Видя все это и вспоминая, Гарза пытался контролировать ощущение неожиданно накатившей на него всеобъемлющей паники. Это все, что он мог сделать, чтобы сохранить самообладание.

На следующем кадре капитан Бриттон разговаривала с Глинном, жестикулируя. Глинн схватил рацию.

— Это Гарза, — сказал он. — Но я не слышу его из-за шторма.

Бриттон обратилась к первому помощнику Хоуэллу.

— Соединитесь с ним. Максимальное усиление.

Внезапно Гарза услышал свой собственный электронный голос, тот самый его вызов из трюма:

— Эли! Поддались основные крестовины!

Глинн отреагировал раздраженно:

— Так закрепите их.

— Все разваливается быстрей, чем мы крепим… — визг рвущегося металла заглушил остальное. Корабль сильно накренился, волна перевалила через поручни, нос ушел под воду: казалось, что корабль сам себя загоняет в океан.

— Эли, камень… Камень двинулся! Я не могу…— голос утонул в помехах.

Внезапно запись показала трюм корабля — место, которое Гарза так хорошо знал, так как именно он являлся главным инженером всей этой массивной паутины стоек и распорок, предназначенной для крепления метеорита весом в двадцать пять тысяч тонн. И там был он, метеорит, покрытый брезентом, покоящийся в колыбели, опутанный гигантскими обрезиненными цепями и тросами и окруженный лесами из деревянных брусьев и стальных балок, обеспечивающих жесткость и прочность конструкции. Проектирование этой колыбели было одним из величайших инженерных достижений всей жизни Гарзы. И она работала. Она работала, черт возьми, и это спасло бы корабль, если бы Глинн, этот ублюдок, не…

И тут Гарза застыл. На экране появился он сам, собственной персоной, только моложе. На нижнем ярусе мостков, окружавших метеорит, он в сумасшедшем ритме работал рычагами пульта управления — моторное натяжное устройство регулировало натяжение цепей и тросов, удержавших камень в колыбели надежно и крепко.

Но, к сожалению, не так уж надежно. По мере того как корабль кренился — угломер консоли управления мощностью показывал степень сдвига — камень смещался, цепи соскальзывали, дерево деформировалось, металл стонал. Пока Гарза наблюдал за этим, он ощутил, как на него накатила волна шока и тошноты. Вдруг он увидел тень на верхних мостках, услышал торопливые шаги, и в поле зрения камеры появился уроженец мыса Горн, которого они взяли на борт за его знания местности. У него еще было какое-то странное имя? Паппап. Джон Паппап. На записи абориген посмотрел на него сверху вниз с безумной гримасой на лице, украшенной улыбкой довольства, даже триумфа. Его фигура быстро скрылась за скоплением балок. И затем в трюме стало настолько шумно — сочетание рева, треска и скрежета оглушало — что ничего другого расслышать было фактически невозможно. Это был всего лишь пятисекундный отрывок — после чего видео вернулось на мостик.

Капитан Бриттон повернулась, дала знак рукой, и Палмер Ллойд подошел к ним поближе. Звук записи был явно усилен, но оставался искаженным, насыщенным вторящим эхом и цифровыми шумами — однако слова были пугающе ясны:

— Мистер Ллойд, — сказала она, — метеорит необходимо сбросить.

— Это исключено, — ответил тот.

— Я капитан этого корабля, — настаивала Бриттон. — Жизнь моей команды зависит от этого. Мистер Глинн, я приказываю вам привести в действие аварийный сброс. Слышите, я приказываю.

— Нет! — закричал Ллойд, крепко схватив Глинна за руку. — Только троньте этот компьютер, и я убью вас голыми руками.

— Капитаном отдан приказ, — прокричал первый помощник.

— Нет! Код знает только Глинн, он этого не сделает! — вопил Ллойд. — Он не может без моего разрешения! Эли, ты меня слышишь? Я приказываю не включать аварийный сброс!

Спор о том, следует ли задействовать устройство аварийного сброса, которое избавится от метеорита и утопит его в море, становился все жарче. Гарза не присутствовал при этом споре — он находился в трюме — и сейчас он напрягал слух, стараясь расслышать каждое слово сквозь громкий рев моря. Когда спор достиг своего апогея, заговорил Макферлейн, охотник за метеоритами, его речь звучала спокойно и четко, и его внезапное вмешательство, похоже, застало всех врасплох:

— Выпустите его.

Как только Ллойд опять начал протестовать, корабль поднялся на очередную волну и стал крениться. Но на этот раз все было по-другому — волна, поднявшая корабль, оказалась поистине ошеломляющей. Все разговоры прекратились. Одно из окон мостика вылетело, ударопрочный пластик не выдержал и разлетелся вдребезги, впустив внутрь порывы ревущего ветра. Затем послышался ужасный скрежет. Мостик все клонился и клонился, крен корабля теперь составлял порядка тридцати градусов. Все отчаянно вцепились во что-то крепкое, в то время как судно продолжало заваливаться на один борт. В окнах не было видно ничего кроме черной воды. Момент стазиса… и затем, с огромным содроганием, корабль все же выпрямился.

Это был момент, который изменил все.

Как только палуба выровнялась, Ллойд перестал цепляться за опору.

— Ладно, — крикнул он. — Сбросьте его.

Последовала новая дискуссия, потерявшаяся в реве ветра, в то время как корабль двигался к вершине новой волны. Глинн сел за пульт, готовый ввести команду, код, который знал только он, и который откроет люк сброса и избавится от метеорита. Но он не ввел его — Гарза и так знал, что он этого не сделал. Начальник ЭИР убрал свои длинные белые пальцы с пульта и медленно повернулся к остальным.

— Корабль выживет, — известил он.

Видео снова перенесло их в трюм. И там снова был он, Гарза. Метеорит сдвинулся еще больше, несколько деревянных балок расщепилось, и вся колыбель выглядела деформированной.

— Эли! — кричал он в рацию. — Оплетка рвется!

Он услышал по внутренней связи голос Бриттон, приказывавший ему задействовать устройство сброса. Он прокричал ей в ответ, что только у Эли есть коды. Решительный ответ Бриттон не заставил себя долго ждать.

— Мистер Гарза, прикажите вашим людям покинуть свои посты.

Снова изображение мостика: Глинн упорно отказывался сбросить метеорит, даже несмотря на всеобщие уговоры.

А потом капитан Бриттон отдала первого помощнику ключевой приказ:

— Всем оставить свои посты. Мы покидаем судно. Включите аварийный радиомаяк, всем грузиться в спасательные шлюпки.

Как только первый помощник Хоуэлл передал ее приказ по внутренней связи корабля, Бриттон покинула мост.

27

По просьбе Рональда — просьбе, которую он, кстати, счел вполне разумной — Сэм Макферлейн оставил свою потрепанную сумку на колесиках в кабинете доктора Хассенфлюга и проследовал за здоровенным рыжеватым санитаром по гулким коридорам, бредя под богато украшенными арками неоготического особняка «Дирборн-Парк». В конце пути перед ними со щелчком замков распахнулась тяжелая стальная дверь, явив элегантную гостиную. Но едва оглядевшись, Макферлейн понял, что комната была хорошо срежиссированной иллюзией. Дорогие пейзажи в масле, которые висели на стенах, были защищены прозрачным оргстеклом. Плюшевые кресла и диваны были ненавязчиво привинчены к полу. В поле зрения не наблюдалось никаких острых предметов. Это, как он понял, была не только гостиная, но и психиатрическая палата — вычурная, дорогостоящая психиатрическая палата.

В дальнем конце комнаты в кресле с высокой спинкой сидел пожилой мужчина. Безупречная осанка и выправка мужчины излучала гордость, которая никак не вязалась со смирительной рубашкой, плотно прижимавшей его руки к туловищу. Мужчина взглянул на него, и в его голубых глазах промелькнула искра узнавания. Другой санитар кормил его из пластикового стаканчика с соломинкой какой-то малиновой жидкостью.

— Хватит, больше не хочу, — резко обронил Палмер Ллойд. Затем он снова сосредоточился на Макферлейне: — Сэм. Подойди.

Но Макферлейн не двинулся. Разумеется, он узнал запоминающийся голос Ллойда, когда получил тот звонок на сотовый, будучи в Санта-Фе. С тех пор он мысленно готовился к этой встрече. Но теперь, увидев мужчину воочию, он оказался не готов к буре эмоций, поглотившей его. Гнев, ненависть, вина, раскаяние, горе — все они взорвались внутри него в одно мгновение.