Глаза, желтые, выцветшие под пегими кустами бровей, смотрели цепко и зло.

Кай развалился в кресле у стола, на котором громоздились книги, свитки пергамента. Придавленная камнями карта, вычерченная умелой рукой, занимала добрую половину.

— Рассказывай, что знаешь, — велел старик.

Голос у него был сиплый, одышливый. Под глазами набрякли мешки. Левую щеку рассекал дурно сросшийся шрам.

— Они встали лагерем там, где гать сожжена. Строятся. Скоро дойдут до Белых Котлов, — Кай притянул к себе глиняную кружку, заглянул внутрь, поморщился, потом все-таки отхлебнул.

— Это три мили отсюда по-прямой, — старик гулко закашлял, сгибаясь, растирая грудь уцелевшей рукой. — Почему тебе не доложили раньше?

— Потому, — Кай поставил локти на карту, уперся подбородком в ладони. — Очень быстро идут. Королевские войска. Мелкие расковыряли дорогу, это их как-то задержит, я думаю.

— Сопляк самонадеяный! — вызверился старик.

— Тогда скажи мне, такой умный, что делать. Или я сам справлюсь.

Старик жестом подозвал Кая к себе, вцепился в плечо, с трудом выпрямился во весь рост. Оперся, тяжело проковылял к столу.

— Откуда знаешь, что королевские?

— Мелкие сказали, что на знаменах крылатые кошки. Это же вроде Лавенгов герб, королевский. И еще они сказали, что много народу. В железе.

— Для них "много" — это все, что больше дюжины, — просипел старик, отобрал у Кая кружку, долго пил, с трудом проглатывая подогретое вино. — Если тень послал королевских людей, то наверняка с поддержкой Раделя и Доброй Ловли. Маренг тебе разоренный рудник не простит.

Он навалился грудью на стол, ткнул пальцем в одну из гривок, помеченных на карте зеленым среди серых размывов болот.

— Три мили. Три мили — и они ударят нам прямо в ворота. Это королевские рыцари, не местное ополчение. Они возьмут тебя за горло, мальчик.

Кай посмотрел старику в глаза.

— Чума. Скажи, что мне делать.

Тот молчал, тяжело, с присвистом, дыша.

— Вечером возьмешь людей, вернешься в Белые Котлы. Выяснишь точно, насколько велика армия. Тяжеловооруженных рыцарей можно остановить только на болотах. Когда они вылезут на сухое место, нам конец.

Чума вдруг хряснул кулаком по столу, книги подпрыгнули. Кай вздрогнул.

— Ты остановишь их, черт тебя побери! Лавенги, Маренг, Радель — мне все равно! Ты удержишь эти земли, потому что тебя ждет Тесора!

Затем он неожиданно успокоился и сказал:

— Скоро выпадет снег. И ты призовешь своего отца. С Шиммелем мы для них неуязвимы. Но для этого ты должен дожить до снега.

Кай тупо смотрел в карту, в ушах звенело. Ему вдруг нестерпимо захотелось спать.

Снег может лечь завтра. Через неделю. Никогда.

Лучше бы никогда.

***

Среди потоптанной зелени, по щиколотку в воде, Кай копал аир. Босая нога в разводах тины надавливала пяткой на лопату — хак! — лезвие выворачивало истекающий жижей, прошитый корнями пласт земли и глины. Аирный корень розоватый, петлистый, в прелых чешуях, толщиной в палец, на косом срезе копится слеза. Крепкий запах горечи щекотал ноздри.

Ласточка выбирала аир руками, отрезая сапожным ножом свернутые в толстый рулон черешки. Бальзамический аромат смешивался с запахом гниющей под солнцем тины. Ласточка выпрямилась, загораживая ладонью глаза от блеска реки.

— Хватит, Кай. А то не дотащим.

Кай отряхнул лопату от глины, поднял к плечу и бросил на берег — сильно, с разворотом корпуса, как копье. Острие вонзилось в покрытый мелкой травкой склон среди ивняка.

В четыре руки Кай с Ласточкой быстро наполнили корзину. Похоже, мы управимся раньше, чем рассчитывали, подумала Ласточка с удовольствием. Уж больно хорош июньский день на берегу Стержня.

— Отлично! — похвалила она. — Добыча что надо. Теперь давай перетащим вон туда, на косу, и помоем. Эй, эй, не один! Не прижимай к себе корзину, измараешься!

Куда! Кай уже тащил плетеный короб в охапке, продираясь сквозь тростники, прямо по мелкой воде. Подвернутые штанины вымокли и раскатались.

Он плюхнул корзину в воду, обрызгав и себя и Ласточку.

— Осторожней, оглашенный!

— Высохнем, — он засмеялся. — Жарко же!

Ласточка закатала рукава повыше и погрузила руки в корзину, полную воды и корней, выполаскивая маслянистый ил. Кай встал напротив и тоже сунул руки в корзину. Черная муть, клубясь, растекалась вокруг, скрывая ласточкины ноги и белый ребристый песок. Корни кувыркались, всплывая бело-розовыми боками, в их кишении вдруг почувствовалась ласка — что-то скользнуло по пальцам, по тыльной стороне ладоней… Ласточка спохватилась, только когда прохладные пальцы обняли под водой ее руки, поглаживая запястья.

Она вскинула глаза — и встретилась с зеленым взглядом, просветлевшим от всполохов на воде. На спутанных, свисающих на лоб волосах, на бровях дрожали капельки, скулы были вызолочены солнцем, а белки в тени казались голубыми. Потом светлая зелень расплылась от приближения, Ласточка ощутила жар на лице — и отшатнулась. Только горячее, шершавое мазнуло ее по подбородку.

— Кай, прекрати! — Она попыталась вырвать руки, но он держал крепко. — Я сказала, прекрати!

Короткая борьба, несколько корешков выплеснулось из корзины, поплыло по течению. Мокрые пальцы, наконец, соскользнули, Ласточка отшагнула назад, гневно раздувая ноздри.

— Я просила без этих твоих штучек!

Он смотрел на нее, опустив руки, и она вдруг смутилась. Резко отвернулась, пошла к берегу, на ходу опуская высоко подоткнутую юбку. Лицо горело, то ли от волнения, то ли от жара едва коснувшихся губ.

— Вытаскивай корзину и собирайся.

Отыскала в траве свои башмаки, забралась повыше на косогор и села там обуваться. Обтирая нижней юбкой мокрые ступни, она не смотрела, как Кай возится с корзиной. Злилась на себя, что вспыхнула, как девочка, злилась, что убежала, вместо того чтобы спокойным голосом отчитать наглеца.

Значит, мы не будем сидеть на берегу, пить квас и болтать, ожидая, пока высохнет аир. Не будем купаться в теплой воде и собирать землянику на склоне. Значит, мне придется полночи слушать, как это чертово чучело ворочается на сундуке и выразительно вздыхает… впрочем, вздыхает и ворочается оно почти каждую ночь.

Лия и Вилла, две разумные, видавшие виды тетки, сказали бы мне: "Что ты, дура, сама маешься и парня маешь? Дай ему, и вся недолга. Хорошенький же!" Они бы сказали, да я не спрашиваю.

— Собрался? Чего ты там возишься! Нам пора.

— С корзины течет! — От обиды голос у Кая сделался по-мальчишески тонким.

— Какая разница? Ты и так вывозился по ноздри, все равно все стирать.

Постираться можно было и в реке, как раз бы высохло к закату.

Ласточка решительно поднялась.

— Ну? Долго будешь колупаться? Я пошла, догоняй.