Мухтар стоял на корме, наблюдая за чайками. Белокрылые птицы огромными стаями кружились над пароходом. Они то падали стрелой к самой воде, то с пронзительным криком взмывали вверх. Вот одна чайка пролетела совсем близко от него.

— Кри-э! Кри-э!

Мальчику показалось, будто птица подбадривает его, и на душе стало спокойнее.

К Мухтару подошла мадам Кумри. Мальчик стоял перед ней в белоснежной сорочке с открытым воротом, заправленной в короткие штаны.

— Я замечаю, что в этом костюме ты чувствуешь себя стесненно, — заметила Кумри.

— В арабском хатане лучше, — ответил чуть смущенно Мухтар, — в этих штанах мне как-то неловко…

Кумри рассмеялась:

— Ничего, придет время, ты снова облачишься в хатан… шелковый, красивый. — Она наклонилась к Мухтару, поцеловала его бритую голову, и при этом мальчик случайно заметил крестик, который она прятала на груди.

Увидев на Кумри эмблему приверженцев Христа, Мухтар растерялся. «Как, она носит крест?» Он не верил своим глазам.

Это был первый удар по чуткой душе юного мусульманина. Сила его была так велика, что сердце у Мухтара болезненно сжалось. Значит, она христианка? Как же ему теперь быть? Ведь он магометанин и вдобавок ходжа. Он целовал порог дома аллаха, был у черных камней Каабы. Что она намерена с ним делать?

— Аллах, ты велик! — произнесла Кумри по-арабски, уловив его состояние, и обняла Мухтара за плечи. — В Лахоре тебе будет хорошо. Там ты изучишь английский язык. А когда подрастешь, мы отправим тебя в духовную академию, ты станешь образованным человеком, вернешься в свой родной Багдад и все будут тебе завидовать. Тогда ты поймешь, как небо милосердно к тебе. А пока, мой мальчик, ни о чем не думай и позволь мне самой позаботиться о тебе.

Мухтар упорно молчал. Никакие соблазны не могли в эти минуты успокоить его. Вернувшись в каюту, он дал волю слезам. Он плакал от сознания своей беспомощности, оттого, что и Кумри его обманула и бежать ему теперь некуда.

А корабль между тем вошел в воды Карачи, миновал христианскую часовню и медленно приближался к порту. Уже отчетливо виднелись стоявшие в гавани суда, портовые сооружения.

Наконец показалась пристань. Она была запружена пестрой толпой встречающих. Полицейские в пробковых шлемах и коротких штанах цвета хаки, размахивая резиновыми палками, расчищали в толпе, осадившей сходни, проход для прибывших пассажиров.

В каюту вошла Кумри в сопровождении двух индийцев в чалмах.

— Ну, вот мы и приехали, — сказала она Мухтару. — Собирайся, пойдешь с ними. Это мои работники Шагран и Фатех. Они отвезут тебя в нашу школу.

Кумри повернулась к индийцам и что-то сказала им на непонятном Мухтару языке. Те, учтиво поклонившись, односложно ответили:

— Ача, мисс, ача!

Кумри кивнула головой и покинула каюту.

Индийцы, приветливо улыбаясь, пытались заговорить с Мухтаром, но он ничего не понял и только растерянно улыбнулся в ответ.

Жестами им удалось кое-как объяснить мальчику, что пора трогаться в путь. Мухтар взял чемодан и последовал за слугами Кумри.

Они вышли в город. Шагран крикнул тонгу — двухколесный экипаж.

Открытая коляска, разукрашенная блестящими побрякушками и разноцветными помпонами, звеня колокольчиками, шумно подкатила к ним.

Шагран поднялся первым и посадил рядом с собой Мухтара. За его спиной, на заднем сиденье, уселся Фатех с вещами.

— На вокзал, — распорядился Шагран.

Бравый кучер, афганец в цветастой чалме, тронул вожжи, и коляска выехала на шумную, многолюдную улицу Мак Леод Роуд.

Мухтар с любопытством разглядывал большие дома, яркие рекламы и вывески, трамваи и верблюжьи повозки. А как странно выглядят люди в этом городе! Мужчины в коротких трусиках, с лохматыми головами, худые как скелеты, чуть согнувшись, несут на коромыслах глубокие плетеные корзины с апельсинами. Вот проехал рикша с каким-то важным господином. Какой ужас! Вместо лошади коляску тянет человек! А что за странная одежда на господине: кусок дорогой материи несколько раз обернут вокруг талии и спущен двумя полосами вдоль ног, как брюки. Торопливой походкой прошли молодые девушки, красиво задрапированные в длинные куски шелка.

— У вас, в Багдаде, женщины тоже так одеваются? — спросил Мухтара Шагран.

Мухтар пожал плечами, он не понял вопроса.

Индиец рассмеялся:

— Ах да, я все забываю… тебе, брат, надо скорей научиться нашему языку урду…

Вскоре коляска остановилась у железнодорожного вокзала, откуда уходили поезда на Лахор. Шагран расплатился с кучером, и они пошли на перрон.

Вагон был переполнен. Мухтар обвел глазами пассажиров, пытаясь найти среди них Кумри. Он не знал, что она едет в другом, более просторном и удобном вагоне. Поезд тронулся. Мухтару с трудом удалось протиснуться к окну. Далеко на западе алели вершины гор, а впереди раскрывалась необъятная равнина. Мимо окон вагона мелькали деревья, пальмовые рощи, рисовые поля, на которых работали люди. Время от времени поезд пересекал небольшие каналы и реки. Шум бурных потоков, грохот колес на железнодорожных мостах оглушали Мухтара, и он невольно вжимал голову в плечи. Затем снова выглядывал в окно и любовался красотами индийской земли. Но восторг Мухтара вскоре сменился горьким раздумьем. На всех станциях он видел голодных, чуть прикрытых лохмотьями людей, лежавших на горячей земле. Изможденные дети, с трудом передвигая кривые ноги, подходили к вагонам и жалобно просили:

— Сэр… пайсу[10]!.. Одну пайсу!.. Сардар.

Чем дальше в глубь страны уходил поезд, тем больше встречалось голодающих.

Ночь Мухтар провел в тревожных сновидениях. Разбудил его грохот колес: поезд проходил через железнодорожный мост. Мухтар посмотрел в окно. Утренняя заря снимала с лица красавицы земли гигантское черное покрывало, осыпанное лучистыми звездами. Вдали в предрассветном тумане едва заметно вырисовывались купола мечетей и высокие здания большого города.

— Ну, вот мы и в Лахоре, — сказал один из пассажиров своему собеседнику.

Мухтар прислушался к их речи. Пассажиры говорили по-фарси. Этот язык был знаком Мухтару, он научился ему в Багдаде у своих соседей-фарсов, и мальчик несказанно обрадовался, услышав понятную ему речь.

— Вы фарсы? — тут же обратился он к ним.

— Нет, афганцы.

— А говорите по-фарси.

Незнакомцы рассмеялись.

— А ты фарс?

— Нет, араб.

— Араб? Что же ты здесь делаешь?

В разговор вмешался Шагран. Он в нескольких словах рассказал о Мухтаре, кто он, куда едет. Незнакомцы с любопытством слушали, глядели на мальчика и одобрительно кивали головами.

— Дать приют сироте, кормить его, одевать и вдобавок еще учить в наше время согласится не каждый.

— Истинно так! — буркнул Шагран.

— Тебе повезло, араб, — обратился к Мухтару один из пассажиров. — Ты будешь жить в одном из самых древних и красивых городов мира. В городе, где в мавзолее покоится прах императора Джангира, где есть мечеть Вазирхана, течет капал Бари-доаб. Вода в нем голубая, как небо.

«Неужели Лахор красивей Багдада?» — думал Мухтар, вглядываясь в туманные очертания города.

Через несколько минут поезд вошел под огромный сумрачный свод вокзала и остановился. Перрон заполнила шумная толпа пассажиров и встречающих. Выйдя из вагона, Мухтар увидел Кумри. Ее окружали белые люди в коротких брюках, легких шелковых рубашках с короткими рукавами и в соломенных шляпах. Здесь были и женщины в белых длинных монашеских одеяниях и причудливых головных уборах. Весело переговариваясь между собой, они вышли на привокзальную площадь, сели в машины и уехали. Мухтар растерянно поглядел им вслед. Видно, Кумри о нем совсем забыла.

В это время кто-то сзади окликнул его. Обернувшись, Мухтар увидел одного из афганцев, ехавших с ним в вагоне.

— Маленький ходжа, — сказал он, сосредоточенно глядя на мальчика, — помни, на улицах Лахора бродят сотни бездомных сирот. Помни и будь послушным своим хозяевам. Если они выгонят тебя, знай, ты погибнешь. Здесь, на джутовых и чайных плантациях, от зари и до зари работают такие вот, как ты, подростки. Лишь бы не умереть с голода. А тебя будут учить и кормить… Крепко держись за это место.