Глава 7

— Да пусти меня! Больно ухо! — Кай отскочил к окну. — Я что, пятилетний? Ласточка? Сдурела совсем!

Он запыхался, взмок и выпитое вино ударило в слабую после болезни голову. Стучало в висках молоточками. В глазах опять начало темнеть.

Лекарка уселась на сундук и аккуратно расправила юбку. Потом положила обе руки на колени, ладонями вниз, очень ровно. Лицо ее ничего не выражало.

Кай заметался по комнате, едва не сшибая все углы. Саданулся коленом о кровать, взвыл, уселся, смяв покрывало. Молоточки стучали все сильнее.

— Не поднимай ветер, мальчик, — Ласточка продолжала сидеть спокойно. — Ты или расскажешь мне подробно и честно, что с тобой происходит, или я, как бог свят, выгоню тебя на улицу прямо сейчас. Я не могу допустить, чтобы ты в следующий раз выстудил кровь в жилах больного или обрушил кровлю.

Кай потряс головой, словно отметая ее слова, со стоном прижал руки к вискам, свел брови.

— Нечего тут стонать, рассказывай, — Ласточка была непреклонна. — Я не для того тебя держала у себя две недели и лечила, чтобы ты сам себя сгубил дурацкими выходками.

— Я ничего не знаю! — Кай глянул честными глазами. — Со мной никогда такого не было! Я не знаю, ну Ласточка…

— Хватит канючить! С тобой никогда такого не было, и потому я отдирала тебя от простыней, как рыбину со льда. Чтобы никто не увидел, что ты творишь в беспамятстве.

— Так ты поэтому меня забрала?

— А почему еще? — возмутилась лекарка. — Думаешь, мне приглянулись твои тощие кости? Или я обожаю не спать ночами, ворочаясь на сундуке? Он твердый, между прочим!

Кай сполз на пол, подобрался поближе. Глянул снизу вверх.

— Я не знал… — пробормотал он. — Я думал…

— Ты думал, что я такая же дура, как шестнадцатилетка Тинь. Это ей ты можешь морочить голову, и строить глазки, а мне уже много лет, Кай. Я не интересуюсь сопляками, которым еще надо держаться за материнскую юбку. Кстати, где твоя мать? Кто она?

— Умерла, — Кай уставился в пол, разглядывая чисто выскобленные доски. Провел пальцем по трещине в половице. — Моя мать умерла.

— Рассказывай, — велела Ласточка, сверля взглядом его затылок. — Я не верю, что все эти штучки начались только сейчас.

— Ну зачем тебе!?

— А затем. Я может смогу что-нибудь для тебя сделать. А может, и нет. Но мне надо знать, кто ты и что с тобой происходит.

Кай вздохнул, чувствуя давящее пожатие повязки на ребрах.

Ничего плохого ему эта женщина еще не сделала. Наоборот. Ну за ухо оттаскала, это не в счет. Гречка… и черт бы с ней. Почему он на нее так зол тогда?

— У тебя дети есть? — пробурчал он, не отрывая взгляда от половиц.

— Нет.

— А почему?

— По кочану. Мы ведь сейчас не обо мне говорим, так?

— А о ком?

— Кай!

— Ладно.

— Что ладно?

Он помолчал, подбирая слова. Это ей знать не надо, это и вовсе не стоит. И это. Вот то, пожалуй, тоже.

— Я так и вижу, как ты крутишься и выдумываешь, как половчее меня провести, — проницательно сказала Ласточка.

— Отстань, — огрызнулся он. — Я не люблю рассказывать.

— Да-да, ты таинственный и непостижимый. Но придется.

— Матери я не помню! — зло выпалил он, собравшись с духом. — Она была из благородных, это точно. Меня воспитал Вир, он брат ее был, двоюродный. Я жил с ним, пока не исполнилось пятнадцать. Был его оруженосцем. Я, наверное, плохо себя вел… А он…

— Лупил тебя доской от забора. Я его понимаю.

— Вобщем, он меня с детства опекал. Вир был странствующий рыцарь, иногда нанимался на службу на сезон-другой.

— И тебя с собой таскал.

— Ну да. Иногда мы часто переезжали с места на место. Он по-своему любил меня. И заботился.

Кай снова глянул на Ласточку, стараясь сделать взгляд попроникновеннее. Женщина задумалась о своем, но слушала внимательно. А он вдруг вспомнил, живо и ярко, как все было. Сколько крови он попортил своему рыцарю.

… Кай зашевелился, неуверенно поднялся на четвереньки, зачем-то попытался поправить оторванный рукав. Разьезжающимися глазами посмотрел на стоявшего над ним Вира.

Захихикал.

Пьян он был вдребезги.

— Вставай, — сказал Вир ровным баритоном. — Поднимайся на ноги, холера тебя забери. Не дело приличному юноше обжиматься в кабаках со всякой швалью.

Кай неуверенно встал на одно колено, ощупал виски, дернул головой, откидывая длинные волосы.

У Вира у самого были такие, смоляные, рассыпающиеся на отдельные перья, только с сильной проседью.

Кай отлепил от лица мокрую прядь и облизал губы. Свет факела плясал на его рыцаре, выхватывая пятнами то худые руки, то тень под скулой, то злые блестящие глаза.

— Вставай, Кай Вентиска — повторил Вир. — Нечего тебе тут делать. Пора спать. Пойдем.

Кай вцепился Виру в штанину, попытался встать на оба колена, его повело. Второй рукой он сцапал широкий рыцарский пояс, повис, потом шатнулся, уткнулся лицом в непотребное место и снова хихикнул, как публичная девка.

Ему было очень весело.

Вир глубоко вздохнул и вздернул того на ноги одним рывком.

Не зачем лекарке знать все это. Все равно ничего не поправишь.

— Иногда мы ссорились, — выдавил из себя Кай. — И тогда случалось… всякое. Молоко кисло. Свечи гасли. Это у меня с детства. Когда я злюсь. Или когда мне плохо. Или больно.

Он задрал голову, всмотрелся в спокойные светлые глаза. Неужели ей и впрямь не страшно? Слушает, что-то обдумывая про себя.

… - Иди вперед, я сказал! — взревел Вир, теряя последнее самообладание. — Иди, щенок, крысеныш, позор своей матери, пока я не погнал тебя пинками!

Он широко зашагал по коридору, подталкивая Кая. Тот сшибал углы, цеплялся за стены и спутника, потом, почти у самой двери их комнаты, рухнул на струганные доски и облевал порог.

Вир сцепил зубы, нагнулся и снова вздернул парня за шиворот. Другой рукой распахнул тяжелую дверь и швырнул его через всю комнату, не особенно целясь. Помедлил, переступил через пахнущую кислым лужу, заложил засов.

Кай влепился в стену и сполз около умывальника. За оконными ставнями поливал осенний дождь, холодный ветер кидал капли горстью, как горох.

Рыцарь перевел дух и привалился спиной к двери.

— Ладно, — сказал он, остывая. — Приведи себя в порядок. Завяжи штаны. Умойся. И ложись спать. Нам завтра выезжать.

Парень поднял голову и уставился на Вира сквозь спутанные пряди. Кривая ухмылка перекосила лицо.

— Ты мне не брат, не отец — чтобы указывать!

— Я твой дядя и опекун, этого довольно. Чего ты добиваешься?

Ветер налетел с удвоенной силой и затряс деревянные створки, грохая задвижкой.

— Я позор своей матери, ты сам сказал.

— Твоя мать умерла, спасая тебе жизнь.

— Ублюдок. Снежное отродье, — еще одна кривая улыбочка.

— Вины твоей в том нет. Вставай. Умывайся. Ложись спать.

Вир воспитывал мальчишку, как мог, а мог он плохо. Плохая нянька из бродяги рыцаря. Молчал почти до последнего. И только недавно, в пьяной ссоре, выложил ему всю правду.

До того Кай еще носился со своими мечтами. Выдумывал себе родителя лорда, может быть даже короля. Это уже после того, как перестал считать, что его отец — Вир.

Правда была неприглядной. Страшной.

Не стоило ее рассказывать.

Не стоило.

— Не встану! Не хочу! Не буду!

— Сейчас получишь по первое число! Ремнем по жопе! Хватит с тобой цацкаться!

— Только тронь! Пожалеешь!

— Ну все, ты меня достал! — взревел Вир, кидаясь вперед. Глаза его побелели от ярости.

Бдзынь! Щелк! Глиняный кувшин на столе разлетелся вдребезги, и на лбу рыцаря набухла алая полоса. Осколок прорвал кожу, едва не воткнувшись в глаз.

Молчание. Долгое, как ночь…

— Год назад он погиб, — Кай переглотнул, помолчал. — Это было на юге, в Альта Марее. Я остался один.

— Продолжал мыкаться по постоялым дворам?

— Да.

— И чем же ты зарабатывал?

— Гречку перебирал.

— Ты ведь куда-то едешь, — проницательно сказала Ласточка. — Упорно стремишься. Проделал такой путь, зимой, без денег, по бездорожью. Один.

Знала бы она…

— Еду. Мне надо на север. К отцу.

***

— Все силы бросить на починку дороги, — чеканил Мэлвир. — Все, что есть. Если солдаты не справляются, будете валить лес сами.

Он внушительно помолчал, ожидая возражений. Возражений не было.

— И запомните — еще одно упоминание о демонах и болотной нечисти закончится плохо.