Перед моими глазами проплывает ослепительно яркая картина: Джек сидит в моей спальне. «Тебе плевать на нас».

— Все, — отвечаю я. — Он изменит все.

— Таша, нельзя просто поменять билет на другой. Тебе придется платить за...

— Мам, я понимаю. Мне просто... нужно это сделать.

Повисает давящая тишина. Я стою у двери номера, держа сумку за ручку.

Наконец мама подает голос:

— Будь осторожна. Позвони, как только будут новости. Я встречу тебя в аэропорту.

Мне хочется плакать. Я тяжело выдыхаю.

— Спасибо, мама.

Маме наверняка придётся сделать целую кучу дыхательных упражнений, чтобы принять моё решение, но я задыхаюсь от благодарности.

Я выселяюсь. Слишком вежливый портье не перестаёт расспрашивать меня, что случилось. Ждать шаттла нет времени, я вызываю такси. По дороге в аэропорт пишу Джорджу: «Прости меня, пожалуйста. Нужно было уехать. Твоя речь так и так лучше моей».

Я не буду говорить ему, что в ушах у меня все еще звучат его слова.

Джордж думает, что быть хорошим актером - значит пожертвовать очень многим, в том числе близкими и их чувствами. Он назвал меня хорошим продюсером, но сокрушался, что я слишком мягкая и боюсь говорить неприятную правду. Но теперь мне страшно, что примадонна по имени Джордж Коннор может однажды посчитать меня настоящим профессионалом. Что однажды я стану слишком жёсткой, слишком честной, слишком самовлюбленной.

Может быть, это уже происходит? У меня развилась такая звёздная болезнь, что я ни на секунду не усомнилась в решении ехать в Орландо без Джек!

В голове зудит виноватый рой мыслей, но я как-то сосредотачиваюсь и добываю билеты на самые быстрые рейсы до дома: самолёт до Атланты улетает меньше чем через час, и оттуда я поздно вечером отправлюсь в Лексингтон. Я даже не думаю о том, что отдала последние деньги. Скорее бы домой, домой, домой!

Добравшись до Атланты, я сворачиваюсь калачиком на кресле в зале ожидания и достаю телефон. Мама уже в курсе моих мытарств и решила напомнить мне быть осторожной и не разговаривать с незнакомцами.

Второе сообщение от Джорджа: «Ничего себе. Ясно. Неважно, мы все равно не выиграли».

Даже не пытаюсь переварить эту информацию. Кажется, у меня больше нет на это права.

Я не писала Джек и Полу. И не звонила им. Потому что этого было бы мало. Они заслуживают большего. Мне нужно быть рядом с ними. Только так я смогу доказать, что мне не плевать на них.

Когда мы уже взлетим?

  

27

Мама ждёт меня у багажной ленты. Уже за полночь, луны сегодня нет, и мамина «камри» смотрится особенно мрачно. Я благодарю маму раз пять, но этого все равно мало. Расспрашиваю её о Харлоу, но она мало что знает. Она интересуется, выиграли ли мы, я спокойным твердым голосом отвечаю, что нет, и она ничего больше не спрашивает. Мама и так знает, что я попрошу высадить меня у дома Харлоу, но я все равно прошу.

Обе машины Харлоу припаркованы у дома. Я направляюсь прямо к задней двери и долго вожусь с ручкой. Потом понимаю, что её заперли, а в окнах темно. Решив подойти к главному входу и стучать до потери пульса, вдруг замечаю, что в комнате отдыха что-то светится. От телевизора идёт сине-фиолетовое свечение, и, подойдя ближе, я различаю сидящего на полу Пола с приставкой в руках.

Нерешительно стучу по стеклу: какое право я имею беспокоить друга после того, что случилось в нашу последнюю встречу? Но вскоре потребность быть рядом с ним и Джек перевешивает, и я молочу по двери кулаками. Пол дергается, бросает приставку и бежит открывать дверь.

Как только он появляется на пороге, я бросаюсь ему на шею. Плевать, что между нами произошло, сейчас я обнимаю его, потому что больше ничего не могу сделать. Он тут же обнимает меня в ответ и шепчет куда-то мне в макушку:

— Ни хрена себе, Таш!

Что-то не так. Я вожу руками между его лопаток и не чувствую привычной мягкой копны волос.

— Пол, — хриплю я, отстраняясь, — что ты сделал со своим хвостом?

— Обрезал и сдал в фонд борьбы с раком, потому что кретин!

Через плечо друга я вижу Джек: она спускается по лестнице со скрещенными на груди руками.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она.

— Вернулась домой пораньше.

Не знаю, этого ли ответа она ожидает.

— Не надо меня обнимать! — предупреждает она, когда я подхожу поближе.

Так что я просто сажусь на диван, и мы втроём долго сидим и смотрим на экран с кадром из Call of Duty. Потом Пол зажигает настольную лампу и выключает телевизор. Мы молча сидим. Я то и дело поглядываю на Пола: ну не могу привыкнуть к его стрижке.

— Я не знаю, что говорить, — шепчу я наконец. — Мне просто очень, очень жаль. И я рядом.

Пол чешет в затылке - точно в том месте, где заканчиваются его волосы. Похоже, он сам еще не осознал, что сделал.

— Лучшее, что ты можешь сейчас сделать, — начинает Джек, — это меня отвлечь. Даже не знаю, например, «Золотой тубой». Я видела ваше с Джорджем фото. У меня глюки, или ты была дико счастлива стоять в дюйме от него?

— Все ради рекламы, сама понимаешь.

— Ага. Если честно, я ждала селфи с Фомом.

— Кстати, да, — вступает Пол.

У него спокойный, заинтересованный тон. Слишком спокойный и слишком заинтересованный. Как будто ему тоже стыдно за тот вечер.

— Как прошла встреча?

Я хихикаю, роняю голову на руки и продолжаю хохотать.

— Я запуталась, — замечает Джек. — Это смех счастливой женщины или зловещий хохот?

— Зловещий, — хриплю я. — Можешь быть уверена.

— Боже, дай я угадаю! Он оказался silverspunnnx23, да? Тебя очень изощренно надули?

— Джек, это же бред! — включается Пол. — Он ведь сам выложил видео в её защиту!

— Да, снизошел со своего Олимпа и выложил, — парирует Джек. — Это очень подозрительно! Спорим, он все спланировал заранее и в один день выложил отзыв и записал видео? Притвориться героем - какой ход!

— Ну вы даете! — качаю я головой. — Обалдеть. Нет, он не писал этого поста. Он просто... не захотел меня понять.

Повисла тишина.

— То есть ты сказала ему? — наконец спрашивает Джек.

— Ага, и он решил, что я все выдумываю. Слушай, он прямо заявил, что мои чувства - это выдумка из интернета и такого не бывает. Что может быть отвратительнее?

Джек реагирует мгновенно и резко:

— Засранец.

Следом я слышу ещё пяток вариаций на тему физиологии.

Пол упорно молчит. Все, что он мог бы сейчас сказать, прозвучало бы злорадно или просто неприятно. Мы оба помним, что случилось в нашу последнюю встречу.

— Он не... не сделал ничего такого? — спрашивает Джек.

— Какого? Нет, просто встал и ушёл из моей жизни. Наверно, я чего-то такого ждала, потому что меня это почти не удивило.

Джек бормочет еще несколько эпитетов про разнообразные достоинства Фома, потом заканчивает засорять свою речь:

— Чёрт, теперь тебя надо отвлечь. Эй, Пол, чем мы можем отвлечь её?

Не очень обдуманная фраза, и, похоже, она быстро это понимает, потому что тут же отвечает сама:

— Знаю! Надо начать думать о сборе средств! Расписать, зачем нам деньги, на что они пойдут, чем мы займёмся дальше... Фанаты хотят Оскара Уайльда, но не знаю, зайдем ли мы так...

— Джек, ты серьёзно? — я смотрю на неё так, будто она только что призналась в массовом убийстве, и, мне кажется, я еще спокойно реагирую.

— В смысле?

— У твоего папы только что снова нашли рак. Ты даже не сказала мне, насколько все плохо, а вместо этого хочешь обсуждать планы съёмок!

— Какую букву в слове «отвлечься» тебе объяснить? Ты меня вообще слушала? Обсудить будущее канала - именно то, что мне сейчас нужно. Шоу должно продолжаться. Мы же профессионалы!

— По-моему, это называется подавлением эмоций.

— Слушай, — голос Джек становится резким, — рано или поздно я сорвусь. Однажды - и, наверно, даже в ближайшем будущем - я буду реветь в три ручья и уйду в запой, а тебе придётся держать мне волосы, пока я блюю. И рано или поздно ты узнаешь все про папин чертов рак. Но можно это все будет потом, ладно?