27 глава

Скандал разрастается медленно, но болезненно, как раковая опухоль. Сжирает постепенно, дает метастазы. Еще несколько дней после разговора с Анастасией Николаевной я не чувствую на себе презрительных взглядов родителей, словно ничего и не произошло, а потом — появляется первая весточка, первое перешептывание у меня за спиной, первая жалоба на имя директора… Мол, а мы слышали, а неужели правда, а соответствует ли это моральным и этическим нормам?

Охранник в холле первого этажа смотрит на меня презрительно, и я искренне не понимаю: зачем он об этом растрепал? Скучно жилось? Или я с ним не здоровалась и потому оказалась в личном черном списке? Скоро его уволят — но пока он тут, еще две недели будет мозолить мне глаза и провожать своим внимательным, липким взглядом.

Каждый день я хожу к директору — узнать, нет ли новых жалоб с требованием меня уволить. Это, конечно, и вправду незаконно: каким образом моя личная жизнь касается моей работы и моего профессионализма? Анастасия Николаевна соглашается — но разводит руками: недовольство среди родителей все равно есть, и оно растет. Адекватное большинство молчит — но кое-кто, уверенный, видимо, что учительницы младших классов по определению не имеют отношений и ни с кем не целуются и не трахаются, — требуют едва ли ни публичных обвинений и кары.

Собрание Анастасия Николаевна устраивать запрещает — зачем вовлекать в это всех родителей, если большинству глубоко наплевать, с кем встречается и спит учительница их сыновей и дочерей? Но несколько раз меня вызывают на очную ставку — с теми родителями, которые высказали свое «фи» и усомнились в моих моральных качествах. Мне приходится несколько раз рассказывать нашу с Олегом историю знакомства. Олег тоже присутствует: объясняет, что разведен, что мы с ним познакомились даже не в школе, и что в поход он вызвался не ради меня — ради дочери.

Я жду самого страшного — скандала от Кристины. Я уверена, что слухи уже дошли до нее, и вот-вот она развернет боевые действия: напишет жалобы во все инстанции, попробует настроить против меня родительский комитет и Милу, пригрозит увольнением, да даже просто набросится со словами «тварь, шлюха!» в школьных коридорах.

Но ничего этого не происходит. Проходит почти две недели, ситуация постепенно сглаживается, жалобы прекращаются, презрительные взгляды — тоже: родители все поняли, приняли, можно выдохнуть…

Но я все еще жду. И чем дальше — тем больше. Мне начинает казаться, что Кристина приготовила для меня что-то жуткое.

Олег меня старательно успокаивает:

— Она наверняка сама устала от своих истерик, — но я чувствую, что его голос звучит не очень-то убедительно.

Со дня похода я с Кристиной не вижусь: Милу привозит в школу и забирает Олег. Сам он тоже с бывшей женой не пересекается: забирает девочку из дома, когда Кристина уже ушла на работу, возвращает — когда та еще не вернулась. Видится Олег только с Кристининой мамой — женщиной пожилой и настолько же меланхоличной и спокойной, насколько эмоциональна и горяча ее дочь.

— А где Кристина работает? — спрашиваю я, осознавая, что мы впервые касаемся этой темы.

— Она журналист по образованию, — отвечает Олег. — Но после рождения Милы не работала все то время, пока мы были в браке. Сейчас, насколько я знаю, пишет для какого-то интернет-издательства.

— Я думала, для онлайн-журналов пишут на дому.

— Не всегда. Кристина работает в офисе. И наверняка перевыполняет все планы, лишь бы не сталкиваться со мной. А мне сказала, что у нее сейчас завал, дедлайны один за другим.

Завал? Дедлайны?

Меня мучает неприятное предчувствие.

Еще через неделю Кристина является наконец к директору и подает заявление с просьбой о переводе Милы в другую школу. Мол, там уже все договоренности есть, дочку принимают, так что — отчисляйте. Олегу Кристина ничего не сообщает. Миле — тоже. Я узнаю новость от директора и в первую минуту даже испытываю облегчение.

Значит, никаких скандалов? Никаких истерик? Она просто добровольно капитулирует?

Не может этого быть.

Действительно, не может.

Спустя еще три дня, когда мы с Олегом ужинаем, раздается телефонный звонок. Олег лениво и неохотно берет трубку:

— Кристина? — ведь именно ее имя высвечивается на экране мобильного, но на том конце провода — всхлипывания маленького ребенка:

— Папочка!

— Мила! Что случилось? — он сразу вскакивает, готовый бежать, потому что понимает: что-то не так.

Оказывается, Кристина наглоталась таблеток и потеряла сознание.

Еще позже выясняется, что она наглоталась их в четко просчитанных пропорциях: помог многолетний опыт приема различных антидепрессантов и прочей сопроводительной фигни. Она не собиралась умирать — хотела только напугать Милу, чтобы потом сказать ей: «это все из-за папы и Александры Вадимовны», — выбесить Олега и бросить тень на меня: «смотрите-ка, несчастная женщина чуть не убила себя из-за того, что ее бывший муж сошелся с учительницей их дочери!»

Как бы там ни было, Кристина на какое-то время остается в больнице с серьезным пищевым отравлением, а Мила временно переезжает к своему отцу, чтобы там — заново! — познакомиться и со мной. Уже не как со своей учительницей, а как с другом.