Поэтому мне оставалось только исправно ходить на занятия к профессору Старлингу, очищая свой собственный разум от разных ненужных мыслей, вспоминая все то, что мне втолковывала профессор Бретт, и закреплял на практике по медитативным техникам Регган.

И вот наступил момент, когда сидя на занятии и старательно разглядывая зажженную свечу, призывающую меня сосредоточиться и сконцентрироваться, я задремал. И сквозь сон услышал чей-то вопль, прозвучавший прямо у меня в голове:

— Нейман, не спи — зима приснится. Ты слышишь меня?

От неожиданности я упал со стула и зажал уши руками, выкрикнув что-то нечленораздельное. Сразу же перед моими глазами замелькали какие-то образы. Чаще всего эти образы сочетались с мужиком с волосатой грудью и в трусах в красный горох. В следующий момент я узнал в этом странном мужике своего многоуважаемого учителя — Удо Старлинга.

Буквально через пару секунд я обнаружил себя лежащим на полу в классе. Профессор Старлинг с обеспокоенным видом склонился надо мной, а по моему лицу текло что-то липкое. Подняв руку и проведя ею по лицу, я обнаружил, что из носа у меня хлещет кровь. Сфокусировавшись на Старлинге, я прохрипел:

— Что произошло?

— У тебя был прорыв. Очень мощный, — профессор казался слегка взволнованным. Несмотря на то, что я убеждал Рейна в том, что менталистов как грязи, я слегка преувеличивал. С нашего курса у Старлинга я был единственным учеником, а всего учеников у него было только трое. Но профессор не опускал рук и почти полгода пытался вызвать у меня хоть какой-либо отклик. — Я не понимаю. Ты очень силен и это странно. Нет, сырой силы в тебе через край, но она какая-то аморфная, непонятная. Я даже не могу точно сказать, склонен ли ты к какой-то стихии или нет, — профессор покачал головой. Да, как же давно некроманты не давали о себе знать. Вон уже уважаемые профессора не могут определить силу Смерти и отличить ее от какой-то стихии, а ведь я еще подросток и не умею экранироваться. Хотя, я вспомнил собеседование, Алекс вроде тогда сказал, что экранироваться я как раз умею на бессознательном уровне. — Хотя я часто замечаю, что ты полностью экранируешься от меня, — точно умею, и именно что бессознательно. — Ты совершенно не развиваешься, иногда у меня складывается впечатление, что эта твоя сила совершено не находит отклика в тебе самом. И это странно. Уже почти полгода прошло, мои занятия оставались совершенно бесперспективными и вдруг, когда я уже хотел от них отказаться, такой прорыв, причем совершенно случайно. Деймос, когда ты уже переборешь собственную лень? Не отвечай, я по твоим глазам вижу, что никогда.

Я молчал. Вот что значит — слава впереди носа бежит. Ведь это единственный предмет, который я после этого странного Нового года изучал с остервенением и старался вытащить из себя этот Дар клещами, потому что, если Фолт сказал, что не будет меня этому учить, значит, не будет.

Старлинг к концу урока успокоился и потом уже более оптимистично заявил, что занятия продолжатся по той же схеме, только именно сейчас он рассчитывает на то, что моя магия поняла, в каком направлении ей нужно двигаться. Так что обучению она вряд ли будет сопротивляться, если, конечно, я сам не буду ей мешать, но нужно будет подключать к занятиям и теорию. А я и не буду никому мешать, а совсем наоборот. И практиковаться есть на ком, только бы на Лео не нарваться, да на Рега. Это они посещают профессора с его уроками. С Дефоссе понятно, генетически заложенный Дар, прямо как у меня, только у него в отличие от того же меня он не спит, а вполне так нормально развивается и обучается. Что касается Реггана, то мне до сих пор не понято, зачем ему это, если способностей к менталистике у него нет от слова совсем. Регган, правда, с завидным упорством пытается развить в себе эту ветвь магии искусственным путем. Не знаю, получается у него или нет, но Уго Старлинг уже озолотился, строча статьи по этому поводу в журнал «Наука и магия» чуть ли не каждую неделю.

После прорыва, я больше ничьих мыслей не слышал и образов мужиков в трусах не видел, но профессор Старлинг объяснил мне, что так всегда бывает, и что я рано начал волноваться. Именно сейчас мне нужно учиться, учиться и еще раз… в общем понятно, сейчас я должен влезть в чужую голову сознательно, потому что случайно больше не получится.

И вот неожиданно наступил май месяц, и я узнал, что такое сессия. Если кратко и в двух словах: целая толпа зеленых прокофеиненных зомби с взъерошенными волосами вяло меняли свое местоположение по периметру гостиной вместе с учебниками и тетрадями с конспектами. Первыми начинали сдавать экзамены третьекурсники, на следующий день мы.

Как ни парадоксально, но самым первым экзаменом стояла история, про которую я благополучно забыл, ведь в последние три месяца я приходил на эти пары только для того, чтобы поспать, потому что слушать монотонный бред, который нес этот — то ли доцент, то ли аспирант, было просто невыносимо. Я знал историю неплохо, поэтому особо к ней и не готовился. Но за день до экзамена на меня накатило чувство нереально белоснежного песца, по окрасу напоминающего моего Гвэйна. Я судорожно читал учебники и различные конспекты старшекурсников, которые любезно со смешками со мной ими поделились. А ночью накануне экзамена у меня случилась непонятная паника и полный ужас осознания своей тупости, лени и безответственности, которые шли со мной бок о бок почти все время моего так называемого обучения. И самое страшное заключалось в том, что мне даже не пришло в голову попросить Рея погонять меня по этому предмету.

В гостиной уже практически никого не осталось. Засиделись только первокурсники, которые старательно впихивали крохи информации в свой уже переполненный мозг. Старшекурсники же флегматично относились к экзаменам и только вздыхали: «Неужели мы тоже такими же были?»

Я не выдержал и поднялся в комнату префекта. Постучав в дверь, я вошел. В комнате было четыре кровати, на которых восседало и возлежало такое же количество человек. Я-то привык жить в одиночестве и для меня увиденное показалось немного странным и непривычным.

— Лео, — тихо позвал я префекта, читающего какую-то книгу на своей кровати, стоящей в центре. Он поднял голову и вопросительно на меня посмотрел. — Можно тебя на минуту? — Дефоссе нехотя поднялся и подошел ко мне. Мне было не уютно, так как все обитатели этой комнаты пристально наблюдали за мной.

— Что тебе нужно? — немного ворчливо спросил префект.

— У меня тут проблема небольшая, — начал шептать я.

— Какая у тебя может быть проблема в три часа ночи?

— Мне кажется, я не сдам завтра экзамен, — всхлипнул я.

— С чего ты это взял?

— Потому что я тупой и ленивый. И я ничего не читал и не выучил. Мне просто нечего будет завтра рассказывать.

— Кх-м, — закашлял он. Потом сделал серьезное выражение лица. — Сдашь, куда ты денешься. Историю все сдают.

— Нет, — я упорно стоял на своем, и меня все больше переполняла какая-то иррациональная паника.

— Почему нет? Вот на чем основана твоя уверенность, кроме самообвинений по поводу твоих умственных способностей?

— Вот, — я протянул ему вырезку из газеты, которая лежала на столике в гостиной.

— Это что?

— Это мой гороскоп на завтра. Вот, прочитай. Видишь, тут написано: «Напряженный, непростой день. В атмосфере суеты и спешки вы чувствуете себя не слишком комфортно, часто поддаетесь негативным эмоциям. Трудно сосредоточиться на делах, многие представители знака совершают промахи из-за невнимательности. Вы чаще обычного допускаете оплошности, которые могут заставить окружающих усомниться в вашем хорошем вкусе. Возможны финансовые потери, напрасные расходы. Нежелательно заключать крупные сделки, покупать дорогие вещи. Далекие поездки лучше отложить или, по крайней мере, перенести на вечер».

— И что?

— Видишь, как все плохо завтра для меня.

— Тут только сказано, что ты не должен покупать дорогую машину и ехать заграницу, — немного повысил голос Дефоссе.

— Ты что, не видишь! Тут же написано, что я завтра не сдам экзамен. Вот смотри, — я вернул себе газету и начал зачитывать: — Финансовые потери — это дополнительный год обучения. Невнимательность, негативизм — как еще можно было написать про заваленный экзамен! Почему я такой тупой?