Глава 4 О переживающих крылатых

— Василь, — нервно дернулся дракон, — ты бы села ровно, егоза.

— Й-иху-у-у-у-у, — ответила я и раскинула руки в стороны.

— Васька! — рявкнул чешуйчатый, да так, что я ойкнула и чуть не свалилась. — Если ты сейчас же не угомонишься, я поворачиваю обратно!

Я насупилась и сложила руки на груди, демонстративно отвернувшись.

— И не дуйся, — почувствовал мой настрой Грошик. — Я, между прочим, волнуюсь. Вот свалишься, и что я делать буду? — продолжал читать нотации рыжий. — Разобьешься ведь.

Фыркнула, но пока промолчала. Уже наизусть выучила, что он скажет дальше.

И так всю дорогу. За все три часа, что мы летим, Грошисс раз двадцать напомнил, как опасно не держаться за него во время полета, раз десять повторил про правила поведения в деревне и каждые две минуты интересовался, не холодно ли мне, не болит ли чего, не проголодалась ли. Поначалу я только умилялась такой заботе о прекрасной мне. Честно-честно заверяла Грошика, что все замечательно, продолжала радостно оглядывать небесные просторы и буквально подпрыгивала от нетерпения. Хотелось носиться по округе и вопить от радости. Ура, мы летим в деревню! И не просто так, а на ярмарку! На самую настоящую ярмарку! А там и люди, и сладости, и представление, и куча всего.

Носиться по округе возможности не было, но я успешно заменяла это счастливыми воплями. Такими, что стайки птиц с перепугу взлетали с деревьев и уносились прочь. Зверье в лесу разбегалось в панике. А когда нам навстречу летел какой-то селезень, я скорчила ему рожицу, и тот, кувыркнувшись в воздухе, спикировал вниз, напоследок крякнув что-то очень оскорбительное.

Я была счастлива! Раскинула руки в стороны и наслаждалась. Хотелось обнять весь мир, но поблизости был только дракон, поэтому все мои излияния нежных чувств достались ему. Но Грошик не оценил. Представляете? Вместо того, чтобы развлекаться как обычно, он ворчал. Ни тебе покачивания крыльями, ни пируэтов в воздухе, ни даже мертвой петли. А ведь это было излюбленным делом моего рыжего, когда мы летали! Он несется на немыслимой скорости, крутит какие-нибудь финты, я визжу, а он самодовольно ухмыляется.

Вот ничего такого в этот раз не происходило. Все было степенно, чинно и жутко раздражало. Нет, сначала я наслаждалась, потом, когда поняла, что мне предстоит веселить себя самостоятельно, очень даже успешно этим занималась. А затем Грошик ударился в наставления. То не делай, так не садись, не прыгай — свалишься, держись, иначе ветром сдует. И все в таком духе.

Короче, на третий час, путешествие не приносило былого удовольствия. Мне очень хотелось крепко-крепко обнять чешуйчатого и придушить. А рыжий нервничал все больше, стоило мне чуть-чуть шелохнуться.

Вел он себя с самого утра крайне подозрительно. Как только проснулась, обнаружила рыжую морду у себя на кровати. В буквальном смысле морду. Сам-то дракон на полу сидел, а вот голову рядышком со мной примостил.

И вот открываю я глаза, а тут оно! Не привыкла вот так сразу после сна на драконище свое любоваться, даже испугалась. А он смотрит так странно, задумчиво слишком, что никак не похоже на веселого и беззаботного рыжего. И я понимаю, что передумал. Ни в какую деревню Грошик не собирается и размышляет как бы мне об этом сказать.

Как говорят в книжках, лучшая защита — это нападение. Вот я и напала. В прямом смысле. Радостно взвизгнула, бросилась на шею чешуйчатому засранцу и зацеловала в обе… щеки.

— Мы летим в деревню! — сообщила я то, что Грошик и так знал. Быстренько вскарабкалась на него верхом и пришпорила пятками на манер рыцарей. Конь остался глух к моим потугам послать его в галоп по замку, лишь тяжело вздохнул.

— Значит, летим, — заключил он, совершенно верно истолковав мой маневр.

Вот только от постоянных причитаний и попыток давить на жалость это не избавило. Чем ближе был час отлета, тем больше нервничал чешуйчатый, разве что когти до основания не сгрыз. Никогда его таким не видела. Но я была неумолима.

Зато теперь расплачивалась окончательно испорченным настроением. Как он только додуматься мог! Я с него свалюсь. Фи! Да мы налетали на целых десять лет из всех двенадцати, что живем вместе. А если и упаду, рыжик мне ни за что разбиться не даст — поймает.

Это мы тоже проходили. Я, когда мелкая была, решила научиться летать как Грошик. Ну и полетела. Из окна. И ручками махала, и ножками болтала, и как ворона каркала — ничего не помогло. А потом бац! Представила, что я дракон, и перестала падать. Ветер в лицо, подо мной лес шумит, а я несусь вперед на всех парах, ни ручками, ни ножками уже не дрыгаю. Повисла в цепких когтях и балдею. Ох, и ругался потом мой чешуйчатый нянь! Словами не передать. Но ведь поймал! Чего сейчас ворчит — не понятно.

Ясно было одно — рыжий волнуется, и с полетами это никак не связано.

Привал сделали уже поздно вечером. Когда солнышко, такое же яркое как мой дракон, медленно, но верно ползло к линии горизонта. Грошик отыскал небольшую полянку посреди непроглядного темного леса и приземлился. Уже через несколько минут я сидела на одеяле у костра и уплетала бутерброды. В полном одиночестве. Рыжему свой ужин еще нужно было поймать, чем он и занимался. Я сделала ему ручкой и вздохнула, представив очередного лося или оленя, который, по заверениям дракона, сам упрашивает его съесть. Жалко зверье, но что поделать.

До самого привала мы не разговаривали. Вот вообще! Я надулась как хомяк и молчала всю дорогу, даже не делая попыток пошевелиться, чтобы не вызвать очередной поток нотаций от моей няньки. Вот назло ему!

Сидела и наблюдала, как дракона просто распирало что-нибудь сказать, но придраться было не к чему, потому чешуйчатый тоже дулся, краснел от натуги и с неимоверным усилием удерживал слова в себе. Мне оставалось только быть тише мыши и мстительно злорадствовать. Жаль, что про себя.

Когда я прикончила свой скромный, но сытный ужин и откровенно начала скучать, вернулся Грошисс.

— А где?… — неопределенно махнула рукой, намекая на отсутствие в когтях рыжего какой-нибудь безобидной тушки.

— Уже нет. Съел, — буркнул дракон.

— И на том спасибо, — пробормотала я. Мысленно же порадовалась — не пришлось наблюдать, как он ее хомячит. Жуткое хрелище.

Как вспомню, так вздрогну. Нет, не то чтобы мне было противно. Просто смотреть, как чешуйчатый расправляется с животным, и понимать, что пять минут назад оно еще бегало, не для хрупкой девичьей психики. На мое ворчание и фыркание, Грошисс неизменно отвечал, что была бы я драконом, непременно бы его поняла. Но, увы. Я — человек и кровавые зрелища терпеть не могу. В конце концов, рыжий смирился. И теперь либо приносит уже разделанную тушку, чтобы ее можно было сразу приготовить, либо кушает в лесу так, как ему нравится, и как того требует его кровожадная натура.

Я стала собираться в дорогу, посчитав наш вечерний отдых оконченным, как вдруг Грошисс заявил:

— Мы остаемся.

— В каком смысле? — не поняла я.

— Ночуем здесь. Утром вылетаем. До деревни всего часа два осталось, успеем как раз к ярмарке.

— А почему нельзя переночевать в деревне? — против свежего воздуха я ничего не имела, но даже жесткая кровать мне казалась предпочтительней голой земли.

— Потому что! — очень исчерпывающе рыкнул дракон и направился устраиваться на ночлег.

Только занес лапу, делая шаг, как…

— Стоять! — не хуже Грошика рявкнула я.

Рыжий замер. Так и застыл с приподнятой лапой. Только чешуйки на спине начали переливаться ярче, выдавая напряжение.

— Да? — заинтересованно повернул голову дракон, не меняя позы. А глаза неви-и-инные. Вроде как он тут совсем ни при чем.

Я недовольно скретила руки на груди, поинтересовалась вкрадчиво:

— Клыкастенький, ты мне ничего сказать не хочешь?

И вот смотрю я в эти наглые желтые глазищи и понимаю: не та тактика, не расколется дракошик.

— Нет, — оскалился рыжий, расслабившись. И отвернулся вытаптывать полянку.

— Нет?

— Нет!

— Ну и ладно! — вот теперь я точно обиделась!

Сердито фыркая, как самый настоящий еж, расстелила свое одеяло поближе к костру и улеглась. На гада чешуйчатого не смотрела, только нетерпеливо слушала, как тот долго топтался, потом дыхнул на полянку огнем и, наконец, улегся. Мне даже не нужно было смотреть, я и так знала, что он пару раз крутанулся на месте, пофыркал, сел на задние лапы, поджал под себя передние, положил на них голову, изящно взмахнул хвостом и прикрыл нос, сладко зажмурившись.