Глава восемнадцатая

Йанто Джонс уселся в кресло с чашкой горячего кофе и сбросил туфли. Был почти час ночи, но Йанто не чувствовал себя усталым. Благодаря адреналину. Это было лучше кофеина, хотя он скорее предпочёл бы пить кофе, чем снова переживать нечто подобное сегодняшней ночи.

Джек ушёл из Хаба, не сказав ему ни слова, а вскоре разошлись по домам и остальные. Теперь он остался один, но Йанто в общем-то был не против. Он всегда считал, что в Хабе было что-то успокаивающее, что-то, дарившее чувство защищённости, как будто это был его личный тайный кокон. И, хотя эти мысли смешили его, ему нравилось, что у него есть своё местечко. Это была не вульгарная квартира в Доклендс, но сейчас, по крайней мере, здесь он чувствовал себя почти как дома.

Он нажал на кнопку «play» на пульте дистанционного управления, и несколько секунд спустя без малейшей неловкости произнёс:

— Нет, мистер Бонд, я хочу, чтобы вы умерли, — в унисон с героем фильма.

Той ночью Оуэн Харпер возвращался домой пешком. Сейчас, когда воскресная ночь подходила к концу, городские улицы были почти пустынными; вокруг были лишь коробки из-под еды быстрого приготовления, забившие решётки водостока, разбитые бутылки и остатки еды навынос рядом со стоянками такси. Несколько клубов всё ещё были открыты, из их распахнутых дверей гремела музыка, группки курильщиков стояли на тротуарах, попыхивая, как маленькие паровозы — вероятно, бездельники, которым не нужно было рано вставать на следующее утро.

Оуэну подумалось, что хотя бы разок он мог бы пойти поразвлекаться. Может быть, немного выпить, чтобы легче было заснуть. Может быть, он бы с кем-нибудь познакомился. С кем угодно. Может быть, он бы встретил девушку, пригласил её домой, а наутро вызвал ей такси.

Он остановился у входа в один из клубов, посмотрел на угрюмых вышибал и небольшую очередь, состоящую из пьяных подростков, бросил взгляд через дверь на мигающую светомузыку, а потом пошёл дальше.

Под кроватью Тошико Сато размещался миниатюрный город из обувных коробок, каждая из которых была покрыта солидным слоем пыли. Ей всегда было немного стыдно смотреть на этот неряшливый, беспорядочный уголок своей жизни, но, пока всё это было скрыто от посторонних глаз, она не особенно переживала.

Она залезла под кровать, протянула руки над лежащим вверх тормашками матрацем и вытащила одну коробку. Сняв крышку, она вынула один из фотоальбомов, которые там хранились, и, поудобнее устроившись на кровати, начала перелистывать страницы.

Фотографии внутри были такого качества, какое обычно имеют старые фотографии — в оттенках сепии, выцветшие и поблёкшие. Там были фотографии со дня свадьбы её родителей и фотографии её матери, державшей на руках маленькую Тошико через несколько часов после её рождения. Там были снимки их дома в Англии и её первого дня рождения, где Тошико сидела на высоком стульчике, в замешательстве глядя на одну-единственную свечку на именинном торте в форме цифры «1». Дальше были фотографии их квартиры в Осаке и бабушки Тошико, как всегда, сидевшей в её любимом кресле.

Наконец она дошла до той карточки, которую искала: отец держит Тошико на руках, а у них за спинами в небе над Осакой взрываются фейерверки, и разукрашенные лодки плывут по реке Додзима.

Тошико прикоснулась к фотографии и улыбнулась.

Гвен Купер сунула ключ в замочную скважину, вытянула его назад примерно на миллиметр, немного нажала, а потом повернула его. В этом был весь фокус. Замок щёлкнул, и она открыла дверь.

Рис сидел на диване и смотрел телевизор.

— Так ты дома, — монотонно, бесцветным голосом проговорил он.

— Ага, — ответила Гвен, повесила свою куртку на вешалку и подошла к нему. Она села рядом и выждала немного, прежде чем снова заговорить.

— Прости меня, — сказала она. — Прости меня за еду, и за диван, и… Просто прости.

— Ты просишь прощения из-за дивана? — переспросил Рис с искренним удивлением.

— Да, — ответила Гвен. — Я подумала об этом, и, знаешь, тот диван не настолько плохой.

— Не настолько плохой? — спросил Рис. — Ты сказала, что такую вещь могли бы купить Джордан и Питер Андре[66].

— Да, — согласилась Гвен. — Но это всего лишь диван. Знаешь, что это означает?

Рис засмеялся.

— Всё в порядке, — сказал он. — Я думал об этом, и ты права. Я хочу сказать… Если бы они это купили…

Гвен тоже засмеялась.

— Итак… — сказала она. — Спаг бол?

— Сейчас я приготовлю, — ответил Рис. — В любом случае… Спаг бол всегда вкуснее, если их ешь не сразу после приготовления.

Гвен взяла руку Риса в свою и мягко сжала.

— Я люблю тебя, — сказала она.

— Я тоже тебя люблю, — ответил Рис.

Внедорожник ехал вдоль берега, мимо старой Норвежской церкви и квартала современных зданий. Он остановился перед рядом гигантских многоквартирных домов, в каждом из которых был балкон с видом на Кардиффский залив. В некоторых окнах всё ещё горел свет, некоторые слабо светились мерцающим голубым цветом от невидимых телеэкранов.

Джек Харкнесс вышел из машины и открыл задние двери. Внутри, на заднем сиденье, лежал Шар. Джек вытащил его, постанывая от тяжести, пинком захлопнул дверь внедорожника и понёс Шар к краю воды.

Сорок лет назад здесь не было никаких многоквартирных домов. Сорок лет назад это место было домом для ряда складов, самый большой из которых, «Сахар Гамильтона», стоял у самого края причала. Складов больше не было; даже те, что уцелели в ту ночь, были снесены, и им на смену пришли жилые дома и гостиницы.

Джек смотрел на чёрную гладь океана. Он чувствовал близость к океану, словно это была его родственная душа. Знание того, что каждая капля воды всегда была каплей воды, практически с тех пор, как возникли звёзды. Вода была бесконечна и бессмертна. Джек поднял Шар к груди и в последний раз взглянул на него — на непонятные гравюры на его поверхности, вырезанные миллиарды лет назад неизвестными руками, неизвестными инструментами. Возможно, в другой жизни он мог бы быть красивой безделушкой и храниться за стеклом в музее. Но не сейчас.

Джек бросил Шар в море, и он ударился о поверхность воды с сильным всплеском и быстро утонул. Конечно, это было против правил. Шар нужно было вернуть в подвал D-4, как ещё одну полузабытую реликвию из архивов Торчвуда, но Джеку было всё равно. Это было историей, а он думал о будущем. А прошлое и будущее были разными мирами.

Чаще всего.