Глава 43 Джексон

Я лежал на диване в оцепенении. Гибкое тело Фейт было в моих руках, и я поклялся себе, что никогда не отпущу ее.

То, что мы сделали вместе, никак нельзя исправить. Я пришел к ней, я вошел в нее, я заклеймил ее.

Странный животный инстинкт овладевал мной каждый раз, когда я был с Фейт. Это трудно объяснить. Это было что-то вроде канала National Geographic (прим. – американский телеканал, транслирующий научно-популярные фильмы). Например, когда видишь Льва, претендующего на всех самок прайда. Я не знаю, как это объяснить, но во мне был собственнический инстинкт. Я чувствовал, что убью за Фейт, умру за нее, сделаю для нее все, что угодно. Я чувствовал это с тех пор, как впервые увидел ее, и теперь оно стало сильнее, чем когда-либо.

Нам не нужны были слова, когда мы могли использовать наши тела для общения. Какие слова могли быть сказаны, если моя сперма находится в ее утробе.

– Теперь ты моя, Фейт Шефард, – прошептал я.

– Да, твоя, – ответила она.

Мой член запульсировал, когда она произнесла это. Господи, мой член был ненасытен. Я кончил так чертовски сильно, что у меня закружилась голова, и все же, одно слово от нее, и он снова пульсировал, как голодная змея на охоте за добычей. Киска Фейт собиралась стать моей смертью. Рано или поздно она искусит меня слишком сильно, вызывая сердечный приступ.

– Ты действительно имеешь это в виду? – спросил я ее.

Она играла с моей грудью, и ее палец кружился вокруг моего соска.

– Зависит от кое-чего, Джексон, – тихо произнесла она.

– От чего?

– Это зависит от того, что ты имеешь в виду. Я твоя настолько, насколько ты хочешь. Я не хочу выглядеть дурой. Если ты хочешь меня, я твоя. Тебе не нужно сейчас решать, что это будет значить для тебя.

Я крепко сжал ее. Она напугала меня. Я хотел, чтобы она стала моей на всю жизнь, но, возможно, она еще не поняла этого.

– Я имею в виду полностью, – сказал я.

– Полностью?

– Как на всю жизнь, Фейт.

– Ты хочешь владеть мной?

– Именно. Я не знаю, как это объяснить. Ты когда-нибудь видела эти старые документальные фильмы о Второй мировой войне?

– Да, – сказала она, немного скептически. Она не была уверена, к чему я веду аналогию.

– Ну, я хочу владеть тобой так же, как эти марширующие армии хотели владеть своей завоеванной территорией. Я хочу доминировать над тобой, Фейт.

Она молчала минуту. Мое сердце билось в груди, пока я ждал, когда она заговорит. Я не видел смысла смягчать слова. Если у меня есть к ней чувства, я хочу, чтобы она это знала. И это было самое честное, что я мог сказать ей в тот момент. Я хотел, чтобы она была моей. Телом, душой и сердцем. Вся моя.

– Ты хочешь доминировать надо мной? – спросила она.

– Я хочу полностью доминировать над тобой.

– Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, Джексон.

Она испугалась. Ей было больно, когда я исчез. Она боялась, что я снова исчезну, но я не стал этого делать. Я вернулся. Я вернулся ради нее, ради Сэма, и вернулся навсегда. Я хотел быть отцом, в котором нуждался Сэм. Я хотел быть мужчиной, в котором нуждалась Фейт. Это значило быть ее мужем. Я знал это с яростной уверенностью. Я должен был быть ее мужем.

Я наклонился и посмотрел на нее. Я посмотрел ей в глаза. Ее глаза были такими глубокими, что я мог утонуть в них. Я хотел погрузиться в них. Мы трахались всю ночь. Мы оба были измотаны и готовы ко сну.

Я уже видел странные изменения в темноте снаружи, которые происходят за час до рассвета. Скоро станет светло.

– Я хочу, чтобы ты меня поняла, – сказал я ей. – Я люблю тебя и знаю, что должен сделать, Фейт.

– Что?

– Вот увидишь.

Она улыбнулась. Она изо всех сил пыталась мне поверить. Она боялась, что я обманываю ее или даю ложную надежду. Я не мог винить ее за это, но я не играл. Я был смертельно серьезен.

Я наклонился к ней и нежно поцеловал в губы. Потом я поцеловал ее подбородок, шею, мягкие бугорки груди, все еще липкие от моей спермы. Я продолжал спускаться ниже, проводя языком по ее животу и пупку. Потом я поцеловал ее растяжки. Я знал, что она стесняется их, потому что она вздрогнула, когда я дошел до них.

– Я испорчена, – сказала она.

Я поцеловал ее растяжки, потом лизнул их. Меня совершенно не волновали эти крошечные отметины на ее коже. Они были знаком того, что она жила, что она была женщиной, матерью. Она была матерью моего ребенка. Эти растяжки заставили меня любить ее еще больше. Я не хотел быть с кем-то, кто не знал всей широты и глубины человеческого сердца, я хотел быть с женщиной, которая осознавала возможности жизни. Я хотел быть с матерью моего сына.

– Мне нравятся эти растяжки, – сказал я. А потом я сказал то, что даже не собирался говорить. Это было что-то, что напугало меня. – Я люблю тебя, Фейт. Я люблю тебя. И я собираюсь показать тебе, насколько именно. Я собираюсь доказать тебе свою любовь.