УАЗ свернул с проспекта Горького на Красновосточную и вскоре подъехал к дому, который был указан в справке грузинских коллег.

Большой, с высокими окнами дом обнесен основательным деревянным забором. В резных воротах — аккуратная калитка, к которой выведен звонок.

Гонтин, Муминов и Антонов, все в штатском, но при оружии, вышли из машины. И хотя внешне выглядели спокойными, внимательный глаз обнаружил бы, что работники взволнованны, начеку. Ведь этой встречи ждали давно.

Аркадий Ильич нажал кнопку звонка.

Раздался громкий лай собаки. А через минуту в проеме калитки появилась приятная, лет сорока, женщина в длинном шелковом халате. Она вышла на тротуар, закрыв за собой калитку, шикнула на породистую овчарку.

— Здравствуйте, — приветствует она незнакомых гостей. Вы к нам? — В больших глазах застыло удивление.

— Доброе утро. Вы гражданка Гильмутдинова Галия Муслимовна?

— Да… Это моя девичья фамилия. А сейчас я — Амирова. По мужу. Он на работе. Педагог. В профессиональном училище. Выпуск…

— Понятно. — Гонтин показал удостоверение, представился: — Следователь Гонтин. Нам необходимо побеседовать с вами. Вы разрешите войти?

— Не знаю… Я одна, — заколебалась женщина. — Я тоже педагог, но сегодня у меня нет часов… Сын — в пионерском лагере… Я работаю тоже в профтехучилище… У нас, собственно, теория закончена… И поэтому мы ходим на работу не каждый день.

— Все это не имеет значения, гражданка Амирова. Вы позволите нам войти?

— Хорошо… Входите… Только погодите, я закрою Пальму.

… В большом дворе все вокруг было упрятано в густую зелень. Радовала глаз клумба, усеянная чайными розами. Только у ворот пустовала прямоугольная площадка, где, по-видимому, при случае мог стоять легковой автомобиль.

Хозяйка дома усадила гостей на террасе. Спросила, не принести ли чаю.

— Нет, нет, спасибо. Ни о чем не беспокойтесь. Нам просто надо задать вам несколько вопросов.

— Не представляю, чем могу быть вам полезна.

— Попрошу вас говорить правду, ибо рано или поздно мы все равно до нее доберемся, и тогда вам будет неудобно.

— Ну, вы меня совсем напугали… — махнула рукой Галия Муслимовна.

— Лично вам, — мягко произнес следователь, — совершенно нечего бояться. Речь пойдет о вашем племяннике Эльдаре.

— А… — понимающе протянула она. — Пожалуйста, спрашивайте. Что знаю, все расскажу.

Инспектор извлек из папки протокол допроса свидетеля.

Гонтин попросил Гильмутдинову-Амирову рассказать о том, когда и с какой целью приехал к ней племянник из города Батуми.

— В прошлом году в октябре мой брат Машарип — он тоже живет в Батуми — прислал мне письмо. Он писал, что в Ташкент должен приехать Эльдар, сын другого нашего брата, Вали. Машарип выдал Эльдару доверенность на вождение его машины «Жигули». Дело в том, что покойный Вали (два года прошло, как не стало его) дал или одолжил Машарипу крупную сумму денег на машину. Сначала Машарип хотел отдать долг сыну Вали деньгами. Но, как я думаю, не собрал их. И решил временно передать «Жигули» в пользование Эльдару. Это вам понятно?

— Понятно.

Женщина охотно выполняла просьбу следователя подробнее изложить историю приезда племянника в Ташкент. Было ясно, что за свое не столь долгое пребывание у нее тот причинил своей тете немало неприятностей.

— Так вот. Когда Эльдар получил в свое распоряжение эту машину, он объявил своей матери и дяде Машарипу, что решил поехать в Ташкент и устроить здесь свое будущее. Он сказал им, что сначала немножко поживет у меня, поступит на работу. А потом постарается получить квартиру или женится на невесте, у которой будет квартира. А почему он решил поехать сюда, я сейчас вам объясню.

Ему уже за тридцать. Два раза был женат! И каждый раз жены уходили от него, потому что безобразничал. Это я вам прямо говорю. Любит он выпить, погулять, постоянно у него какие-то случайные связи… Не понимаю, отчего он такой распущенный! Вы бы посмотрели на его отца! Какой замечательный был человек! Его уважал весь город! Он был педиатром, сколько детей он вылечил! С детьми, сами знаете, всякое бывает, не каждая болезнь и лечению поддается, но никто никогда слова о нем плохого не сказал! За многие годы работы ни одного замечания не было! Такой был хороший человек! А мать? Да что говорить?! А сын неудачный. И учиться не хотел, и от работы всегда отлынивал. Все на шее отца сидел. Даже когда женился и когда ребенок у него родился, все равно поработает месяц-два, и выгоняют его за прогулы или за то, что напился, подрался. Непутевый, одним словом, парень. Какое-то позорище в нашем роду…

Об этом, конечно, мне рассказывали родственники, когда я в гости приезжала. А я часто у них гостила. Там же моя родина. Вышла замуж за ташкентского жителя, и вот переехала сюда. Муж мой служил в Батуми, там и познакомились. И, как бывает, привез невесту со службы домой. Но вам это неинтересно, — спохватилась она, увидев, что инспектор перестал писать. — Я про племянника закончу. Да, так вот, непутевый он! Или потому, что один у них рос?! И все равно, не могу понять, откуда он такой в нашей семье появился!

— А не было ли у него еще каких-то веских причин для того, чтобы уехать из Батуми? — спросил Гонтин.

Галия Муслимовна помолчала. Потом, вздохнув, призналась:

— Были, были у него и в Батуми неприятности. С кем-то очень сильно поссорился. Наверное, с друзьями, такими же, как он сам! Слышала даже как будто, — она перешла на шепот, — убить его грозились. А что он там натворил, не знаю. Вот тогда он и заявил родным, что поедет в Ташкент и начнет новую жизнь. Права на вождение машины у него давно были. Он еще в армии, когда служил, водителем на каком-то грузовике работал. Прямо скажу: хорошим и там не отличался. Ни разу в отпуск не пустили, ни одной благодарности не заслужил. Другие-то ребята из армии приезжают — так их как будто подменили! Ну, золотые просто, не узнать! А этого, видно, ничто не исправит. Ох, не хотелось бы мне такое про родного племянника говорить, да куда денешься, если он такой… Ну и вот, приезжает он, значит. До глубокой ночи мы с мужем внушали ему: стань наконец человеком. Поможем тебе хорошую работу найти. И невесты в Ташкенте есть… Во всем поможем. И пока не начнешь жить самостоятельно, пользуйся нашим гостеприимством сколько душе угодно.

Казалось, задумался. Чуть не клянется: начну жить иначе.

И я грешным делом поверила. В самом же деле, сколько парню шалопайничать? И что ж вы думаете? Ничего не изменилось. Сначала устроили мы его водителем, в одном ПТУ. Он возил директора. Через месяц уволили его за прогулы. Потом стал работать в Метрострое. И того меньше его там терпели. Сколько слов было сказано, сколько советов ему давали! Все напрасно! Слушать ничего не хотел… Работать как все — это ему не подходило. Появились такие же дружки. Иногда собирались здесь, выпивали, что-то обсуждали. Нас с мужем в свои дела не посвящали. Все чаще он стал пропадать из дому. То на три дня, то на пять, бывало и на неделю. Чем занимался — я до сих пор не знаю. Стыдно сказать, но мы махнули на него, рукой. Ну, не признает нас, не считается с нами. Что же делать? Он был предоставлен самому себе… Но, с другой стороны, он же не мальчик пятнадцати лет, за которым присмотр нужен. Взрослый мужик, сам отец. Какие ему внушения могли помочь?

Я чувствовала, что все это может кончиться для него плохо. И вот вы здесь… Значит, он совершил какое-то преступление? — Она тревожно заглядывала в глаза Гонтина. — Это совсем убьет его мать. Жаль больную женщину… Что же он сделал?

— Скажите, пожалуйста, когда вы видели его в последний раз?

— Недели три назад. Он заходил. Вел себя тихо, мало разговаривал. Я спросила, чем он сейчас занимается? Он ответил, что работы вполне хватает. И толком ничего не объяснил. Я видела, что он не в себе. Куда-то делась его самоуверенность. Спрашиваю: может, нездоров? Говорит, все в порядке. Спросила, где живет? Ответил неопределенно, у друзей, мол, и ушел. Но не в себе был, это точно…