Пролог

Зимнее небо, набитое тяжёлыми облаками, сбрасывало скудную белую крупу на лес. Изредка попадали на лицо волхва снежные колючие хлопья, что жгли кожу, и всё его тело горело. Хотя кмети пока не спешили поджигать краду, он уже ощущал, как языки пламени лижут его стопы, как дымится одежда и кожа расползается от огня, а кровь в венах вскипает.

Женщина, что была привязана к столбу рядом с ним, держалась до последнего, но теперь, в предчувствии страшного, всё же заплакала, а ведь сильнее колдуньи он и не знал в своём крае. Волхв не нашёл никаких слов, чтобы сказать ей в утешение.

Сложив ветви и напихав между ними соломы, один из княжеских кметей подступил к краде. Молодой. Каштановые волосы выбились из-под меховой шапки, карие глаза его на бледном лице выделялись ярко, и волхв не мог не заметить его беспокойства. Старец сжал кулаки, подёргался, но куда там – крепкие путы не только пошевелиться не позволили, но дышать толком не давали.

Кметь снял с пояса бурдюк, подступил к женщине и, поднеся дурманной воды или, быть может, яда к устам, влил ей в рот. Колдунья попыталась вырваться – не вышло, только закашлялась.

Воин шагнул к волхву, но тот тут же отвернулся. Юноша не решился насильно вливать ему в горло питьё.

Управившись, княжеские кмети, одетые как простые люди, в кожухи да шерстяные штаны, столпились подле осуждённых. Колдунья позади столба затихла, видно, травы начали действовать.

– Не страшен ли вам гнев мой, что затеваете такую расправу? – спросил волхв.

Он знал, что Княгиня замышляла что-то против него, но не мог предположить, что ревность может довести до подобного безумства. Воины ворвались в его избу, без лишних слов скрутив его и колдунью, увезли глубоко в лес. Волхв предчувствовал беду, ведь Мара дышала ему чуть ли не в затылок, а он отмахивался, пренебрегая её присутствием. А теперь поквитался за свою небрежность. Он слишком был занят обучением мальчишки, и последние его достижения завладели всем разумом старца. Ослеплённый своим замыслом вырастить из чада сильного колдуна, он отвергал надвигающуюся опасность. Вот и мать мальчишки пострадала. Волхв готов был расшибить себе лоб в благодарности Богам, что ученик всё же успел сбежать.

Вспомнив об отроке, старец верно ощутил его присутствие. Он внимательно с высоты крады обвёл настороженным взором обледенелый серый лес. Только бы они его не поймали, а мальчишке хватило бы ума бежать от стен Волдара как можно дальше да найти себе другого наставника. И сейчас, глядя в глаза смерти, очень жалел, что не завещал раньше ему об этом.

Кмети молчали, и волхв чувствовал их страх. Он не стал тратить на них свою силу, копил её. И когда один из воинов с факелом в руках шагнул к костру, старец, вобрав в себя морозный воздух, закаменел.

Быстро занялось пламя, полился в небо дым. Кмети отступили, окружив краду. Некоторое время волхв слушал, как воет пламя, как жар поднимается из сердцевины костра, а огонь подбирается к стопам. Воины отшатнулись, когда старец глянул на них страшным и острым, как лезвие ножа, взглядом. Уста его разомкнулись, и волхв заговорил чужим, тяжёлым и мощным, как гром, голосом.

– Гнев Богов не минует того, кто затеял это бесчинство! Страшное проклятие падёт на тех, кто совершил суд над невиновными душами. Род их угаснет, как солнце на закате дня. Ни один родившийся ребёнок из чрева матери этого племени не останется живым. Месть будет настигать одного за другим, пока нить не оборвётся, а мои кости не сотрутся в прах. Такова моя воля от начала сотворения мира и до грядущих лет! Больше ни одна душа преступников не найдёт силы зародиться в яви вновь. Огненные ветра навечно развеют по миру прах ушедших из жизни предателей, кои посмели сотворить казнь над служителем Богини Мары и Чернобога. Власть моя велика, и я найду тропы, чтобы выйти из Нави и покарать убийц! – выплюнул волхв слова проклятия, как яд.

Больше невмочь было терпеть жар огня и разъедающий глаза и горло дым, седая голова его бессильно повисла на грудь, и сам он обмяк, испустив дух ещё до того, как пламя с остервенением поглотило тело.

Глава 1. Гостья

– Она травит его!! – вскрикнула княжна, стиснув в кулаке подол платья из богатой ткани.

Княжна Радмила из города Доловска, великого княжества на западе от реки Тавры – так представилась молоденькая девица, когда ступила на порог волхвы Ветрии Болиславовны.

Волхва покачала седой головой, внимательно выслушав Радмилу, спросила:

– Так травит или привораживает?

– Я не знаю, но Данияр умирает. Он чахнет с каждым днём, встаёт с постели всё реже. Вагнара поит его чем-то… зельем-отравой, но никто будто не видит этого, – княжна всхлипнула. – И ко мне холоден… Словно я не невеста ему. У нас же обручение назначено было в срок посева, а теперь… – Радмила замолкла, слёзы задушили её, но, совладав с нахлынувшими чувствами, она сорвала с запястья массивное обручье и вручила волхве, продолжила: – Вот, это его. Он дал мне в знак верности. А теперь и не узнаю Данияра… изменился, другим стал, не таким как когда мы… – Радмила запнулась, скосила заплаканные глаза в сторону очага.

Зарислава поспешно отвернулась. Дёрнула верёвку мешочка, который, заслушавшись, так и держала, запустила в него руку, взяла щепотку трав и бросила в бурлящий чугунок.

Сухие соцветия мяты и ромашки сразу окрасили воду в золотистый оттенок. Запахло терпким сбором, наполняя избу душистым ароматом.

Вести с северных земель в глушь озёрную не доходят. Да и путники наведываются редко в места заболоченные. И впервые за много лет в Ялынь княжеская знать забрела, вызвав среди деревенских переполох. Из Доловска… Зарислава пожала плечами. И не слышала о городе таком. Ходили лишь кривотолки о княжествах дальних – будто воюют северяне люто не только со степняками-варварами, а и друг с другом соперничают князья.

«Вот, наверное, и бегут с тех мест духи лесные и речные в топи да болота. Нынче им там не жизнь, а мука. В такую даль приехала Радмила. Разве в землях их нет целителей-ведунов?»

Зарислава взглянула в низкое прорубленное оконце.

Ослепительно сверкают шишаки на буйных головах воинов, переливаются кольчуги в лучах – томятся кмети в ожидании хозяйки на жаре полуденной. Поначалу напугали пришлые. Каждый при оружии, с мечом длиной в два локтя да с луком за плечом.

Деревенские вмиг кто топоры похватал, кто колья, а толку-то? Супротив воинов умелых да стрелы меткой – игрушки ребячьи. «А и правда, сколько же Радмила вёрст преодолела, чтобы в Ялынь попасть, представить сложно», – даже и жалко стало её.

Пока Ветрия разглядывала обручье княжны, сжимая его между ладонями, Зарислава продолжая хлопотать у очага, краем глаза наблюдала за Радмилой. И успела отметить, что глаза молодой девицы серые, что лужи на земле, густые гречишного цвета волосы, похожие на гриву у кобылы, стянуты в косу тугую, спадающую к бедру. Пригожа была Радмила – невеста видная, грудь пышная, талия узкая, бёдра широки – только и рожать богатырей-наследников. Впервые видела Зарислава столь богатое убранство: ткани красоты невиданной в стебельках да травинках, ну точно как живые, что на лугу нынче стелются. На висках подвески из латуни, на груди тяжёлая гривна из россыпи серебряных дисков.

Зарислава ненароком глянула на волхву. Ветрия рядом с княжной казалась ещё более статной. Волосы её, словно инеем тронутые, пышно спадали на спину. Прямая посадка головы, длинная шея, плечи узкие, пальцы тонкие. И взгляд оставался молодым – сиял лазурью. Только Зариславе было ведомо, что силу Ветрия с земли-матушки берёт.

– Кто же свадьбу играет весной, разве нельзя дождаться сбора урожая? Не ко времени ты собралась под венец, вот и тёмные силы потянулись, накликала ты их, теперь мешают, беду сулят, – забубнила волхва, задумчиво глядя на богатое украшение.

Радмила же от слов старухи стала бела, как снег.

– Я и так долго ждала.