— Ах ты паршивец! Гадкая обезьяна! Упрямый ишак! — злобно зашипел он на Мухтара. — Запомни: я купил твою арабскую шкуру вместе со старыми офицерскими горшками и могу заставить тебя служить мне! Но я не люблю непокорных слуг, будь они хоть десять раз ходжами. В наказание я отправлю тебя к моему брату, обратно в Тебриз. Там ты узнаешь сладкую жизнь!

Купец повернулся и, выпятив живот, ушел в дом.

Мухтар молча посмотрел ему вслед. Нет, слова «обратно в Тебриз» не испугали его, но оцепенение, долгое время владевшее Мухтаром, прошло, растаяло, как дым. В нем вновь проснулся прежний Мухтар, бесстрашный и дерзкий багдадский Гаврош, возмужавший, закалившийся в тяжелых испытаниях.

Настала пора действовать.

Спустя два дня, ночью, он осторожно поднялся, собрал свои скудные пожитки, бесшумно ступая, добрался до двери и выскользнул во двор. Калитка изнутри закрыта на засов, но отодвинуть его — дело одной секунды. И вот Мухтар на улице. Теперь он уже знал дорогу, по которой они с Исламовым ехали с вокзала. Мимо мечети, через мост, мимо базара, подле которого они встретили смешного продавца чая, и дальше — по широкой улице с трамвайной линией…

Мухтар бежал, стараясь держаться ближе к домам, чтобы не привлечь к себе чьего-нибудь внимания. Но в этот час улицы были пустынны. Вот уже и трамвайная линия. Мухтар в раздумье остановился на углу: «Куда теперь: направо или налево?..» И в этот миг из-за угла послышались голоса, раздался звук шагов. Мухтар прирос к стене. Люди прошли мимо. Уличный фонарь осветил их. Это были трое мужчин; один из них нес тюк, похожий на свернутую постель, другой — дорожную корзину.

«Не на вокзал ли они направляются?» — подумал Мухтар и, держась в отдалении, последовал за ними. В ночной тишине были отчетливо слышны их голоса.

— Помни, друг Сулейман, — говорил один из них по-азербайджански. — Ты не должен обижаться на нас. Твои старики были мне как родные отец и мать, да и всем нам вы, азербайджанцы, — родные братья.

— Знаю, братишка Дадико, знаю. Иначе не прибежал бы с вокзала, чтобы провести с тобой еще часок. Мы прощаемся ненадолго. И встретимся при других обстоятельствах. Не так ли, Геворк?

— Именно так! — отозвался третий спутник. — Нас поссорить нельзя, как нельзя дерево поссорить с его ветвями.

— Клянусь честью, хорошо сказано! — воскликнул Дадико.

Показался вокзал. Мужчины прибавили шаг. Заторопился и Мухтар. Мужчины спокойно прошли мимо полицейского, стоявшего у входа в зал ожидания, и направились к выходу на перрон. Мухтар хотел последовать за ними, но полицейский схватил его за плечи:

— Ты куда?

Мухтар на какую-то долю секунды растерялся и вдруг серьезно и громко сказал:

— Пустите меня, я — с ними! Вон мой брат! — и он указал на своих уличных попутчиков. Услышав эти слова, те невольно обернулись. — Говорю же, я с братом, мы торопимся на поезд! — повторил Мухтар, пытаясь вырваться из рук полицейского.

Словно догадавшись, в чем дело, один из молодых людей решительно зашагал к полицейскому и, обращаясь к Мухтару, спокойно произнес:

— Что случилось, братишка, чего ты там натворил? Иди скорей, не задерживайся!

Полицейский с сомнением покачал головой и нехотя выпустил Мухтара. Мухтар подбежал к своему неожиданному заступнику. Тот взял его за локоть и подвел к своим попутчикам.

— Спасибо вам, братья мои, спасибо! — сказал он, и голос его задрожал.

И они вместе вышли на перрон.

— Откуда ты взялся? — спросил его незнакомец, не убавляя шага и направляясь к стоявшему на третьем пути товарному составу…

Мухтар, волнуясь, путая слова, коротко рассказал о себе и заплакал.

Друзья молча посмотрели друг на друга. И один из них, которого звали Сулейманом, сказал:

— Не плачь, поедешь со мной в Баку.

Мухтар схватил его руку, хотел поцеловать, но тот отдернул ее назад.

— Ты что? — прикрикнул он. — Больше этого не делай.

Мухтар виновато опустил глаза.

— Хорошо, больше не буду, — сказал он и тут же добавил: — Будьте мне братом или товарищем…

Дадико даже присвистнул от удивления и хотел расспросить Мухтара подробнее, откуда он, как попал в Грузию. Но они уже подошли к составу, и для разговора не было времени.

Поезд с красными теплушками вез тех, кого из Грузии выселяли в Азербайджан. Сулейман остановился у одной из них.

Из вагона выглядывал какой-то старик в меховой шапке.

— Ой, Сулейман, слава аллаху! — воскликнул старик. — Я уже думал, что не дождусь тебя. Здравствуйте, дети мои, здравствуйте еще раз. Спасибо, что пришли проводить нас! — Заметив переминавшегося с ноги на ногу Мухтара, спросил: — Это кто такой?

— А это, отец, мой брат! — весело воскликнул Сулейман. — Ну-ка, вали в вагон, — подтолкнул он вперед Мухтара и, подхватив под мышки, помог ему взобраться в теплушку. — Закрой пока дверь, отец, — сказал он недоумевающему старику. — Ночь холодная, озябнете. А я пока постою с ребятами.

Вскоре поднялся в вагон и Сулейман. Карманным фонарем осветил теплушку, набитую спавшими вповалку людьми, жестом позвал жавшегося к двери Мухтара, и они осторожно пробрались в дальний угол вагона. Сулейман еще раз посветил фонарем, и Мухтар увидел старика, сидевшего в ногах спящей на вещах женщины.

— Ну раз стал моим братом, располагайся, — шепнул с улыбкой Сулейман, указывая Мухтару на клочок свободного места. — Все бывает в жизни нашего брата пролетария.

Мухтар опустился на пол, куда указал Сулейман, и прикорнул в своем уголочке. Он ощущал неизъяснимое спокойствие. После холодной улицы ему стало жарко, тепло разморило его, и он незаметно для себя крепко уснул… Его не разбудили ни паровозные гудки, ни скрип и лязганье колес. Поезд увозил его в новую, неведомую жизнь.

НАБОРЩИК СУЛЕЙМАН

Замызганные и простреленные пулями теплушки были до отказа набиты азербайджанцами, которых выселяли из разных городов Грузии — особенно много их было из Батуми. Теперь их везли в Азербайджанскую республику мусаватистов — буржуазных националистов.

Старенький маневренный паровоз из последних сил тянул длинный состав. Двери теплушек заперли снаружи еще в Тифлисе, перед самым отправлением. Было душно и тесно. Мухтар, со всех сторон стиснутый, спал, как пригревшийся котенок.

Под утро кто-то закричал:

— Давайте сломаем двери, невозможно дышать. Даже царь Николай не отправлял в Сибирь своих врагов в таких стойлах.

Мухтар проснулся. Он радовался, что не видит злого лица Кара-Баджи, не слышит ее ругани.

— Скорей бы кончилась эта проклятая дорога… — простонала пожилая женщина. — Ноги отекли.

В одном из углов вагона раздался громкий и возмущенный голос:

— Мне непонятно, почему мусаватистское руководство бездействует? Жордания против нас, азербайджанцев, — пусть… Но ведь и у них, мусаватистов, есть армия, полицейские. Так почему же они бездействуют? Почему правители, сидящие в Баку, допускают, чтобы грузины так нагло издевались над нами?

— Подняли нас с насиженных мест… Как скотину, загнали в эти теплушки, заперли, как преступников, даже свежего воздуха лишили.

— Грузины должны быть наказаны! — поддержал их другой голос. — Надо объявить им войну.

— Только этого нам и не хватает… — вмешался Сулейман. — А ты хочешь, чтобы разгорелась война между рабочими Грузии и бакинскими нефтяниками? Да еще и армян втянут! Кому это надо! Что мы не поделили? Не сама вера виновата в нашей беде, а богачи… Попы и муллы твердят лишь одно — что богатых не трогай, будто самим богом им дано все, а не грабежом бедных людей.

Сулеймана слушали внимательно.

— У меньшевиков, дашнаков, наших мусаватистов одна «справедливость», — неожиданно подхватил молодой парень с косым шрамом на лбу. — Делай хорошо только для себя. Разве не могли бы они спокойно и мирно решить свои споры о границах закавказских республик?

— В том-то и дело, что наши беки думают, как бы побольше отнять земли у грузинских князей и дашнаков, а те у наших. Вот они и договариваются с англичанами, американцами, немцами, турками, обделывают свои грязные махинации, — пояснил Сулейман.