Сама беда не в этом.

Всё довольно сложно — так же, как не стоит разделять людей по рождению и воспитанию, не нужно сочувствовать этим людям или наоборот завидовать. Даже если обстоятельства легко понятны и легко заметны, никакое это не несчастье, скорее всего.

Нельзя бить.

Ханэкава объяснила причину.

Почему её ударили.

Я как третья сторона не особо-то убедителен — всё-таки понимаю, что не стоит соваться в чужой монастырь. Убедителен я или нет, с моими эмоциями это не связано.

В общем, как и в школе бывало.

Ханэкава всегда старается быть правильной и из-за этого часто конфликтует с кем-то — только на этот раз её противником оказался отец.

И он ответил кулаком.

— Семья без любви, да?

— Наверное, даже слишком… или всё-таки мне стоило попробовать пойти на компромисс. С трудом выдержать баланс. Если так, то я плохо поступила. Вот, всё-таки подумай, Арараги-кун. Если тебе сорок лет, стал бы ты слушать, что тебе говорит незнакомая семнадцатилетка? Если злишься и раздражён, это ведь нормально?

— Однако!

Незнакомая семнадцатилетка?

Это что.

Почему именно так?

Может, и не связаны родством, но тем не менее, раз с трёх лет живёте в одном доме, разве это уже не семья?

— С насилием не поделаешь?.. Как ты можешь говорить такое? Это ты не должна прощать…

— М-можно ведь. Один раз.

Я моментально вскипел.

Не знаю, почему — боюсь, я зол на то, что моя спасительница Ханэкава так страдает. Однако моя ярость настигла только Ханэкаву. Ханэкава попыталась прийти к какому-то компромиссу, просто сухие резонные аргументы.

Аргумент ранит человека.

Всегда.

«Один раз можно», что?

Нельзя такое говорить.

Противниками и друзья, и учителя бывали, это плохо, и прямо говоря, не стоит так делать, но таков стиль Ханэкавы Цубасы. Поэтому, прямо говоря, это плохо и не стоит так делать с родителем, если в результате выходит, что тебя бьют — только в этом Ханэкава всё равно остаётся Ханэкавой Цубасой.

Тем не менее.

Я должен был сказать.

Один раз можно ведь…

Эти слова отрицание своей жизни.

Отрицание самой себя.

— Ты пообещал, Арараги-кун. И никому не скажешь.

Ни в школе.

Ни в полиции.

Нет, самой Ханэкаве…

Я не поднимал снова эту тему.

— Н-но такое обещание…

— Пожалуйста, Арараги-кун, — сказала Ханэкава.

Наверное, подумала, что для обещания этого недостаточно, и склонила голову.

— Пожалуйста, не говори никому. Если будешь молчать, я сделаю, что угодно.

— …

— Прошу.

— Ага, хорошо…

Только и смог выдавить я, прижатый к стенке.

Просить за такую нелепость — выпрашивает такую нелепость, я не мог не уступить.

Потому что отказала.

Отказала, и я не могу посодействовать.

Человек сам себя спасает…

— Но сходи в больницу. Ты сама себе наложила повязку? Признаю, довольно умело, но выглядит не особо.

— Хм… Хорошо. Всё равно на Золотой неделе нечего делать, можно и доктору показаться. Я ещё ни разу страховым полисом не пользовалась.

— Если что-нибудь случится, звони мне. Что бы я ни делал, где бы я ни был, я помогу тебе.

— Аха-ха, как мило, — улыбнулась Ханэкава своей обычной улыбкой. — Что что-нибудь?

— Ну, вообще…

— Да, хорошо, Арараги-кун.

А затем добавила:

— Если что-нибудь случится, я сразу же позвоню. Смс тоже можно? — сказала она.

Сказала, но…

В итоге за Золотую неделю мне на телефон ни разу не пришло уведомление об смс от Ханэкавы.

Быть рядом в нужное время… Однако.

Я тогда совершенно не нужен был Ханэкаве, моей спасительнице — просто хотела побыть с кем-то, кто бы помог забыться, кто бы позлился — хоть и не нужен был, но я бесцеремонно был рядом.

Нужно было кошке.

Кошка.

Странность с соответствующей причиной.

А после мы говорили о делах класса, но этого больше не касались и тему не возрождали. Говорили в основном о культурном фестивале. За этим делом мы увидели мёртвого кота, которого переехала машина. Ошейника нет, значит, бродячий. Белый кот без хвоста. То ли изначально порода бесхвостая, то ли оторвали от жизни на улице — непонятно. Белый кот — мех с некоторого ракурса даже серебристый, однако всё тело залито его собственной кровью, так что цвет уже неважен. Состояние жуткое — сколько ещё раз тело переезжали машины? Ханэкава без колебаний вышла с тротуара на проезжую часть и подобрала тело кота.

— Поможешь? — спросила Ханэкава, и я не смог отказать.

Мы похоронили кота у холма неподалёку — так, двадцать девятого апреля, начался первый день нашего с Ханэкавой девятидневного кошмара, пролог завершился.

Не знаю, насколько помнит Ханэкава тот день и тот наш разговор — Ханэкава остаётся собой, так что, если и помнит про похороны кота, то есть высокая вероятность, что детали стёрлись, когда она потеряла память. Боюсь, подтвердить уже не получится — сообразительная Ханэкава тут же обо всём догадается.

В любом случае.

Вступление окончено, дальше начинается история.

Назавтра у меня особых дел не было, но от безделья я почему-то пошёл в развалины частной вечерней школы, в которой живёт Ошино, посмотреть, как там Шинобу (тогда ей ещё не дали имя Ошино Шинобу), немного поболтать с Ошино.

За этим я и рассказал о том, как вчера мы похоронили кота.

Не просто так.

Какое плохое предчувствие.

Близкое к признакам ада весенних каникул.

— Арараги-кун, это же… — с прищуром уточнил Ошино. — Да неужели это серебристый кот…

В итоге беседа не подвела.

Белые волосы, белые кошачьи ушки, обращение в Чёрную Ханэкаву (наименование Ошино Мэмэ), всё это странность, которая несла зверства каждую ночь в городе — пока мы не смогли схватить вредокота седьмого мая, в последний день Золотой недели.

Девять дней.

Был риск дойти и до десяти.

Наверное.

Скоростное решение — но в этом случае всё было на грани.

С содействием Шинобу (в награду она получила от Ошино имя Ошино Шинобу) мы успешно запечатали вредокота, завладевшего Ханэкавой…

Проблема разрешилась.

Быстро все прошло.

Быстро решили настолько сложную проблему, однако всё-таки, если проблема решена, это ещё не значит, что она исчезла.

Состояние транса.

Поэтому у Ханэкавы нет воспоминаний о Чёрной Ханэкаве.

И она не знает, что Чёрная Ханэкава первым делом напала именно на её нынешних родителей…

Неужто эти воспоминания тоже вернулись?

Меня это беспокоит.

— Нет проблем с воспоминаниями.

Тогда.

Мы (наученные прошлым опытом) ловко связали Чёрную Ханэкаву, показывавшуюся нам месяц назад в течение Золотой недели, выслушали её рассказ (хотя, как обычно, речь сводилась к бессмысленным для меня няканьям), оставили связанную Чёрную Ханэкаву в том классе («она» всячески поносила нас, но мы не обращали внимания) и сразу же перешли в третий класс на четвёртом этаже, отдалённом от того, где сидит Чёрная Ханэкава — Ошино зажал губами незажжённую сигарету и начал.

Друг напротив друга.

На этот раз очередь Ошино говорить.

— Думаю, рокового тут ничего нет — в любом случае воспоминания Чёрной Ханэкавы несовместимы со Старостой-тян. Однако память Старосты-тян внушительна. И думаю, сейчас она никуда не исчезла. Теперь у нас другие обстоятельства — Староста-тян осознаёт всё полностью.

— Это плохо?

— Осознание это не так уж плохо. Проблема в «Старосте-тян», Арараги-кун. Как ты знаешь, Арараги-кун, Староста-тян даже слишком проницательна. Скорость мысли в сотни раз выше, чем у обычных людей. Объединившись с этим, она легко может организовать память.

— Организовать память?

— В прошлый раз память Чёрной Ханэкавы и память Старосты-тян полностью исключали друг друга — ни одной подсказки. После того, как мы смогли всецело запечатать странность, все воспоминания о странности тоже неизбежно исчезнут. Если результат ушёл, то и причина искоренена. Поэтому даже если воспоминания бессвязные, то сама она не заметит этой бессвязности. Однако на этот раз стоит проблема, так сказать, заполнения пробелов. Чувствую, где-то выпадают важные части — с такой непревзойдённой точностью конец невозможен, но сюда вошёл какой-то нюанс, хорошая интуиция помогла, понимаешь?