Он хватает ее, руками затыкает ей рот, чтобы заглушить крики, после чего набрасывается на нее. Рядом на своих кроватях спят ее мать и сестра. После отец слазит с Югао и засыпает, а она кипит гневом. Унижение этой ночи переполняют чашу терпения Югао.

Она встает, берет нож и вонзает его в грудь отца. Он просыпается, воя от боли и неожиданности. Он пытается отнять у нее нож, но она полосует его руки и наносит все новые удары. Их крики будят мать и сестру. В ужасе они хватают Югу и оттаскивают ее от отца, но уже слишком поздно — он мертв. Но Югао в бешенстве уже не знает, что делает. Она поворачивает нож на свою мать и сестру. Она преследует их, рубит и колет, а они кричат от ужаса. Их ноги оставляют кровавые отпечатки на полу, пока они не падают безжизненно.

Югао видит, что натворила. Ее жажда мести удовлетворена, ее безумие сменяется неестественным спокойствием. Она садится, держа в руках нож, и ждет, что будет дальше.

Голос старосты прервал мысли Рейко.

— Достаточно ли того, что вы увидели?

Видение исчезло, Рейко моргнула. Теперь у нее была правдоподобная версия того, почему и как были совершены убийства, но это было всего лишь предположение. Ей нужны другие доказательства, чтобы подтвердить его, прежде чем она скажет отцу, что Югао был виновна, и он приговорит ее к смерти.

— Я видела достаточно, — сказала она. — Теперь я хотела бы поговорить с соседями семьи.

Может быть, они видели нечто, что Канаи не заметил. Может кто-то еще вошел в лачугу и совершил убийства? Была ли Югао намеченной жертвой? Это оставило бы вопросы о том, почему она выжила и призналась, но Рейко все еще чувствовала, что не имеет достаточно информации об этом преступлении.

— Не могли бы вы провести меня вокруг поселения и представить меня?

Канаи посмотрел на нее с нетерпением.

— Все, что вы хотите, но я думаю, что вы теряете время.

Интерес Рейко к жизни хинин распространился на этого человека, который бы стал ее добровольным, хотя и скептическим, помощником.

— Могу ли я спросить, как вы стали хинин?

Его лицо потемнело от волнения, он отвернулся от нее.

— Когда я был молод, я влюбился. Она была горничной в чайной.

Он говорил, как будто каждое слово содрали его кнутом.

— Я был самураем из гордой, древней семьи.

Намек на улыбку на его лице говорил, что он получал удовольствие, рассказывая о своем падении.

— Мы хотели пожениться, но мы принадлежали к разным мирам. Мы решили, что если не можем жить вместе, то должны вместе умереть. Однажды ночью мы вышли к мосту Регоку. Мы связали себя веревкой. Мы поклялись в вечной любви. А потом мы прыгнули.

На подобных историях строились сюжеты многих пьес театра Кабуки. Двойные самоубийства пар влюбленных были популярны среди представителей разных сословий.

Рейко сказала:

— Но, как же вы…

— Еще живы, — продолжил Канаи.

— Когда мы упали в реку, она утонула почти сразу. Она отказалась от своей жизни легко. Но я, — он вздохнул. — Это было, как будто мое тело обладало собственной волей и не хотело умирать. Когда течение отнесло нас в сторону, я изо всех сил держался за связывающую нас веревку, но она развязалась. Я поплыл к доку. Там меня нашел полицейский. Ее тело выловили внизу по течению на следующий день, а я был осужден на изгнание.

Это было стандартное наказание для лиц, переживших подобное самоубийство.

Когда Рейко еще раз оглядела его мрачную фигуру и поняла, что Канаи все еще оплакивает свою возлюбленную.

— Мне очень жаль. Может быть, если я поговорю о вас с моим отцом, он простит вас.

— Спасибо, но не беспокойтесь, — сказал Канаи с тем угрюмым выражением, которое было на его лице, когда она увидела его в первый раз.

— Меня приговорили лишь к одному году изгнания. Сейчас я могу уйти в любой момент, когда захочу. Сейчас я нахожусь здесь добровольно.

— Почему?

Рейко не могла поверить, что кто-то добровольно может жить здесь.

— Я был слишком труслив, чтобы умереть. Как самураю мне нет оправдания! — резко сказал Канаи.

— Она мертва. Я жив. Пребывание здесь — мое наказание.

С видимым усилием его лицо приобрело обычное, безразличное выражение.

— Но вы пришли сюда не за тем, чтобы выслушать мою жалкую историю. Пойдемте со мной — я познакомлю вас с соседями Югао, — он сказал, когда они выходили из лачуги.

— Из моего примера вы должны усвоить один урок, который должны помнить, при расследовании этих убийств: Некоторые люди, которых обвиняют в совершении преступлений, на самом деле виновны.

Глава 11

Вокруг Хираты гремели пушечные выстрелы. Он стоял один на поле боя, в доспехах, в руке у него был меч. В клубах дыма и тумана, ожесточенно сражались призрачные фигуры. Их воинственные крики заглушали рев труб и грохот военных барабанов. Солдат на лошади выскочил из тумана, его копье было направленно на Хирату. Хирата увернулся и взмахнул мечом. Он попал солдату живот. Истекающий кровью солдат упал с коня. Сзади к Хирате крался самурай с мечом. Хирата резко повернулся, лезвие его меча перерезало горло мужчины. Другие солдаты нападали Хирату. Он убивал их с легким изяществом. Его лезвие казалось продолжением его воли к победе. Восторг наполнял его.

Вдруг звуки битвы исчезли, войска растворились в тумане. Хирата проснулся, лежа в постели, в раненной ноге пульсировала боль. Воинственные крики превратились в болтовню слуг в его усадьбе, стрельба исходила со стрельбища замка Эдо. Из окна ему в глаза светил утренний солнечный свет. У него болела голова, а во рту стоял прогорклый вкус его сонного зелья. Каждую ночь ему снилось, что он был здоровым и сильным, а каждое утро он просыпался в своем кошмарном истинном состоянии. Но он стоически тяжело поднялся с постели. Ему предстояла важная работа, а спал он уже слишком долго.

— Мидори! — позвал он.

После того как жена помогла ему одеться и уговорила его съесть рисовую кашу и рыбу, он пошел в свой кабинет и послал за своими сыщиками. Он назначил ответственных за проведение текущих расследований и отпустил их, а сыщикам Араи и Иноуэ велел остаться.

— Сегодня мы будем расследовать предыдущие смерти, которые господин Мацудайра считает убийствами, — сказал он.

— Имеется в виду смерти руководителя придворного церемониала Оно Шинносуке, комиссара дорог Сасамуры Томойя, и министра финансов Мориваки? — спросил Араи.

Хирата кивнул:

— Мы должны узнать, были ли они жертвами дим-мак. Если это так, мы будем искать подозреваемых.

— С чего начнем? — спросил Иноуэ.

— В домах, где умерли Сасамура и Оно.

Все трое жили в поместьях чиновничьего квартала Хибийа. Хирата надеялся, что ему не придется ездить дальше. В связи со вчерашними перегрузками сегодня боль была особенно сильная. Может быть, придется подключиться к расследованию смерти главы мэцукэ Эджимы и проверить некоторые версии. Чтобы быть готовым к перегрузкам, он заполнил флакон с опиумом под самое горлышко.

Два часа спустя, он и сыщики вышли из ворот резиденции министра финансов Мориваки. Они сели на лошадей, в то время как служащие, должностные лица в паланкине и солдаты шли мимо по улице сплошным потоком.

— Еще один тупик, — с сожалением сказал Иноуэ.

— Жаль, что ни здесь, ни у руководителя церемониала, ни у комиссара дорог никто не заметил синяков в форме отпечатка пальца на телах покойных, — сказал Араи.

Хирата допросил членов семьи и слуг, но безрезультатно. Поскольку тела были кремированы, их уже нельзя было осмотреть.

— Жена господина Мориваки все-таки рассказала нам некоторые интересные факты про то, что произошло после того, как он умер, — заметил Хирата.

— Но мы не узнали ничего, чтобы доказывало, что Оно и Сасамура не умерли естественной смертью во сне, — сказал Иноуэ.

— Может быть, убийство Эджима было единственным и нет никакого заговора против господина Мацудайра, — сказал Араи.

— В таком случае, список людей, которые встречались с покойными за два дня до их смерти, не даст нам ничего хорошего, потому что нет никаких оснований, чтобы в нем могло оказаться имя убийцы Эджимы.