Этноцентризм, свойственный синтоистской мифологии, был развит идеологами тэнноизма в теорию расового превосходства, оправдывающую притязания японцев на господство над всеми другими расами и народами, обойденными покровительством синтоистских богов. Тэнноистские идеи легли в основу японского варианта паназиатизма, который по мере расширения военной экспансии Японии в Азии приобретал все более изощренный характер. Японские «паназиатисты» создали своеобразную иерархическую систему этнических ценностей по квазисемейно-му принципу, согласно которой во главе семьи азиатских народов стояла японская нация, вооруженная «высокими принципами» «восьми углов под одной крышей» и призванная повелевать «отставшими в своем развитии» народами других стран Азии. Народы стран Запада и СССР объявлялись «варварами» и культурными антиподами, чуждыми азиатской общности народов. Господствующее положение «белой» расы в Азии должно было быть по праву уступлено японцам, превосходившим все остальные нации по своим биологическим и этнопсихологическим достоинствам.

Один из идеологов «кокутай», Уэсуги Синкити, еще в 1919 г. утверждавший, что «миссия Японской империи — спасение всей человеческой цивилизации», писал: «В настоящее время нации мира не знают порядка. Нации разделены на классы, каждый из которых борется лишь за свои собственные интересы и считает другой класс непримиримым врагом. Радикализм распространяется за рубежом. Яд этой болезни проникает в плоть и кровь и грозит опрокинуть государства… Сердце человека потеряло способность к сотрудничеству. Индивиды поступают как им вздумается, действуя без всяких ограничений… Весь мир раздираем борьбой между капиталом и трудом… На земле царит ад борьбы и кровопролития.

…Среди японского народа нет ни одного человека, который бы не верил, что, если бы у них были наши императоры, они не дошли бы до такого крайнего положения… Наш народ благодаря божественным добродетелям императоров облагодетельствован такими национальными основами государственности, которые не имеют аналогий во всем мире… И если теперь весь мир мог бы жить под покровительством добродетелей нашего императора, то мог бы загореться свет надежды на гуманистическое будущее. Только таким путем мир может быть спасен от разрушения. Только так возможна жизнь в мире добра и красоты. Поистине велика миссия нашей нации» [23, с. 36].

Как бы продолжая эти рассуждения Уэсуги, газета «Тайсе нити-нити симбун» писала: «Наш народ и боги… стремятся лишь выполнить эту величайшую и благороднейшую задачу по объединению мира под эгидой императора Японии. Нашей главной целью является распространение господства и правления императора Японии на весь мир, поскольку он единствен-: ный правитель в мире, выполняющий духовную миссию, унаследованную от своих божественных предков» [21, 21.12.1920].

Согласно постулатам монархического культа тэнноизма, тлавной силой, призванной выполнить «хакко итиу», была японская императорская армия, или, по тэнноистской терминологии, «священное воинство», «посланное небом принести жизнь всему сущему». Японские воины — от высших офицеров и до простых солдат, — выполняя свой воинский долг, становились «едиными по духу с божественным императором» (цит. [по 38]) и приближались к сонму синтоистских «ками». Гармония провозглашалась свойством, присущим «священному воинскому духу» японцев, якобы существующему не для «убийства людей, а для дарования им жизни. Этот воинский дух стремится дать жизнь всему сущему, он не стремится к разрушению. Другими слова-: ми, это борьба, в основе которой лежит мир с обещанием нового роста и развития… Война в этом смысле ни в коем случае не предназначена для разрушения, подчинения и подавления других, она служит осуществлению великой гармонии (тайва), или мира (хэйва), помогая раскрыться животворящей силе „мусу-би“, следуя пути» [31, с. 94–95].

Несколько более современная трактовка особой миссии японцев содержалась в теориях так называемой «киотоской школы» философии во главе с видным философом Нисида Ки-таро (см. [6]). В своей «Философии мировой истории» Нисида выдвинул националистическую теорию государства и нации. Ее основные положения сводились к апологетике особой моральности «кокутай», освященного высокими принципами «императорского пути» («кодо»), и восхвалению японской нации как «энергичной, активной силы», призванной «оформить» азиатские нации, якобы представляющие собой лишь пассивный материал в деле строительства «нового мирового порядка». Автор придавал этим традиционным постулатам японского национализма вид современной науки путем сочетания идей новейших идеалистических течений стран Запада с традиционной восточной метафизикой.

Открыто расистские идеи об избранности «народа Ямато» питали также и теорию «Великой восточноазиатской сферы совместного процветания», выдвинутую в период второй мировой войны представителями наиболее реакционного крыла «киото-ской школы» Косака Масааки, Кояма Ивао и др. Япония, согласно этой теории, являла собой пример национальной общности, характеризующейся «гармоничными отношениями», так как опиралась на «не имеющую себе равных в мире государственность, где император и народ едины». Идею этой общности Япония должна была нести в страны Восточной Азии и создать вместе с ними единую межнациональную общность, покоящуюся на «национальном родстве» народов этих стран. Японской культуре, которой якобы присущи особая, чистая «моральная энергия» «японского духа» и идеалы «хаюко итиу», отводилась ведущая роль в строительстве культуры Восточной Азии, общность которой характеризовалась «восточным гуманизмом», дававшим возможность преодолеть кризис буржуазного общества.

Таким образом, идеологи тэнноизма, разрабатывая свою концепцию «избранного народа», обращались к японцам как к высшей расе. Был создан своеобразный миф, в котором расистские идеи были соединены с культом императора и с синтоистской религиозной системой. Идеологи тэнноизма, по-видимому, осознавали необходимость придания официальной идеологии формы социального мифа, так как массовое сознание японцев, особенно в первые десятилетия эпохи Мэйдзи, явно тяготело к мифологическим формам восприятия мира. В отличие от стран Запада в Японии в процессе модернизации не были изменены способы нравственного регулирования общественной жизни. В многослойной коммуникационной структуре японского общества после незавершенной буржуазной революции 1867–1868 гг. доминировал слой добуржуазного (традиционного) типа общественной коммуникации, поэтому и система религиозного восполнения действительности не могла не сохранить традиционный вид, приспособленный к новым условиям и задачам. Как отмечает японский историк Иэнага Сабуро, «рациональный образ мышления еще далеко не проник в жизнь большинства населения, в его среде скорее преобладали суеверия и ненаучный образ мышления» [2, с. 197].

На основе древней синтоистской мифологии была создана социальная мифология, активно использовавшая традиционные духовные ценности, разнообразную мифологическую символику как средство национальной интеграции, стабилизации общественных отношений и мобилизации эмоционально-нравственных регуляторов человеческих взаимоотношений в обществе. Мифы тэнноизма были призваны освятить не «потусторонние», а вполне конкретные, земные моменты общественной жизни: вопросы политической власти и общественного долга, военной экспансии, сохранения национальной самобытности и единства и т. д. Национальная ограниченность не преодолевалась, а культивировалась и обожествлялась наряду с сакрализацией существовав-шгх социальных порядков императорской системы. В идейном комплексе тэнноизма наблюдается переплетение мифического реального, что находит свое выражение в морально-политиче-ских принципах социальных отношений, выдвигаемых этой идеологией.

Авторы тэнноистских концепций сознательно мистифициро-вали действительность, возложив на эту идеологию охранительные функции по отношению к государству господствующей им. ператорской системы. Японское государство представало в ней как эманация высших сил, что обеспечивало ему статус леги-j тимности в глазах народных масс. Правящие круги управляли: не от своего имени, а от имени императора, олицетворявшего: государство, отождествлявшееся с нацией, и, таким образом, японские подданные подчинялись не обычным смертным, а не-} коей таинственной власти, окруженной мистическим ореолом} священности. Тэнноистская идеология была призвана внушить, что, несмотря на определенные различия, японцы, как «божест-i венная нация», образуют с начала мифического основания го-} сударства сообщество, объединенное общностью судьбы, пред-i начертанной богами синто. При этом эксплуатировалось рели-1 гиозное представление о том, что участь этого сооощества за-i висит от воли божеств, благословляющих поведение всей нации или оставляющих ее членов без своего покровительства. Условиями, определявшими следование «великим путем почитания богов» («каннагара»), были неизменность и вечность правления императора, служившего как бы медиатором между божественным и земным. Трактовка идеологами тэнноизма японской истории как результата «божественного промысла» освящала конфуцианские идеи преданности и покорности, означала сакрализацию объекта лояльности, когда в сознании японца отождествлялись понятия «император», «государство», «нация».