, чего доброго, упадете в обморок от слабости. Почему вы такая худая и бледная? Вы нездоровы?
— Нет, я здорова, — пролепетала Лиззи, — но, видите ли, с тех пор, как моего отца убило машиной на заводе, мне приходится много работать и мало есть… Это, вероятно, поэтому!
Джек кивнул головой:
— Ну, еще бы!
У него сами собой зашевелились в кармане банкирские деньги, очень сильно «поврежденные» вчерашними развлечениями, но все-таки еще не до конца исчерпанные… Он предложил Лиззи зайти в ресторан (ему самому сильно хотелось есть), но девушка боялась ресторанов, боялась толпы, боялась, что ее осудят за плохой костюм. Тогда Джек купил по дороге сэндвичи и шоколада. И они стали есть на ходу, тесно прижавшись друг к другу, никому не ведомые в бесчисленной толпе проходящих людей, и почти столь же неведомые и друг для друга…