Через несколько минут появился бравый офицер-азербайджанец, одетый в турецкий военный мундир.

— Мои единоверцы, — произнес он голосом патера, — вы — на свободе. Вас встречают на земле ваших отцов! Спускайтесь вниз, на платформу! — И тут же, обращаясь к одному из пассажиров, сказал: — Ну-ка, друг, проверь, сколько у вас здесь живых душ находится?

Тот быстро справился с заданием.

— Пятьдесят три человека с детьми, господин офицер, — ответил он.

— Откуда у вас появился лишний человек! Проверь еще раз! Должно быть пятьдесят два.

Сердце Мухтара сжалось и упало куда-то вниз. Он умоляюще взглянул на Сулеймана.

— Господин заабит[32], он плохо считал, разрешите мне проверить, — не растерялся Сулейман.

Сулейман делал вид, что старательно пересчитывает пассажиров, потом повернулся к тому, кто считал до него:

— Даже считать не можешь! — и, обращаясь к офицеру, уверенно и смело сказал: — Пятьдесят два человека. Он просто ошибся… Клянусь вашей головой! Точная цифра. Если желаете, попросите проверить еще раз. Или сами проверьте.

— Верю, верю, — офицер улыбнулся, поставил перед номером теплушки галочку и вместе с начальником грузинского конвоя прошел к следующей.

Мухтар перевел дух.

Отец Сулеймана, глядя на его бледное лицо, тихонько улыбнулся в бороду.

— Помни, дитя мое: бьют того, кто боится врага.

Мальчик покраснел и опустил голову. «Он прав, — подумал Мухтар. — Я действительно испугался».

Составив акт о передаче пассажиров, сопровождающие состав грузинские конвоиры вышли из вагонов, и поезд тронулся с места.

Солнце стояло в зените, когда состав прибыл на платформу Акстафа. С перрона грянула музыка. Торжественная встреча после пережитых страданий настолько взволновала несчастных переселенцев, что они чуть ли не хором начали читать молитвы. «Это земля тех, кто исповедует ислам, — обрадовался Мухтар. — Может, меня здесь не будут обижать».

Со станционной платформы послышался громкий голос:

— С благополучным прибытием!.. Выходите!.. Выходите!

— Зачем выходить, мы же едем в Баку?

— До Баку вас довезет новый состав. Он скоро подойдет! — ответили им.

Началась высадка. Люди с узлами, корзинами, деревянными сундучками, обитыми разноцветными полосками железа, наводнили платформу. Здесь было много военных. «Садитесь, садитесь, стоять нельзя!» — покрикивали аскеры на суетившихся пассажиров, и те послушно усаживались на свои пожитки. Мухтар ни на шаг не отставал от семьи Сулеймана. Он попытался взять из рук его матери тяжелый тюк, и та вопросительно взглянула на Сулеймана.

— Отдай, мать, пусть парень несет, он посильнее тебя!

Оркестр без устали играл военные марши.

Спустя некоторое время на перроне в окружении офицеров появилась группа богато одетых господ. Один из них поднялся на перронную тележку и откашлялся, готовясь держать речь. Музыка смолкла.

— Мои братья! Единоверцы! Соотечественники! Сыновья земли ислама! — патетически начал оратор. — Я прибыл сюда, чтобы встретить вас — братьев, пострадавших от грузинского насилия! Мы сегодня же отправим вас в Баку, в столицу, над которой гордо вьется знамя ислама, знамя нашей партии Мусават, знамя, которое спасло нашу нацию от большевистских комиссаров!.. — Он говорил долго, высокопарно и нудно. Люди быстро утомились и перестали слушать его. Заканчивая речь, правительственный эмиссар снова возвысил голос: — На незаконные действия грузинского правительства мы также ответили высылкой грузин из Баку. Справедливость должна восторжествовать. Ура!

Несколько неуверенных голосов подхватили этот возглас, послышались жидкие аплодисменты, они потонули в бравурном марше, сгладившем равнодушие приехавших.

Сбоку к платформе подкатили две солдатские походные кухни. Повара начали раздавать фунтовые куски хлеба и гороховый суп с бараниной. Сулейман взял кастрюли и пристроился в очередь. Через некоторое время он вернулся с налитой доверху кастрюлей и четырьмя порциями хлеба. Мать Сулеймана достала из плетеной корзины тарелку, налила в нее суп и протянула Мухтару:

— На, сынок, возьми свою долю.

Но Мухтар, приняв тарелку из рук женщины, протянул ее отцу Сулеймана. Старику этот жест пришелся по душе, и он одобрительно кивнул головой. Мухтар подождал, пока начнут есть старшие, и только тогда принялся за еду.

Утолив голод, досыта напившись чаю, пассажиры расселись кто где мог. Ждали отправки. Одни курили чубуки, другие оживленно беседовали, третьи сидели в раздумье. Над платформой стоял ровный гул голосов.

Какой-то солдат предлагал сидящим газеты.

— Читайте, читайте! — настойчиво приглашал он. — Последние новости — выступление лидера нашей партии господина Мухамеда Эмина Расул-заде!

Сулейман взял газету, просмотрел ее, наморщился.

— Ну и брешут! — сказал он.

— Опять ты, сынок, разворчался! — заметил старик.

— Понимаешь, отец, зло берет, — ответил Сулейман. — Рассказывают сказки о том, что народ ненавидит большевиков, что азербайджанцы готовы лечь костьми за партию Мусават, за добрых господ беков и нефтепромышленников.

— Замолчи, Сулейман! Газеты не могут писать неправду! — опасливо озираясь, прикрикнул на него старик. — Пожалей меня с матерью!

— Хорошо, отец, я замолчу. Тебе тоже не следует волноваться.

— Да, а твоя газета не врет?

— Вот доведется тебе в Баку прочитать, как ты говоришь, «мою газету», тогда скажешь: «Молодцы ребята, правду пишут».

— Стану я газеты читать! Приедем в Баку — не пущу тебя больше в типографию. Будешь сидеть со мной, обувь латать, может тогда поумнеешь.

Сулейман продолжал читать, он то и дело покачивал головой и приговаривал:

— Ну и вранье!.. Ну и болтуны!

— Молчи, сынок! — не выдержала и мать. — Отец верно говорит — время смутное, зачем искать неприятностей? Сгубишь себя, что тогда нам с отцом делать?

— Ой, мама, только послушай, что они пишут. Вот! «Большевики в Тифлисе потерпели поражение. Народ забросал их камнями…» — И, наклонившись, шепнул: — Честное слово, это же наглая ложь… Народ бросал демонстрантам цветы. Я это знаю, сам участвовал в демонстрации. Все простые люди были на нашей стороне! Я тебе еще и другое скажу: когда грузовик с большевиками остановился, толпа окружила его и кричала: «Да здравствует Советская Россия! Да здравствует большевистская Грузия! Да здравствует товарищ Ленин!» Вот как было дело! Зачем же врать, что большевиков прогнали камнями?

А старик, потягивая горький дым чубука, с волнением оглядывался вокруг, боясь, как бы кто не подслушал их разговор. Сулейман понял, что отец всерьез встревожился, умолк и снова погрузился в чтение. Временами он насмешливо улыбался, иногда хмурил брови и что-то шептал.

Мухтар смотрел на Сулеймана и видел, как его волнует прочитанное. А тот, неожиданно обратившись к нему, сказал:

— Эх, братец, мы с тобой счастливые люди, в такое время живем! — Обнял его за плечи, крепко прижал: — Скорей бы доехать до Баку! Там жизнь будет куда веселей, чем сейчас…

Неожиданно и тревожно задребезжал станционный колокол. Толпа пришла в движение, все заволновались. Чей-то громкий голос обрадовал людей:

— Поезд! Поезд!

Все засуетились. У каждого одна мысль в голове: скорей захватить место! В этой суматохе, неразберихе выделялся человек в штатском костюме. Это был депутат парламента, гянджинский землевладелец. Он торопливо бежал вдоль платформы и громко кричал:

— Братья, соблюдайте порядок. Прошу вас, господа! Поезд без вас не уйдет! Соблюдайте порядок.

Но разве его слушали!.. Людям было не до его призывов! Нет! Они лезли в вагон даже через окна. Вскоре вагоны были так забиты, что казалось, трещат стенки. Под звуки оркестра поезд отошел от платформы и двинулся в город Гянджу — в самое гнездо буржуазных националистов и махровых реакционеров.

— Видишь, парня без билета посадили да накормили вдобавок. Вот что значит свои, мусульмане!.. — сказал один из попутчиков.