— Что вы с ним сделали?
— Сделали с ним? Ты о чем? Мы арестовали его и передали полиции.
— Но я думала, что вы не работаете с полицией.
— От них еще есть польза. Наказание преступников не входит в сферу интересов нашего бизнеса.
— Скажи это Логану и его друзьям, — я не могла смотреть на него после того, как произнесла это, слишком боялась, что если взгляну, то у меня больше не осмелюсь ничего сказать.
— Это другое, Петри. Они были вооружены.
— Это была кучка детей.
— Детей с пистолетами.
— Ты лжешь! — у Логана не было никакого оружия, я была абсолютно уверена в этом.
— У нас не было выбора.
Я вспомнила знак на фасаде здания. Выбор — все.
— Всегда есть выбор.
— Нет, Петри. Не всегда, — он подошел и взял книгу. — Хорошая книга?
— Познавательная, — сказала я, вспоминая, как Эдмонд планировал свой побег.
Он пролистал страницы, его глаза мерцали, когда он получал доступ к данным книги. Я боялась, что он заберет ее, ведь она хранит секрет моего побега отсюда.
— Никогда не находил времени на чтение, — его взгляд прояснился. — И конечно, сейчас благодаря Глазури я могу просто пропустить всю эту информацию через себя.
— Это не одно и то же, — ответила я. Было время, когда я была бы рада никогда не брать в руки новую книгу, когда единственное, чего я хотела, был доступ к любой информации в любое время. Но есть что-то в том, чтобы держать книгу в руках, чувствовать шероховатость страниц в пальцах. У слов есть вес.
— Может и так, может и так, — сказал Макс. — Но другой не всегда означает лучше. Ты поймешь, когда подключишься к Глазури.
— Я не хочу получать чип. — Впервые мне хватило мужества сказать ему это. Я взяли чашку, чтобы он не заметил, как подрагивают мои руки.
Макс посмотрел на меня сверху вниз и улыбнулся своей снисходительной улыбкой.
— Ну же, Петри. Я знаю, что хочешь. Ты так сильно этого хотела, что дала ввести себе тот отвратительный вирус. Можешь не притворяться.
— Но я видела, что это делает с людьми.
— А что с ними делают? — невозмутимо спросил он, будто речь шла о моем домашнем задании.
— Люди меняются, — ответила я.
— Конечно, меняются!
Я была так ошеломлена тем, что он даже не отрицает этого, что пролила горячий кофе на свою простыню.
Он рассмеялся над моим удивлением.
— Глазурь дает нам глубже осознать нашу связь с обществом. Заставляет нас осознать нашу ответственность друг перед другом. Она связывает нас. Я всегда надеялся, что она даст такой позитивный эффект. Но это превысило все мои ожидания.
— Ты хотел этого?
— Я не сказал «хотел», я надеялся.
— Это неправильно.
— Неправильно? Почему? Что плохого в том чтобы люди были добрее друг к другу? Посмотри на наше общество до Глазури: жадность и эгоизм — вот что руководило людьми. Сейчас все меняется. Люди учатся быть частью чего-то большего, чем они сами. Частью…
— Семьи? — выплевываю я, перебивая.
— Да, — Макс был озадачен моей вспышкой. — Семьи. Разве это плохо?
Я поставила чашку на место.
— Сначала, когда вы с Зизи думали над именем для Глазури, вы хотели назвать ее Паноптикум.
Он засмеялся.
— О, выбор названия был одним из самых сложных шагов. У твоей матери было много идей. Благо. Улей. Я был за Тринити, но исследования показали, что это не лучший вариант.
— Я посмотрела, что означает Паноптикум, — я игнорировала его попытки отвлечь меня. — Это тюрьма, где все следят друг за другом.
— Ну, да, но Глазурь — это не тюрьма, — он снова засмеялся, как-будто сама идея была абсурдна. — Но когда люди чувствуют, что за ними наблюдают, он принимают правильные решения. Те, которые они действительно хотят принять. Ты знала, что если поставить изображение глаз рядом с «коробочкой честности» — откуда люди могут брать что хотят, оставляя взамен то, что считают справедливым — люди будут вести себя более благопристойно? Так вот, с Глазурью все глубже, чем с фото. Реальнее. Она приводит всех в состояние понимания, помогает нам быть лучше, насколько это возможно.
— Вместе вы лучше?
— Точно, — он, наконец положил книгу на тумбу.
— А что с теми, кого ты посчитал недостойными, чтобы присоединиться к твоей семье? Что происходит с ними?
Джонатан кашлянул в дверях. У Макса точно есть дела поважнее.
— Мне нравятся наши беседы, Петри, — с этими словами он развернулся и ушел.
После того как мое сердце успокоилось, я взяла книгу и нашла помеченную страницу. Я пыталась читать, но это слишком медленно. Все, что делал Эдмон, было слишком медленно.
Ждать и надеяться.
Я слишком нетерпелива для ожидания, поэтому надежда — все, что мне остается.
Я оставила «Графа Монте Кристо» и вышла из комнаты.