Изменить стиль страницы

Так, терзаемый страхом, тревогами, мальчик всю ночь не сомкнул глаз, и только совсем под утро усталость взяла свое, и он задремал. Но лишь теплые, ласковые, как материнские руки, лучи восходящего солнца коснулись его лица, он раскрыл глаза, увидел далеко в вышине голубое небо и стаю диких уток. Ровный треугольник медленно двигался в одном направлении, потом почему-то свернул в сторону и растаял в голубом мареве.

«Эх, почему у меня нет крыльев?» — с тоской подумал Мухтар. И тут же вскочил, точно ужаленный: мозг его пронзила мысль о погоне. Но вокруг было светло и радостно. Ветви деревьев, ночью так пугавшие мальчика, теперь были наполнены Птичьим гомоном. В листве играли солнечные зайчики; над мягкой шелковистой травой порхали огромные разноцветные бабочки: желтые, белые и даже совсем черные. Мухтар хотел было поймать одну, но взглянул на свой костюм, и его снова охватил страх: что же делать с униформой? Нельзя же идти в одежде, которая сразу выдаст его! Мухтар твердо решил избавиться от приютской одежды. Но как? Этого он пока не знал. Можно выменять на лепешки, продать или бросить. А в чем он тогда останется? Не мог он решить и другого вопроса, какой ему выбрать путь: идти по шоссе или окольными путями?

Да, трудная задача стояла перед мальчиком! Словно птенец, лишившийся теплого гнезда, он должен был теперь сам постоять за себя. Он жил в мире, где каждый заботился лишь о себе. Своим детским умом мальчик уже начинал постигать эту суровую истину.

Поглощенный печальными думами, Мухтар полез на дерево — взглянуть, далеко ли шоссе. Он быстро и ловко взобрался по гибким ветвям на вершину. Дорога оказалась совсем рядом, в какой-нибудь сотне шагов.

Мухтар увидел медленно двигающийся караван верблюдов, нагруженных ящиками и тюками. Они ритмично покачивали головами, украшенными яркими помпонами, колокольчики, разной величины, висевшие на шеях животных, мелодично позвякивали. Сердце Мухтара защемило от острой тоски. Он вспомнил такой же караваи верблюдов, с которым год назад отправился в Мекку.

Со смешанным чувством горечи и любопытства смотрел мальчик на дорогу. Рядом с караваном бежали огромные волкодавы — падежная охрана. Тяжело переступая и оставляя в желтой пыли глубокие следы, медленно шагали буйволы. Навьюченные тяжелыми корзинами с овощами, они то и дело били себя хвостами по впалым бонам, стремясь избавиться от назойливых мух и слепней. И только ослики, семеня своими маленькими ножками, старались уйти вперед и обогнать караваи.

По обочинам дороги торопливо шагали крестьяне и мелкие торговцы: город, базар торопили.

Время шло, а Мухтар все раздумывал; выйти ли на шоссейную дорогу или отойти подальше. Одно он знал — нужно добраться до портового города Карачи. Там много кораблей… Они идут во все концы земли и к берегам его родины — Ирака. А может, и к берегам России?

Так думал Мухтар, не зная, как далек его путь до Карачи и сколько ему еще понадобится сил и твердости духа, чтобы преодолеть его.

Он бросил последний взгляд на дорогу, где становилось все многолюднее и шумнее, и стал быстро спускаться с дерева. Спрыгнув на мягкую траву, он перекувырнулся, но, встав на ноги, вдруг сделался серьезным. Сложил ладони вместе, щуря глаза от яркого солнца, поднял лицо к небу и зашептал:

— О аллах! Я твой раб, воззри на меня и помоги мне добраться до России!.. Там меня не будут заставлять целовать крест, не будут натравливать на меня господских собак… Я верю в слова доброй Фахран!

Но стоило ему выйти на дорогу и оказаться в гуще людей, как чувство страха и растерянности снова овладело им. Второй раз в жизни он переживал такое чувство: первый раз в Багдаде, когда ночью бежал из дома купца Джавадбека, и вот сейчас. Мальчик каждую минуту ждал, что кто-нибудь схватит его. Но на него никто не обращал внимания, никому до него не было дела.

Мухтар старался держаться подальше от пешеходов, не спрашивал, куда ведет дорога и далеко ли до Карачи. Он верил, что каждый шаг приближал его к намеченной цели.

Наступили сумерки. На горизонте сгущалась вечерняя мгла, пылающие вершины гор окрасились в оранжевый цвет, а потом в густо-фиолетовый. Мухтар шел не останавливаясь. Об отдыхе он и подумать не смел: надо было как можно дальше уйти от Лахора, от жестокой Мэри Шолтон, одна мысль о которой приводила мальчика в ужас и неудержимо гнала вперед!

Приближалась ночь. Едва волоча ноги, Мухтар добрался до окраины какой-то деревушки. Проситься на ночлег он не решался: вдруг его схватят люди Шолтон, и он снова потеряет свободу, теперь уже навсегда.

Мальчик остановился и огляделся вокруг. Никого… Он свернул с дороги и по узкой каменистой тропинке спустился в небольшой овражек. На противоположном склоне виднелся шалаш. «Если он пустой, там я и заночую!» — решил Мухтар, взбираясь наверх.

Шалаш оказался пустым и заброшенным. Мальчик забрался внутрь и бросился на кучу сухих листьев и тонких прутьев, видимо служивших бывшему обитателю ложем. Ему ни о чем не хотелось думать. Сквозь большие щели старой камышовой крыши Мухтару был виден клочок неба, где, часто мигая, зажигались голубовато-желтые огоньки далеких звезд.

«Вот на такое же небо и на такие же звезды смотрел я в своем Багдаде!» Мальчик тяжело вздохнул.

Вдали зазвучала протяжная песня. Кто-то пел на языке урду. Мухтар с трудом понимал слова.

Жить осужден недолго человек.
Не равен веку его век:
Не может одолеть он смерть,
Едва появится — и должен умереть.

«Нет, нет, я не хочу умирать! — подумал Мухтар. — Не хочу!»

Едва забрезжил рассвет, Мухтар покинул свое убежище и двинулся в путь. К счастью, сезон весенних дождей уже прошел, небо было чистое-чистое, без единого облачка.

На второй день пути Мухтар незаметно для себя очутился на шоссе, ведущем к Лаялпуру — городу, расположенному к западу от Лахора.

Мухтар шел в стороне от шоссе, пробираясь узкими скалистыми тропами, обходя болота и волчьи ямы, прикрытые мягкими предательскими мхами. Следовало быть предельно осторожным, чтобы не угодить в трясину или не свалиться с крутого обрыва. Тянулись часы, и тянулась дорога.

В одном селении Мухтар наконец избавился от ненавистной ему одежды, обменяв форменную рубашку и шорты на лепешки и сахар. Теперь он ничем не отличался от других: спущенная поверх трусов нательная рубашка с короткими рукавами — вот и весь его наряд!

Теплая земля служила Мухтару постелью, но сон его был всегда педолог. Ныло тело, да и голодный желудок причинял немало страданий.

Постепенно ландшафт менялся. Горы отступали, все чаще взору открывались долины, хлопковые поля, джутовые плантации. Стали попадаться пешеходы, но никто его не останавливал и не интересовался тем, куда он идет. Мало ли нищих детей бродят по дорогам Индии!

Измученному голодом и бессонными ночами мальчику особенно тяжело приходилось в ветреные дни. Задыхаясь от пыли и протирая глаза, Мухтар, едва держась на ногах, шел дальше. Однажды им овладело отчаяние. С трудом доплелся он до большого пня недалеко от дороги и, опустившись на него, горько зарыдал.

«О аллах, знал бы ты, как тяжело мне, послал бы за мной своего симурга, и на его крыльях я полетел бы домой!» — сетовал Мухтар.

Дорога, какой бы длинной она ни была, всегда имеет конец! И Мухтар это знал. Твердому решению мальчика идти вперед могла помешать только смерть.

Так, день за днем, шел маленький беглец по малохоженым тропинкам Пенджаба, все дальше уходя от Лахора.

Иногда ему попадались заброшенные мусульманские кладбища или гробница какого-нибудь святого, — Мухтар всегда старался обойти их стороной. Случалось, что из-под полуразвалившегося памятника выползала змея или выскакивал зверек, тогда мальчик в страхе бежал без оглядки.

Был полдень, солнце стояло в зените, когда за поворотом горной дороги Мухтар вдруг заметил след человеческой ноги. Он отчетливо выделялся на красном песке.