В целом, за последние две-три недели особо ничего не произошло, за исключением страшного скандала в дворцовом коридоре, который разразился одним прекрасным субботним утром, когда Мишка, уставший после учебной недели, приехал на выходные. Что произошло — я узнал лишь со слов Доменики:

«На часах было примерно пять утра, я вышла из комнаты в своём тёмно-синем платье, дабы проверить, высох ли мой изумрудный костюм, выстиранный накануне и развешенный во внутреннем дворе на верёвке. Но лишь только вышла в коридор, как почувствовала, что кто-то крепко схватил меня за руку. Обернувшись, я увидела гневное лицо князя Микеле.

— Что вам угодно, ваша светлость? — обратилась я к нему и получила в ответ пощёчину.

— У тебя будут неприятности, если и дальше будешь соблазнять моего отца! — злобно прошипел Микеле, больно вцепившись мне в плечи.

На глаза мои навернулись слёзы, и я горько заплакала, потирая горящую от боли щёку…»

Ужас! Этот тупица Мишка, наверное, продолжил бы избивать мою возлюбленную, но к счастью, я в нужное время оказался в коридоре.

Кипя от злости, я подскочил к обидчику и со всей дури врезал по морде так, что от неожиданности он подался назад, отпустив Доменику. Мгновенно придя в себя, Мишка набросился на меня, наградив отменным синяком под глаз. Драка вспыхнула мгновенно, хорошо, любимая успела сбегать в комнату Стефано, чтобы тот помог нас разнять, сама же она не рискнула этого делать. Надо сказать, я значительно уступал Мишке в силе и ловкости и уже готов был попрощаться с жизнью, но в это время послышалось грозное сопрано синьора Альджебри:

— Что вы сделали, дон Микеле! Как вы смели дать пощёчину даме?! — вне себя от бешенства воскликнул Стефано, оттаскивая Мишку от меня за плечи.

— Когда? — по-прежнему не понимал Мишка. — Я женщин никогда не бил. Да и «виртуозов», признаться, тоже. Но как иначе можно поступить с «виртуозом», который в нашем доме позволяет себе одеваться в женское платье и тем самым вызывать у мужчин нечестивые помыслы?!

— Полагаю, женщина, одетая в мужское платье, вас больше устраивает? — язвительно спросила Доменика.

— Нет. Всё должно быть как положено и на своих местах, — высказал своё мнение Мишка.

— Вот и отлично, — подытожил я. — Поэтому не мешай своей будущей невестке одеваться здесь так, как полагается её полу, — с этими словами я впервые публично поцеловал Доменике руку, отчего та немного покраснела.

— Да что здесь происходит?! — схватился за голову Мишка.

— Ничего такого, что не вписывается в окружность, — с сарказмом ответил Стефано.

— Синьорина Доменика Мария Кассини — моя невеста, — спокойно ответил я, смотря прямо в глаза опешившему от удивления Мишке. — Ещё раз хоть пальцем тронешь — убью и закопаю в клумбу. Пойдём отсюда, любимая, — обратился я к Доменике, взяв её под руку.

— Стойте! Я… я ошибся! — крикнул нам вслед юный князь. — Сашка, прости, я… не того… бес попутал.

— Прощение проси не у меня, а у неё, — холодным тоном ответил я, хоть мне и было несказанно жаль бедного Мишку, который не смог справиться с приступом юношеского максимализма.

— Простите, синьора Доменика, — опустив глаза в пол, сказал Мишка. — Я виноват.

— Господь простит, ваша светлость, — с этими словами Доменика подошла к младшему Фосфорину и нежно обняла за плечи. — Мне очень жаль, что вовремя не сказала вам правды. Боялась, что вы расскажете об этом во Флоренции.

— Делать мне больше нечего, — проворчал Мишка, освобождаясь из объятий будущей невестки. — Но только вы… это… отцу не говорите. Он розгами больно дерёт.

— Честное «виртуозное», — с улыбкой ответил я, после чего все дружно отправились пить чай в беседку, где мы с Доменикой поведали Михаилу Петровичу обо всех злоключениях синьорины Кассини и интригах коварного кардинала Фраголини.

Отъезд на Родину запланировали на середину августа. К тому времени наш архитектурный шедевр под названием «баня», совместными усилиями старшего и младших князей Фосфориных, был полностью достроен и готов к дальнейшей эксплуатации.

— Наконец-то нормально можно помыться будет, а то всё в тазу, как цыгане! — прокомментировал ситуацию Пётр Иванович. — К концу недели баню растопим. И чтобы все были, без исключения. Кто не придёт — лично окуну в бочку!

— Как страшно! — с сарказмом ответил я, вспоминая день Нептуна в одном известном мультике. — Не волнуйтесь, гидрофобов здесь вроде бы нет. Вон, Стефано даже собирался искупаться в Тибре, но ваш вредный сынуля ему не позволил!

— Отлично. Вымоешь, наконец, своего товарища-математика. Такие роскошные волосы, а от грязи словно сосульки свисают!

— Непременно, — пообещал я, а сам подумал: «Это вы ещё не видели моего однокурсника Даню, который с лёгкой подачи Майи Генриховны получил кличку «Боб Марли», потому что целый год ходил с дредами. Правда, потом благополучно их сбрил».

«День Нептуна» планировался в воскресенье вечером. По словам Петра Ивановича, всё было готово, не хватало только обязательных для мероприятия берёзовых веников. Но, поскольку берёзы в окрестности не росли, то было решено использовать то, что есть. В итоге, за пару дней до мероприятия Кузьма явился в резиденцию с целыми букетами из листьев… платана.

— Что ж, и это неплохо, — заметил князь. — Платановые листья немногим отличаются от берёзовых, хоть это и не совсем то.

Но вот дальше действительно возникли проблемы. Дело в том, что до девятнадцатого века в банях не было разделения на мужскую и женскую. А в Италии того времени и подобных вещей не было, поэтому мне пришлось в очередной раз выступить посредником между обеими сторонами: князем с его старыми взглядами и нашими итальянками, которые стеснялись всего и вся.

— Так и быть. Сначала их очередь будет, потом — наша.

Но как оказалось, проблему решили не до конца. На этот раз вопли возмущения посыпались от Мишки, который наотрез отказывался делить баню с «виртуозами» — мной и Стефано. В связи с чем князь отвесил сыну свой фирменный подзатыльник и пригрозил розгами. Мне было жалко парня, который и так до смерти боялся кастратов, а теперь ещё ему предстояло лицезреть все изъяны собственными глазами. Но в то же время я понимал и Петра Ивановича, который стремился выработать у Мишки иммунитет на таких, как я.

— С подобными взглядами тебе в Италии делать нечего. А жить тебе здесь придётся, — аргументировал свою позицию Пётр Иванович.

На тот момент князь как раз договорился насчёт Мишки и Элизабетты, приняв в очередной раз оптимальное решение: оставить младшего сына и невестку в Италии. Как я недавно узнал, этот старинный особняк принадлежал покойной тёте Петра Ивановича, Агафьи Алексеевне (или как её называли в Италии — донна Агата), которую ещё в прошлом веке, пятнадцатилетней девушкой, выдали замуж за какого-то местного престарелого князя. Детей у семейной пары не было, родственники мужа давно умерли, поэтому Агафья завещала дом старшему племяннику, а тот, в свою очередь, переписал его на своего младшего сына.

Часов в семь или восемь вечера Кузьма сообщил, что баня уже растоплена. Надо сказать, что по тем временам посещение бани было не просто обыкновенной процедурой, но настоящим мероприятием с обязательным застольем в предбаннике. Поэтому к нашему приходу там уже был накрыт роскошный стол, за который планировалось сесть сразу же после банной процедуры.

Доменика, надо сказать, отказалась от посещения парилки, сославшись на плохое самочувствие. На самом деле она просто не хотела раздеваться в присутствии Паолины: несмотря на то, что на тот момент княжна Фосфорина уже знала об истинной сущности маэстро Кассини, Доменика, вследствие строгого консерваторского воспитания, считала неприемлемым показывать своё тело посторонним. Исключением был разве что я, которому, как будущему супругу, она позволяла многое.

Поэтому мы со Стефано приготовили для неё ванну в её комнате. О, моя возлюбленная ещё не знала, что в спальне её ждёт небольшой сюрприз в виде той самой греческой галеры, наполненной тёплой водой с маслом чайной розы и гвоздики, которые Стефано по просьбе Доменики привёз из столицы. Меня всегда удивляло пристрастие синьорины Кассини к разного рода эфирным маслам, которые она так любила добавлять в ванну. По её словам, они помогают расслабиться и снять напряжение.