11. Тисмен. Возмездие

Этот дом был гнилым зубом столицы. Проклятый, обходимый даже нищими, он стоял укутанный в туман возле самой площади и взирал на повешенных пустыми глазницами окон. Алкадий не боялся проклятий, он их даже любил: стоя у разбитого окна на втором этаже, он смотрел на полупустую, встревоженную казнями площадь и вдыхал запах смерти: душный, обволакивающий. Грязный. Так непохожий на тот, что помнил он с детства: смешанный с терпким ароматом благовоний и цветов, а еще совсем слегка: магии… Не кассийской магии, нет, удушливой, лишающей разума черной магии смерти… глупым кассийцам такие вершины не подвластны.

Полумрак храма смерти, единственного места, где не чувствуется их богини, тихие перепевы жрецов, тяжелая рука учителя на плече…

Учитель не сильно-то любил своего ученика. Но долг исполнял тщательно и аккуратно: Алкадий не помнил его имени, зато отлично помнил все уроки, помнил, как помогать душам быстрее пересечь грань, найти тот самый покой, который обещал подземный мир. Помнил и то блаженство, которое дарила ему самому эта помощь. Наверное, тогда Алкадий смерть и полюбил, страстно и безумно, полюбил то, в чему ему давно было отказано…

И все же этот день был удачным. Очень. Алкадий давно знал, что глупцы хитры и изворотливы: эта курица оказалась очень даже изобретательной. Он бы до этого не додумался, по той же причине, почему не почувствует подвоха и Идэлан: в Виссавии не используют таких штучек, не видят необходимости.

А день свадьбы Аланны и Идэлана придется-таки ускорить.

Да и…

Алкадий глянул в суетившуюся внизу толпу и утонул в поднявшимся к горлу удовлетворении: на площадь въехал на Огнистом Арман. Магический конь был великолепен, огонь, казалось, стекал по его темной шкуре, а аура Армана… обычно укутанная в чистый белоснежный свет, сегодня была открыта, как на ладони… Как же ты пленительно беззащитен, старшой!

Пока Армана защищал амулет, Алкадий его не решался трогать. Не решался даже дотронуться к спящей в вещичке силе наследника… не осмеливался. Подсознательно боялся.

Но сегодня все было иначе.

Да, это, безусловно, хороший день… И Алкадий заскользил взглядом по площади в поисках жертвы.

Мороз сменился резкой оттепелью: затянуло тучами небо, запахло талым снегом, заплакали частыми слезами сосульки. Город суетился как муравейник, народ старался обходить лужи, летел талый снег и грязь из-под копыт коней и колес карет, а мокрые стены казались грязными. Вся столица казалась грязной. И таковой являлась.

Площадь пока была полупустой: народ спешил по своим делам и старался лишний раз не смотреть на развешенные в ряд тела вчерашних драчунов. Завывали возле некоторых тел вдовы, цеплялись за их юбки детишки, смотрели хмуро стоявшие в стороне мужчины, но Арману было как-то их не жаль: тех повешенных в драку никто вмешиваться не просил. И убивать не просил. А если уж вмешались, то теперь и сполна расплатились.

Он проверил, как идет подготовка к вечерней казни, проинструктировал охрану, которая не даст излишне безобразничать толпе, прибывшей посмотреть на зрелище, и уже развернул Искру к ведущей к казармам улочке, как вдруг из соседнего дома раздался истошный женский крик.

— Арман, нет! — крикнул один из дозорных, но чутье зверя гнало вперед. И Арман, до конца сам не зная зачем, уже несся к крыльцу неказистого дома, соскочил с Искры, влетел по ступенькам и ударил в обитую железом дверь:

— Дозор, открывай!

Никто не отозвался. Арман потянул дверь на себя и даже удивился, когда она легко поддалась: здесь было слишком много лихих людей, чтобы забывать о запорах. Внутри оказалось тесно и тихо. Вела наверх стертая до ветхости лестница, поскрипывали под ступнями ступеньки и пахло старостью и пылью. Полумрак прятал мусор по углам и потертости на полу, чернели в стенах ветхие двери. Арман на миг удивился, что дозорные не пошли следом, и забыл обо всем, превратившись в слух и нюх: здесь было слишком тихо и пахло… как-то странно пахло. И от неведомой сладости кружилась голова и туманился разум.

Он прошел первый этаж, краем уха услышал крики чем-то недовольных дозорных и, различив в тишине едва слышные всхлипывания, толкнул одну из неказистых дверей, оказавшись в темноте душного, грязного коридора.

Вновь скрипнули под ногами половицы, с легким шелестом вышел из ножен кинжал, а рыдания стали единственным звуком в ставшей вдруг густой тишине.

Даже зрение оборотня тут не помогало.

Арман нащупал ладонями еще одну дверь, толкнул ее и, войдя в небольшую каморку… понял, как ошибся…

Мебели здесь не было, да и нужна ли она была? Лишь голые стены с обрывками старых газет, да столь же стертый, как и все вокруг, пол. На полу сидела женщина. Темноволосая, растрепанная, с окровавленным лицом, она тихо плакала у ног стоявшего к ней спиной мужчины. Дверь за спиной Армана с тихим шелестом закрылась, но Арман и без того понимал: живым ему отсюда не выйти. Он узнал стоявшего у окна. Не мог не узнать. И вновь встал на те самые грабли… идиот.

— Надоело! — сказал Алкадий, оборачиваясь.

Он улыбнулся и щелкнул пальцами. Женщина всхлипнула едва слышно и осела на пол кровавой лужицей, матово поблескивающей в ошметках ткани и кожи.

— Зря ты так, — выдохнул Арман.

Высшие маги иногда бывают лишены человечности. Судя по всему, Алкадий эту человечность растерял уже давно.

Маг лишь усмехнулся едва заметно, открыл кляксу перехода и одним движением руки швырнул Армана в звездное забытье. Вылетел Арман уже в заснеженном лесу, не удержался, упал на ровный наст, проломившийся под его весом, и сразу же поймал взглядом Алкадия, выходящего из темноты магического перехода. Стать зверем? Попытаться удрать? А кто ж ему даст?

— Шлюху жалеешь? — спросил Алкадий, осматриваясь. — Она уже старая и покупали ее редко… вот и обрадовалась, дурочка, получив монетку… отмучилась. Разве это плохо? Ты лучше себя пожалей… я бы тебя не тронул, но ты рискнул и вышел гулять без своей любимой игрушки… как глупо, нет?

Холодно тут! И темно. Но темнота глазам оборотня не помеха. И видно, увы, слишком хорошо видно, гримасу равнодушия на лице Алкадия: в очередной раз Армана используют как тупую приманку. Как же эбесит-то, а! Но на этот раз так просто не получится.

— К чему тебе я? — усмехнулся Арман. — Второй раз Мираниса на меня не выманишь, телохранители не позволят.

— Меня сейчас не Миранис интересует! — прошипел Алкадий, и в глазах его мелькнула болезненная ненависть.

Арману даже интересно стало, кто же этого Алкадия так достал-то? Впрочем, Арман и без того почему-то догадывался, кто. Этот кто-то кого не увидит, всех задеть умудряется.

— Меня интересует этот проклятый мальчишка, что то и дело путает мне планы, как его там зовут, Рэми? — кто ж сомневался-то, а? — Как вам удалось обойти магию созданного мной амулета?

— Я был прав, это ты его уговорил, — прошипел Арман и вновь разозлился на Нара, что не дал убить предателя. Но Алкадий лишь рассмеялся:

— Если тебе будет легче, Арман, он не знал, что носит. Твой Рэми слишком чистый, чтобы кому-то навредить. Даже темный цех, в чьи лапы он почему-то попал, не осмеливался и волоска тронуть на его голове: мальчик оказался опасным в своей невинности. Но чистоту можно обойти хитростью, что я и сделал, а теперь жалею: надо было придушить раньше, пока он был в моих руках. Но так же хотелось добраться до вашего драгоценного Мираниса… На этот амулет у меня ушло столько сил… чего ради? Чтобы твой мальчишка не только его сорвал, но еще и уничтожил, чуть меня не достал, да сам выжил. Из-за вас, сволочей, пришлось кормить лозу раньше срока!

Дивные он вещи говорит. То, что следует обдумать, позднее, если Арман выживет. А теперь… теперь надо сделать все, чтобы подпортить Алкадию веселье.

— Ах, какая жалость, — усмехнулся Арман. — Мне разрыдаться, чтобы тебе стало легче?

— Тебе звать, — ответил Алкадий. — Зови! Не знаю, почему, не знаю, зачем, но я уверен, что Рэми к тебе придет, зови!

Он сжал пальцы в кулак, и Арман задохнулся от боли. Проклятая магия! Почему делаешь столь беззащитным?