Глава третья
В апреле Демельза вернулась с семьей в Англию. Ей хотелось уехать раньше, но Джереми с Кьюби настояли, чтобы она осталась, сославшись на то, что в Брюсселе больше возможностей узнать что-нибудь о положении Росса, чем в Лондоне. Она бы прислушалась к их мнению, будь обстоятельства менее запутанными, но все перемешалось. Король Людовик находился в Генте, какого-то нового человека по имени Стюарт назначили британским послом при его поредевшем дворе. Разумеется, поредевшем, потому что из четырех тысяч французов вместе с ним в Бельгийскую Голландию сбежали только двести человек.
Единственный дорожный экипаж с таким драгоценным грузом и людьми продержали на пропускном пункте три часа и в итоге разрешили въехать в Бельгию после переговоров Жоди с комендантом пограничного пункта.
Жоди проследила, чтобы Демельза с детьми благополучно разместились у Джереми, и сразу отправилась с месье Меньером в Гент, поскольку ничего не знала о местонахождении брата и жив ли он вообще.
Фицроя Сомерсета, освобожденного от дипломатических обязанностей, назначили военным секретарем Веллингтона, который пытался справиться с многоязычной армией. Сомерсет долго успокаивал Демельзу, что как только все утрясется, то Росса, как и его самого, отпустят домой. Разговор не слишком ее убедил, но ей оставалось лишь надеяться, и в конце концов она направилась в Англию.
В первую короткую встречу на приеме у Джеффри Чарльза между Демельзой и Кьюби установилось некое полудружеское, полувраждебное взаимопонимание. Когда-то Демельзу злило, что Кьюби готовится к свадьбе с Валентином Уорлегганом ради денег, отказав ее сыну Джереми, которого буквально околдовала. Демельза ожидала увидеть расчетливую охотницу за деньгами; но впервые увидев ее на приеме, поняла, что выдуманный облик совершенно не соответствует действительности. Кьюби сразу показалась Демельзе девушкой высокого класса, не только по положению в обществе, но и по личным качествам, обладающей волевым и сильным характером и очарованием. Теперь Демельза понимала Джереми. Она все еще недолюбливала невестку за причиненные ее сыну страдания, но признавала ее достоинства.
С тех пор они больше не виделись. После столь удачной потери Валентина, Джереми убедил Кьюби сбежать с ним, и теперь они женаты вот уже четыре месяца.
В такой ситуации могли возникнуть трудности, но их смягчили обстоятельства. Демельзу слишком беспокоили целесообразность ее бегства и безопасность Росса, чтобы отвлекаться по мелочам, а Кьюби стало тошнить по утрам, и это их сблизило. Однажды Кьюби призналась Демельзе:
— Хочу, чтобы вы знали, как мне повезло и как я горжусь тем, что я жена Джереми.
Теперь над ними нависла угроза неизбежной войны. Джереми произвели в лейтенанты, и он постоянно отсутствовал, хотя умудрялся ночевать дома. Сообщил, что Бурбоны не пользуются популярностью, и если придется сражаться против прежнего командующего, вряд ли бельгийские и голландские войска будут драться. Другие государства — Россия, Пруссия, Австрия — обещали предоставить войска, но у них полно проблем на завоеванных территориях. Неясно даже, будет ли герцог командовать всей армией. Принц Уильям Оранский все еще считался главнокомандующим, и если так и останется, они обречены на поражение.
Англия, говорил он, слишком медлит с отправкой войск. Столько полков расформировали, столько послали в Америку и Канаду, англичане никак не хотели верить, что мир продлится недолго. Как же ему повезло, продолжал Джереми, оказаться прямо здесь, в знаменитом 52-й полку Легкой пехоты.
Демельзу удивляло хорошее настроение сына. Она знала Джереми лучше других, его творческую натуру, и что он не отличался отвагой. И все же его заинтересованность и готовность были непритворными. Вероятно, он поддерживал боевой дух роты, гнал от себя мысли о кровопролитии и думал о славе. Демельза наблюдала за взглядами Кьюби на Джереми и поняла, что та вовсе не поддерживает его энтузиазм в отношении войны.
Семья покинула Антверпен и морем прибыла в Дувр. Джереми с Кьюби проводили их до экипажа. Младший сын Демельзы выдержал смену обстановки, комнат, еды и климата с невозмутимостью, которая должна бы проявиться в куда более зрелом возрасте. Его временные капризы происходили скорее от скуки, чем от недомогания, а упорной и незаменимой миссис Кемп помогала Изабелла-Роуз, развлекая и отвлекая его чем-нибудь. После приключений с польскими военными Белла стала весьма осмотрительной и до сих пор не поняла, отчего суровая мадемуазель де ла Блаш перед отъездом обняла, поцеловала и поблагодарила ее.
Теперь снова пора уезжать. Все обнялись на прощание. Демельза никогда не принимала столько решений без Росса, а теперь приходится расставаться со старшим сыном, которого подстерегала ужасная опасность, ее душили чувства и не покидало ощущение одиночества. Но она сумела скрыть большую их часть, как и взволнованный Джереми. Он старался отшучиваться, а на щеках Кьюби красовались ямочки от улыбки, ореховые глаза светились. Гарри кричал, Белла помахала обоим, и экипаж погрохотал по улочке, пока они не скрылись из вида.
Сначала они остановились в гостинице «Иббетсон», но она оказалась слишком дорогой, поэтому через пару дней перебрались в прежние комнаты Росса на Георг-стрит. Почти сразу же их навестила Кэролайн Энис.
— Моя дорогая! — воскликнула Кэролайн, и они обнялись. — Я так надеялась застать тебя здесь! А Росс? С ним все хорошо? — она выслушала Демельзу. — Черт бы их всех побрал! Они не имеют права кого-либо задерживать! Это возмутительно! Тебе надо сходить к премьер-министру или принцу-регенту! Наверняка за несколько дней все уладится.
— Это затянулось уже почти на месяц!
— Поверить не могу, что они осмелились. Всем разрешили уехать, насколько мне известно... Нет, мы не пересекли Ла-Манш. Только мы прибыли в Лондон, как услышали новости о побеге печально известного негодяя. Я раздумывала, ехать или нет, но Дуайт посоветовал переждать неделю, и, разумеется, мы взяли с собой детей. Он уехал домой — не было смысла оставаться, и забрал Софи с Мелиорой. Маленькие озорницы несказанно расстроились. Я осталась у тетушки Сары, отчасти из прихоти, а отчасти, чтобы узнать новости о дорогих друзьях.
— Кэролайн, я изо всех сил стараюсь сохранить спокойствие ради Беллы и Гарри, но душа болит. Правильно ли я поступила, что уехала, разве хорошо, что его задержали, а нас нет? Поездка из Парижа в Брюссель выдалась чудовищной; когда-нибудь я расскажу об этом приключении, но всю дорогу я сожалела, что оставила комнаты пустыми к его возвращению. У меня самые неприятные предчувствия. В Париже Росс не скрывал неприязни к двум самым зловещим людям, которые снова пришли к власти, и я убеждена, что они постараются ему навредить, даже если это означает только посадить его за решетку, но насколько? Возможно, на несколько лет...
Кэролайн сжала ее руку.
— Ну-ну, не надо. Я не привыкла к твоим слезам. Послушай, а где дети?
— Гуляют с миссис Кемп.
— Сегодня вечером они обойдутся без тебя. Пойдем со мной и моей тетушкой на ужин в Хаттон-Гарден; уверена, там будут люди...
— Кэролайн, мне сейчас не до веселья. Это очень любезно с твоей стороны...
— Тем более стоит сходить! От твоего письма, отправленного в последнюю парижскую неделю, у меня создалось впечатление, что ты развлекаешься на полную катушку. Ты прекрасно проводила время в Париже, пока не сбежало это чудовище. В последний месяц ты хандришь у себя в комнате, беспокоишься за Росса и коришь себя понапрасну. Хватит. Иначе заболеешь. Хватит на сегодня. Портшез прибудет за тобой в семь часов. Домой тебя вернут в одиннадцать. Ты ведь знаешь, миссис Пелэм нравится твое общество. Не порть ей праздник.
Демельза рассмеялась.
— Росс говорит, ты самая решительная женщина на свете.
— Вторая после тебя, — поправила Кэролайн. — Но во мне сочетаются решительность с наглостью, которая только ее усиливает.
Демельза поинтересовалась, а проходит ли вообще хоть один вечер в доме на Хаттон-Гарден без приема. Миссис Пелэм — дама гостеприимная и располагает средствами, чтобы потакать своим прихотям. Народу собралось мало, всего восемь человек, но вечер, как обычно, был элегантный и приятный. Демельзе он бы тоже показался приятным, не проявляй люди к ней излишней любезности и сочувствия. Уже в который раз ее просили пересказать свою историю, и ей уже опостылело слушать одни и те же замечания.