Глава 17: "Откровения боли"

Дароз резко ударил с разбега плечом вошедшего старца. Издав глухой стон, он едва не опал на пол, но всё же устоял, вытаскивая из-за пазухи небольшой изогнутый нож. Лусар быстро ударил его локтём в живот, после зажав его шею, в попытке задушить. Но старец зажал рёбра Лусара, выламывая их с тихим сухим хрустом. Юноша закричал, не в силах терпеть такую боль. Неожиданно старец рухнул на пол. Из его шеи фонтаном била кровь. Большой, словно ритуальный нож, с которого большими каплями стекала кровь, был в руке Фарки.

– Что встали? Уходим, быстро! – сказала девушка.

Дароз схватил лежавшие на полке три ножа. Выбежав из комнаты, Константин искал взглядом Махиору и Акаара, но их нигде не было видно. За поясом висел Эхар, не подававший признаков опасности с того самого момента, как что-то произошло в Проклятом лесу. Посох же был совершенно бесполезен, как думал Константин, ведь камень был отделён от самого посоха. Но всё же он взял и их, в надежде на восстановление магического оружия.

Они все вместе бежали к выходу, туда, где были высокие столбы, обвитые вьющимися растениями. Там, среди этих колонн стоял Акаар. На его лице была ухмылка.

– Неужели вы думали, что так легко сможете убежать?

– Кто ты? Кому служишь? И где Орден Чистых Магов? – спрашивал Константин.

– Мы служим одной лишь боли. Она наша госпожа и только ей мы посвящаем свои жизни, деяния и смерть. А Чистых магов более нет. Я был последним из них. Более пятидесяти лет назад Орден Боли напал на нашу обитель возле Кураза. Я принял боль, отдавшись ей полностью. Теперь мы базируемся здесь, в обители боли, в её храме.

– Вы служите Демонам! – выкрикнул Дароз, держа в руке один из ножей.

– Нет, только боли. Демоны, Боги, они меняются, а боль вечна. Мы рождаемся с ней, живём и умираем в её объятиях. Даже Боги и Демоны испытывают боль. Я лично удерживаю Марката от нападения на эти земли, подняв ещё больше нежити в мёртвых землях. Именно я напал на след Корпуса Ночи, едва не убив их всех. Избранный, мы ждали тебя. Только ты принесёшь истинную агонию в этот мир, а после и в свой.

– Прочь с дороги, безумец! – выкрикнула Фарка, уставшая слушать его болтовню.

– Пора вам вкусить боль, окунуться в её величие. – сказал Акаар, взмахнув руками.

Растения, оплетающие колоны, зашевелились, словно змеи. Их ветви-лианы молниеносно потянулись к узникам. Константин выкрикивал заклятия, приходящие ему на ум. Он вспомнил уроки Светорода, что магия должна идти из глубины души, подпитываемая эмоциями. Языки пламени и искры молний уничтожали всё новые и новые вьющиеся ветви. Акаар безмолвно делал пасы руками, призывая всё новые и новые лианы. Лусар, решивший отвлечь внимание Адепта Боли, метнул в него свой нож. Акаар с лёгкостью отклонил его жалкую атаку, но в тот же миг Константин обрушил чёрную молнию, сорвавшуюся с его рук. Акаар отлетел в сторону, сильно ударившись о каменную стену. Все змееподобные ветви безвольно повисли. Дароз, схватив Фарку и Лусара, бегом направился к выходу. Константин последовал за ними. Он понимал, что там их ожидает темнота, полная страхов и боли, но это был единственный известный им выход.

Они бежали по длинному прямому, но невероятно тёмному коридору, плавно переходящему в пещеру. Его каменная кладка, покрытая узорами, обростала мхом болезненно жёлтого цвета. С потолка свисали каменные фигуры, похожие на людей и животных. Складывалось впечатление, будто все те, кто пытался пройти здесь, неведомой силой приросли к потолку, став его частью. Константин очень часто бросал огненные шары для освещения. Пусть они не давали много света, но это было единственным выходом, ведь он не знал заклинаний освещения. Да и были ли они? Возможно в книге и нашлось бы что-то, но не было времени на поиски. Они бежали, то и дело оглядываясь в сторону храма, ожидая преследования. Но никто не пошёл за ними следом, лишь некое эхо разносилось по пещере. "Вы уже полны боли и отчаяния! Все пути ведут к нам!" – всё, что смог разобрать Константин.

Вокруг была гнетущая темнота. Чёрная, словно материальная. Она смотрела на них, дышала, словно огромное, древнее существо со своим, чуждым людскому, разумом. Люди, бродившие в ней, были столь слабы и ничтожны, что она их практически не замечала. Лишь слабые всполохи магического пламени немного разрывали её плоть, срастающуюся в тот же миг. В их сердцах затаился страх. Слабый трепет. "Перед чем? Неужели я внушаю страх этим тварям?" – шептало это нечто, обитавшее в пещере. Эта темнота не простое отсутствие света. Это древнее существо, ровесник Богов. "Когда-то и я боялся. Но это позади. Теперь я ничто, скрывающееся здесь, в нигде" – закрадывалось в голову каждому идущему внутри пещеры: "Позвольте узнать вас, погрузиться в пучину вашего бытия". Лёгкий мороз пробежался по коже людей, волосы встали дыбом. Ощущалось некое присутствие в голове. Словно некий червь, свёрнутый до этого в клубок, разворачивался, скользя внутри головы. Холодное, тонкое, склизкое нечто пробиралось в сознание, наводя страх и ужас, боль и отчаяние. Этот червь рос, становился сильнее. И вот уже нечто огромное бешено носилось внутри черепа, цокая по нему множеством мелких лапок. Словно ужасная многоножка или даже несколько этих тварей неистово искали выход из своей тюрьмы – человеческой головы. Появлялось желание убить себя, разбить голову, вскрыть её, как консервную банку, лишь бы не ощущать более этого ужасного и противного чувства.

К этому, доводящему до истерики ощущению бегающей многоножки в голове, добавился неразборчивый шёпот. Это был не один голос, а десятки, сотни и, возможно, тысячи разных голосов, говорящих каждый о своём. Но в этой какофонии ничего не возможно было разобрать. Эти голоса сводили с ума. Казалось, весь мир прекратил своё существование, уступив этому невыносимому сочетанию множества лап, неистово бьющихся внутри черепа, и не меньшему числу голосов, неразборчиво бормочущих что-то своё. Слёзы лились сами собой, безвольно вытекая из глаз. Отчаяние и ужас овладели каждым из смертных.

Дароз с широко раскрытыми глазами сидел на полу, схватив себя за голову. Он вопил от страха и осознания смертей, в которых он повинен. Слёзы огромными каплями падали на землю, жадно впитывающую столь желанную для неё влагу. Перед его глазами всплывали воспоминания рабства, смерти любимой. Он готов был пожертвовать всем, чтобы её вернуть. "Нет, не всем!" – закричал он: "Дети… Ими не пожертвую!". Он бил каменные стены, разбивая руки в кровь, большими брызгами разлетавшуюся по лежащим неподалёку камням.

Фарка, закрыв лицо руками, рыдала, сжавшись, словно ребёнок. В памяти всплывали ужасающие картины. Горы трупов, воняющих горелой плотью. Этот тошнотворный смрад, казалось, пропитал всё пространство вокруг. И наверху этой кучи трупов лежала девушка, так похожая на Фарку. "Мама…" – срывающимся голосом прошептала девушка. Её сотрясло от очередной истерики. Она кричала и вопила, рыдала и замирала, словно переставая дышать. Неподдельный ужас пропитал её насквозь. Сердце болело и щемило, сжимаясь от отчаяния.

Лусар же слышал тихий, едва уловимый шёпот, словно змеиный. "Ты второй. Всегда им был. Ты тень, попытка забыть боль. Неужели так должно быть?" – вертелось у него в голове. Он повторял это сам, словно мантру, раскачиваясь из стороны в сторону. Он видел, как отец и сестра сидят в большом доме, полном богатств и прислуги. Стол ломится от еды. Но сам Лусар стоит на улице, мокнет под проливным дождём. На нём старые оборванные тряпки, уже давно изношенная одежда. Грязно серые пальцы робко стучат в ставни. Дверь открывает отец, явно не ожидавший увидеть сына. Лусар просит куска хлеба, на что Дароз прогоняет его, говоря: "Ты никто! Ошибка молодости, не более. Фарка, вот моя дочь, которой я горжусь. Убирайся прочь, жалкий попрошайка! Не сын ты мне более!". Юноша падает на колени перед закрытой дверью, громко рыдая.

Константин видит своего брата, истекающего кровью. Он держит его на руках, громко плача. "Нет! Не умирай! Только не ты!" – кричит Константин. Неожиданно брат открывает глаза, хватая юношу за горло: "Я и не умру. Ты вместо меня! Я подставил тебя, чтоб не отдавать долг! Прощай…". Сильная боль в животе, словно от удара ножом. Именно там, где ещё виден был большой шрам от смертельного ранения. "Нет! Он бы никогда так не сделал!" – выкрикнул Константин, ударив кулаком себя по голове, словно выбивая наваждение: "Он не идеальный, но не предал бы меня, семью".