— Эта улица названа в честь бывшего русского царя, палача Николая, — сказал Сулейман. — Смотри и запоминай, чтобы потом не заблудиться.

— Придержи свой язык, Сулейман, — умоляюще зашептал старик.

В глубине небольшой площади за огромными каменными воротами и зубчатой стеной Мухтар увидел какое-то черное, похожее на минарет сооружение.

— А это что? Крепость?

— Да, это бывшая крепость, а в ней есть Девичья башня, — пояснил Сулейман. — Говорят, что каждый ее кирпич пропитан кровью рабов.

Отец снова сделал ему замечание.

Здесь же, на площади, с левой стороны высилось массивное здание, на фасаде которого мальчик прочел арабскую надпись «Мусават». Он вопросительно посмотрел на Сулеймана.

— Мусават — значит равенство? Это хорошо.

— Да, ты правильно прочитал, — согласился Сулейман. — Но это равенство для богатых. Так называет себя партия наших азербайджанских буржуев…

Старик демонстративно прибавил шагу. Ему хотелось скорее дойти до пекарни своего брата Мешади-Касыма, чтобы не слушать опасные речи сына.

Они дошли до Базарной улицы. На перекрестке стояла чайхана. Отец Сулеймана стал неуверенно осматриваться вокруг.

— Где же здесь пекарня Мешади-Касыма? — спросил он пробегавшего мимо мальчишку с подносом, уставленным стаканами, видимо слугу из чайханы.

— А вот там, рядом с нашей чайханой, — ответил мальчик.

Старик увидел на противоположной стороне улицы притулившуюся подле чайханы лавку, на витрине которой висели свежеиспеченные лаваши. Это и была пекарня родного дяди Сулеймана. Они переходили улицу, когда раздался голос:

— Ой, кардаш! О, брат родной! — навстречу им бросился сам Мешади-Касым. — Аллах мой! Вот уж не думал, не гадал увидеть вас в Баку в такое время! — воскликнул он и прямо посреди улицы стал целовать и обнимать всех подряд. — Вот не ожидал, вот не ожидал!

— Мы и сами не собирались подниматься с места, — с достоинством отвечал старик. — Но судьба заставила нас покинуть насиженное гнездо.

— Ай-ай-ай, как трудно становится жить, — горевал, покачивая головой, причмокивая языком, Мешади-Касым. И тут же, подозвав из пекарни густо напудренного мукой подростка, приказал ему: — Гасан, проводи брата и тетю к нам домой. А вы, дорогие, — обратился он к Сулейману и Мухтару, — входите сюда.

Мешади-Касым ввел мужчин в пекарню, поспешно расстелил перед ними крохотную скатерть, принес несколько горячих, только что вынутых из печки лавашей и стал их потчевать.

— Кушайте, дорогие, сделайте милость.

Чтобы как-то ободрить Мухтара, Сулейман коротко рассказал дяде его историю. Тот участливо покачал головой. Заметив, что парень, не желая мешать встрече родственников, держится в стороне, Мешади-Касым позвал и его.

— Иди поближе, милый юноша, не стесняйся, садись, попробуй горячего лаваша.

Мухтар был голоден, вид горячего, поджаренного хлеба еще больше возбудил его аппетит. Покойная мать всегда учила его: «Неприлично набрасываться на чужую еду». Поблагодарив старика, он смущенно отказался. Тогда Мешади-Касым разломил кусок тонкого хлебца и протянул ему половину:

— Сам пророк сказал: «Отказ от хлеба приносит человеку несчастье!» На, попробуй.

Поблагодарив доброго пекаря, Мухтар взял из его рук хлеб. Он чувствовал себя неловко. Но Мешади-Касым, услышав, что его гость — ходжа, воздел руки и поднял глаза к небу:

— Бог ты мой, какая честь! Ведь он араб, прямой потомок пророка и к тому же посетил дом аллаха в Мекке!

Посмотрев ласково на Мухтара, он встал, вышел на порог своей лавки и громко закричал:

— Ага-Гамза! Ага-Гамза!

— Бяли, слушаю, — донесся голос чайханщика.

— Ради аллаха, пришли-ка сюда три больших стакана сладкого чая, а также отдельно чайник и сахар.

— Сейчас, Мешади, пришлю!

Хозяину чайханы стало любопытно, кому это его сосед заказал сладкого чая в больших стаканах, и он пожаловал сам с подносом в руках.

— Поздравляю с благополучным прибытием, — сказал он приветливо гостям Мешади-Касыма и с интересом посмотрел на Мухтара.

— Значит, у вас два племянника? — не без зависти добавил он. — Хорошие помощники в семье.

Пекарь с гордостью объяснил, что Мухтар не его племянник. Он — араб и к тому же ходжа, побывал в Мекке, а сейчас приехал сюда с Сулейманом.

— Кстати, может быть, он эту ночь переночует у тебя в чайхане, а потом как-нибудь устроим его, — обратился он к Ага-Гамзе. — А то здесь, в пекарне, не повернешься, а дома у меня ты сам знаешь как.

— Хорошо, пусть приходит, — согласился Ага-Гамза. — Только будет спать на голых досках, у меня нет никакой постели…

— Ну вот, сегодня есть где ночевать, а завтра посмотрим, — напившись чаю, сказал Сулейман и поднялся. — Жди меня здесь, я скоро вернусь.

И прежде чем дядя успел спросить его, куда он направляется, Сулейман вышел из пекарни.

Посидев немного, Мухтар тоже встал.

— Можно мне выйти на улицу? — спросил он.

— Ну что ж, иди погуляй, — согласился Мешади-Касым. — Только далеко не ходи, заблудишься.

Мухтар в душе ликовал. «Я уже в Баку! Дойду и до Москвы!» — подбадривал он себя. В мечтах о Москве он долго бродил по улицам города. Когда Сулейман вернулся, Мухтара еще не было. Мешади-Касым, встревоженный его долгим отсутствием, волновался.

— Да не волнуйся, дядя Касым… — успокаивал Сулейман старика. — Этот парень не пропадет, аллах его любит. Видишь, он всюду побывал: и в Мекке, и в Индии, и в Иране, а теперь — здесь… А вот и он! — сказал Сулейман, заметив переходившего улицу Мухтара.

Не успел Мухтар войти в пекарню, как почувствовал, что в его ухо пребольно впились жесткие пальцы.

— Ой! — воскликнул он невольно. — За что?!

— За то, что у тебя непослушные уши, — назидательно пояснил Сулейман.

— Да, сын мой, — вмешался в разговор Мешади-Касым. — Аллах дал тебе уши, чтобы ты слушался старших. Я же тебе говорил, чтобы ты не ходил далеко! — продолжал он. — Ты — ходжа, мусульманин, случись с тобой что-нибудь, на нашу голову падет грех перед богом.

Сулейман в душе расхохотался, но, сдержав себя, повернулся к Мухтару:

— Дядя прав. И я тебе говорил то же самое: всегда слушайся старших. А теперь пойдем, я провожу тебя в чайхану. Время уже позднее, а завтра тебе рано вставать. Я кое с кем переговорил, обещали устроить тебя в типографию. В Баку хлеб даром не дают…

— Всюду так: человек сам себя должен прокормить, — поддержал племянника Мешади-Касым.

— А пока, дядя, ты поддержишь нас… — рассмеялся Сулейман. — Вкусен твой лаваш. Но, заработанный своим трудом, он вдвое вкуснее. Не так ли, Мухтар?

Мухтар молча улыбался. В ясных глазах юноши, устремленных на Сулеймана, можно было прочесть полное согласие, благодарность и преданность своему новому старшему другу — молодому большевику-азербайджанцу.

ЖИЗНЬ В БАКУ

Познавший трудности жизни на чужбине, Мухтар убедился, что свет не без добрых людей — на чужбине без них сердца ржавеют как железо. Он благодарил судьбу за то, что в Баку она послала ему сердечную семью Сулеймана.

— Придется тебе спать одетым, здесь нет постели, — сказал Сулейман, приведя мальчика в чайхану.

Мухтар с грустной улыбкой растянулся на кошме, прикрывающей доски нар. Он не унывал. Ведь земля не раз заменяла ему матрац, а звездное небо укрывало его темным покрывалом.

Из солидарности с Мухтаром Сулейман тоже решил спать эту ночь в чайхане. Заметив, что Мухтар ворочается с боку на бок, сказал:

— Не отчаивайся. Мы что-нибудь придумаем.

— Да меня совсем не беспокоит, где я буду спать… Лишь бы не в тюрьме… — возразил Мухтар и спросил: — Дядя Сулейман, Баку очень большой город?

— Наш город занимает пятое место после Петербурга, Москвы, Одессы и Киева, — ответил Сулейман.

— Знаю, Москва… это где Ленин живет… А царь Николай жил в Петербурге, верно?

— Точно… — ответил Сулейман. — Сейчас в Баку живет более трехсот тысяч человек. А в Багдаде сколько?