Изменить стиль страницы

Ведущий программу концерта Коля Поздеев объявил голосом циркового шпрехшталмейстера:

— К роялю приглашается заслуженный деятель искусств России, композитор, чьи песни мы любим и поем, чьи мюзиклы мы смотрим и слушаем, Александр Колкер! Встречайте!

Я прошел мимо распахнутого рояля, подошел к микрофону и прочел стихи собственного сочинения.

Людмиле Вальчук

Февральская грязь. Самопальная водка.

Похоже, что Санкт-Петербург зазнобило…

Но вот длинноногой своею походкой

Торжественно движется наша Людмила.

Как будто ее не коснулися годы,

И время не властно над женщиной этой.

Под вечер, развеяв тоску-непогоду,

Идет по Конюшенной вечное лето!

А годы, как песня, — все выше и выше,

А годы, как тройка, — в метели и свисте…

Дай бог, чтобы вам никогда не услышать:

“Позвольте, мадам, уже падают листья!”…

Пусть флаг российский гордо реет

От Петербурга до Перми!

От одного из гросс-евреев

Прими любовь мою, прими!

Ты, безусловно, гордость наша.

Две Маши. Саша и Наташа.

Театр эстрады. 28.02.1994

…Я не знаю, как правильно произносится по-татарски: “перемечь” или “перемец”. Но я точно знаю, что эти вкуснейшие шаньги с мясной начинкой, обильно политые сметаной, вкуснее всех готовит Раиса Федорова, жена композитора и оркестровщика Владимира Федорова, мать известного кларнетиста, солиста Заслуженного коллектива республики Адиля Федорова.

Если к старости у меня образовался небольшой живот, так это от райкиных “перемечь” или “перемец”.

…когда настали тяжкие для нашего брата времена, я посмотрел на себя в зеркало и подумал: “Собственно, почему мне не заняться коммерцией? Неужто я хуже моего друга Кобзона?”.

Начинать на ровном месте свое дело было страшно. И не столько страшно, сколько непонятно — с чего начинать? Надо было к кому-то приткнуться, а потом уж, набравшись опыта…

Я решил приткнуться к Сергею Осинцеву.

Когда-то он работал в Ленконцерте администратором. Тогда мало кто мог предположить, что под скромным администраторским свитером бьется сердце талантливого бизнесмена. Однако новые времена рождают новых русских. Жизнь менялась на глазах. Все устои летели кувырком. Надо было быть изворотливым, чтобы какой-нибудь устой не придавил тебя. Чувство удивления стало главным чувством моего бытия.

Сергей Осинцев улетел в Париж всего на несколько дней. А вернулся в Россию графом!

Я полагал, что титул графа российского можно получить только на российской земле. Ан нет! В голову полезли шальные мысли. А может, мне слетать в Израиль и отхватить звание дворянина? Нет, лучше князя!

Рожденный ползать — летать не может. И я не полетел.

Я сел в метро и приехал в фирму “КЭТ” графа Сергея Осинцева. Фирма располагается в центре города в старинном трехэтажном особняке.

Если уж делать, так по-большому!

Граф был занят. Секретарша предложила мне перелистать альбом с фотографиями, чтобы скоротать время.

Мама родная! Анатолий Собчак и Эдита Пьеха, Владислав Стржельчик и Алиса Фрейндлих, Роман Виктюк и Елена Образцова, Мстислав Ростропович и Галина Вишневская. Наконец, сама Марина Капуро! Я перечислил лишь малую часть элиты. Все почитали за честь запечатлеть себя вместе с графом!

Мелькнула мысль: может, это фотомонтаж? Нет, это сущая правда!

И вот меня приглашают войти в кабинет к их сиятельству. Вхожу. Стараюсь не робеть. Перед глазами видение. То Собчак, то Капуро, то Собчак, то Капуро.

— Я, собственно, граф, к вам по делу…

— Слушаю вас, — говорит незлобиво Осинцев.

— Я сейчас видел альбом, где вы сфотографированы со своими близкими… Ну, это… Если вы будете затевать какое-нибудь новое дело, не возьмете ли вы меня, граф, компаньоном? Или акционером? Мне не принципиально название, лишь бы побольше были дивиденды. У меня в семье три женщины… А я один…

— У вас просто чутье, Александр Наумович! — отвечает Сергей. — Я как раз откупил в центре на Караванной улице большой подвал и собираюсь там открыть очень уютный, но очень презентабельный…

— Я согласен! — завопил я фальцетом. — Вот мой первый взнос! Нет, нет! Пересчитайте! Ровно одна тысяча долларов!

— Но я без расписки взять ваши деньги не могу! — скокетничал граф.

— Ваше сиятельство! Какие расписки? Чушь собачья! Мы живем с вами в одном городе. У нас с вами огромный круг общих знакомых! Берите! Говорю вам, берите! Я настаиваю!!

Осинцев взял “баксы”, взглянул на меня каким-то сумасшедшим взглядом и, понизив голос, спросил:

— Вы не могли бы найти еще человек двадцать, таких же как вы?

— Я постараюсь… Но зачем? Ведь так нам больше достанется прибыли, — перешел я на такой же конспиративный тон.

— Действительно! — подхватил Осинцев. — Как же я сам не усек такую простую мысль! Да вы, Александр, настоящий коммерческий гений. Перспективнейший компаньон! Я бы на вашем месте бросил сочинять музыку и целиком отдался бизнесу!

Услышав такой дифирамб в свой адрес, я выхватил из кейса монографию “Александр Колкер” и, в знак признательности за грядущее материальное благополучие, благодарно написал:

Его сиятельству графу Осинцеву

Даже самый смелый драматург

Не придумал бы такие обстоятельства:

Ранним утром просыпался Петербург,

А над ним всходило Их сиятельство!

Их сиятельство взошло, а материальное благополучие моей семьи, увы, закатилось. Через неделю граф поставил мне ультиматум: “Или еще пять тысяч “баксов”, или вы туг же вылетаете из дела. Желающих на ваше место — море. Расходы на постройку ресторана космические. Вносите деньги. Все окупится сторицей! Чтобы получать, надо вкладывать! Через год вы запросто сможете полететь всей семьей в Южную Африку или в Гваделупу. Выбирайте сами!”.

Пришлось кое-что продать. Немного удалось подзаработать концертами. Ликвидировал сберкнижку. Дело есть дело! Ровно через неделю дрожащими руками вручил означенную сумму Сергею Викторовичу.

Спустя год меня пригласили на собрание акционеров ресторана “КЭТ”. За богато накрытым столом сидело человек тридцать незнакомых мне людей. Из знакомых была одна Капуро. Улучив момент, спросил ее мужа:

— Юра, вы акционеры?

— Что я, идиот! — огрызнулся Берендюков. — Я слишком хорошо знаю Осинцева!

Внутри что-то оборвалось…

Граф предложил сначала всем подкрепиться. Услужливые официанты не скупились. Наливали в фужеры. Когда акционеры стали смотреть осоловевшими глазами, над столом нависло что-то дородное с вульгарным красным ртом и копной черных волос.

— Мой заместитель по финансовой части, — произнес граф трезвым голосом. Раздались аплодисменты.

— Уважаемые акционеры! — начала мадам. — Ваш ресторан…

Здесь она сделала паузу, чтобы насладиться произведенным впечатлением.

— О чем это я? Ах, простите! Ваш ресторан не окупил еще расходы на строительство.

Дальше из красного рта забулькали цифры. Люди стали клевать носами. Я проснулся на последней фразе:

— Принимая во внимание все вышеизложенное, должна официально сообщить, что выплата дивидендов в соответствии с размером ваших взносов откладывается еще на полгода.

К этому времени меня окончательно развезло и я заорал через стол:

— Ваше сиятельство! Предлагаю вам за небольшое вознаграждение “крышу”!

— Не понял?! — изумился граф, измерив меня глазами.

— Чего же тут не понять? Рискую жизнью и иду на подвиг! Ради нашего общего дела!

— Не отдаст! — пилили меня домочадцы. — Такого идиота поискать надо!

Они ошиблись. На Руси графья всегда отличались благородством. Мой пай мне фирма “КЭТ” возвратила. Даже с мизерным наваром.

На этом я с коммерческой деятельностью завязал…

“Целуй меня, КЭТ!”.

“… если меня угнетают какие-то жизненные невзгоды и я не могу с ними справиться, я считаю, что они не существуют. Их просто нет.”

Зинаида Иванкович, редактор телевидения и большая умница

…Как-то Роман Карцев удачно заметил: “Если артиста не показывают по телевизору, значит, сидит!”.

Действительно. Такая нынче эпоха.

Можно с успехом выступать всю жизнь на эстраде, можно десятилетия работать на театральных подмостках, но если тебя не показывают в этом “волшебном ящике” — тебе крышка. Страна тебя не узнает. Примеров тому не счесть.

И наоборот. Одно яркое выступление в “Голубом огоньке” — и певец утром просыпается звездой. Так было с Муслимом Магомаевым.

А как же сегодня завоевать свою ступеньку в искусстве, как сохранить известность и не испытать горечь забвения?

Здесь я могу предложить на выбор три варианта.

Первое.

Надо быть богатым. Очень богатым!

Тогда ты можешь купить себе время в телевизионном эфире и периодически напоминать о себе. Жив, курилка! А главное — не сидит!

Второе.

Можно умереть.

Тогда голубой экран посвятит тебе (может быть посвятит) минут двадцать. Дескать, ушел преждевременно из жизни такой-то. А как мы его любили! Какой весомый вклад он внес в национальную копилку нашего российского искусства! Как правило, этим все и заканчивается. И никто никогда не признает, что преждевременный уход из жизни состоялся задолго до смерти физической. Сняли с эфира — и привет!

Я умышленно не привожу конкретные примеры, для этого надо было бы удвоить объем печатных листов издания.

Третье.

Надо покинуть свою страну. Свалить в дальнее зарубежье. Ближнее не считается. Уезжать желательно в ореоле великомученика. Мебель продана. Квартира пуста. Ты сидишь на соседской табуретке…

Как можно пропустить такое несчастье?!

Толпа телевизионных див с передвижной съемочной аппаратурой врывается в квартиру. Ты смотришь в телеобъектив отсутствующим, а лучше этаким скорбным взглядом. У зрителя должно быть ощущение, что ты присутствуешь на собственных похоронах. Телеоператоры передвигаются бесшумно, чтобы не потревожить “усопшего”. Страна в трауре…

Лучше уезжать не сразу, а постепенно. Тогда время пребывания на телеэкране можно растянуть на несколько дней! Тогда твой образ сохранится в памяти народной, пока…