Быстро киваю.

— Да. Хорошо.

— Только возьму обувь.

Она опускает талию подруги и исчезает, возвращаясь через несколько минут и став на несколько дюймов выше, открывает дверь с сеткой и выходит на крыльцо.

Кончики ее пальцев с ярко-розовым лаком на ногтях выглядывают из босоножек на танкетке, ноги кажутся длиной в милю. Ее сарафан такой, как должен быть — тесный корсаж в виде буквы V, превосходно открывающий ее прелестную ложбинку. На платье на ее узкой талии сзади завязан бант, и когда она улыбается мне, я сдерживаю стон.

Почему она носит платье подобным образом? Почему она выглядит так чертовски мило? Собирается ли она пойти куда-нибудь? Дерьмо, почему она должна выглядеть так чертовски хорошо? Почему она не может быть жутко страшной? Почему она не может быть парнем?

Почему, черт возьми, почему?

И потом, как минимум, я бы не стал чувствовать себя виноватым за желание надрать ей зад.

Я ненавижу себя прямо сейчас. Грейсон ведет меня к тротуару и поворачивает на право.

— Давай пройдемся сюда. Этот путь ведет в тупик.

Я втискиваю свои большие ладони в карманы джинсов.

— Итак... — ее голос замирает в немом вопросе.

Мы проходим несколько ярдов, прежде чем я набираюсь смелости начать разговор.

— Давай так. Я приехал сюда, чтобы выбить из тебя дерьмо, — вырывается из меня. — Я думал, ты какой-то парень, преследующий меня в Твиттере и Фейсбуке. Парень.

Шокированная, она замирает, тяжело дыша.

— Что? Почему? — бормочет она. — Я не понимаю. Объясни.

— В Твиттере ты Грей нижнее подчеркивание Келлер, Тета Ро?

Она колеблется, поворачивается ко мне лицом, кусая нижнюю губу.

— Да.

Боже, лучше бы она не смотрела так на меня.

— Я Кэл Томпсон.

— Что?! — выкрикивает она. Блеск понимания появляется в ее глазах, и она начинает отступать назад на покрытую травой обочину. — Тебя не может быть!

— О, я уверяю тебя, дорогая, я есть.

— Н-но, — она бормочет, румянец делает ее щеки, шею и лицо красными. — Я выдумала тебя! — она стонет, зажимая рукой рот. — О боже, это не может случиться со мной прямой сейчас.

— Но все же я здесь, — я вытаскиваю свой бумажник и предъявляю водительские права и студенческий, бросаю их ей. Не ожидая такого, она не успевает, и удостоверения падают на бетонный тротуар. — Там. Посмотри.

Я знаю, что это грубо, но откровенно говоря, мне плевать.

С дрожащими руками она сдержанно наклоняется, сгибая колени, скользит рукой по юбке, чтобы не быть нескромной, и тянется за удостоверениями личности, ее длинные пальцы нащупывают их на земле.

Она рассматривает их, и ее выражение лица становится расстроенным.

— Как? О, мой бог, К-Кэл. Мне так, так жаль. И стыдно. — Ее рука поднимается ко рту. — Так стыдно, — она повторяет шепотом. Пухлая нижняя губа Грей дрожит, и она нервно оглядывается назад, в сторону своего дома.

— Мои друзья не знают, что я выдумала тебя. Они — причина, по которой я так поступила.

Аарон, Мейсон, и ее соседка — все на расстоянии выстрела — наблюдают за нами с крыльца, даже не утруждаясь скрыть свой интерес.

Дерьмо. Я не хотел доводить ее до слез, даже если то, что она сделала, было пятьюдесятью оттенками полной жопы.

— Тогда, объясни мне.

Она медленно кивает.

Мне не верится, что это происходит.

Парень, стоящий передо мной, чертовски зол, целая сотня выражений мелькает на его лице: возмущение, растерянность, потрясение, раздражение. Он, похоже, приехал выбить дух из кого-то, но разочаровался, что не имеет такой возможности.

Я изучаю черты его жесткого лица, пока он идет рядом со мной, свежий синяк украшает его высокую скулу под левым глазом, но глубокий загар это смягчает. Я думаю, он проводит слишком много времени на воздухе. Об этом говорят его выгоревшие на солнце светлые волосы, выбивающиеся из-под козырька бейсболки.

Я смотрю в его глаза: темные озера кобальтового цвета кажутся резкими и не неумолимыми из-за хмурых бровей над ними. Массивная челюсть, покрытая однодневной щетиной, и опущенные вниз уголки рта.

Темные отметины швов портят его нижнюю губу.

Высокий — ростом не менее шести футов — с узкими бедрами. Я не могу перестать разглядывать его. Охватываю взглядом его широкую, хорошо очерченную грудь, плотно обтянутую легкой серой футболкой с эмблемой Лиги Плюща — она не оставляет простора воображению, открывая взору грудные мышцы, обрисованные протертой тканью.

Если плечи Кэла красивы, то его руки — произведение искусства, массивные, твердые, с рельефной, четко выраженной мускулатурой. Большая замысловатая татуировка вьется по его трицепсу, обвивает его и исчезает под рукавом футболки. Загорелые сильные бицепсы.

Любая девушка хотела бы обхватить их пальцами с довольным мечтательным вздохом. Девушка может только мечтать о том, чтобы такие руки обнимали ее в переполненном баре. Где-то на публике. Или, если совсем честно, под простынями.

Не могу решить, красив он или привлекателен, или нет – в любом случае не по сегодняшнему определению классической красоты. Он слишком суров. Его нос был сломан много раз, кожа покрыта шрамами, но есть что-то в нем, что я нахожу привлекательным. Я никак не пойму, что это может быть.

Однако решение принято: мне нравится то, что я вижу. Очень нравится.

— Хм, — должно быть я пробормотала это вслух, поскольку он смотрит на меня и замечает, что я на него похотливо пялюсь. Открываю свой рот, чтобы сказать что-нибудь, и зажимаю, закрывая его. Сделай глубокий вдох, Грейсон. Просто сделай глубокий вдох и выскажись.

Он заслуживает объяснения.

— Ладно. Когда расскажу, как я дошла до того, чтобы придумать парня, надеюсь, что ты не... — я безучастно и нервно взмахиваю рукой в воздухе. — Суди меня по всей строгости. Пожалуйста.

Мы продолжаем идти, достигая тупика. Кэл кивает, указывая на противоположную сторону пустынной дороги, и вместе мы переходим на другую сторону, продолжая брести в том направлении, откуда пришли.

Делаю глубокий вдох и выдыхаю.

— Начнем с того, что я председатель благотворительного комитета в сестричестве.

Он фыркает, и я закатываю глаза, совершенно не удивленная реакцией студентов, не входящих в братства, на мое звание в обществе.

— Это благотворительная организация, мы помогаем с помощью сбора средств и пожертвований, — делаю еще один глубокий бесшумный вдох. — В любом случае, в этом году у нас будет большой праздник. Самый большой из тех, что мы делали, у нас огромное количество участников. Это... по-настоящему тяжело. У нас есть комитет, но ты ведь знаешь, каково это. Не каждый потянет. И совсем остальным приходится вытворять чудеса... — Кэл молча слушает, в то время как я продолжаю, мои объяснения стремительно подходят к исходному собранию. — ...школа, оценки, работа, спорт. Не ожидаю, что тебе это небезразлично, но... ты ведь понимаешь, о чем я. Так вот, некоторые из них, как бы это сказать, помешаны на парнях, — я бросаю на его взгляд искоса, но он стоически глядит вперед. — Все, о чем они хотят поговорить при встрече, это их пары на празднике, и они не оставили бы меня в покое, пока не узнали бы, с кем я туда иду. Ну и бла-бла-бла, Кэл Томпсон.

Словно это все объясняет.

— Подожди. Ты только что использовала бла-бла-бла, как свое оправдание? Где такое видано? — бормочет Кэл и внезапно останавливается на тротуаре, пытаясь не рассмеяться, но терпит неудачу, издавая глубокий отрывистый звук.

— Неужели тебе не нравится бла-бла-бла? — я посылаю ему застенчивую улыбку. — Что тут такого?

— Ты говоришь, как будто слегка «того», — поддразнивает он, в уголках его глаз появляются веселые морщинки. — И я думаю, пришло время рассказать, как, черт возьми, ты додумалась использовать мое имя? Как ты узнала обо мне? Мы живем даже не в одном и том же слое атмосферы.

— Вот это да, малыш, не то чтобы ты был известным. Давай не будем полными идиотами, — возвращаю ему права и студенческий, которые были у меня в руках, и по моему телу пробегает дрожь, когда наши пальцы соприкасаются.

— Поверь мне, я понятия не имела, что ты существуешь. Я взяла твое имя из воздуха. К тому же я была воодушевлена. У нас в столовой висит плакат про фермерское молоко из Калифорнии. Калифорния – Кэл. Видишь? Итак, затем мои друзья хотели узнать фамилию, и я, окинув взглядом помещение, увидела девушку из моего класса по экономике, Брианну...